В ожидании Махатмы - Разипурам Нарайан

— Твой город очень красив. Ты это замечал?

От волнения у Шрирама перехватило дыхание. Утренний ветерок обвевал ему лицо, птицы чирикали, в городе было тихо; все это было так знакомо, но почему Махатма заговорил об этом именно сейчас? Что ему ответить — да или нет? Если он скажет «да», то солжет, и Махатма это тотчас заметит; а если скажет «нет», Махатма Бог знает что о нем подумает. Он огляделся. Пара писак, присоединившихся к колонии в надежде на сенсации, с любопытством ждали, что он скажет; они явно наслаждались его замешательством, и он не решался взлянуть в сторону Бхарати. Махатма сказал:

— Бог — повсюду, и если ты хочешь почувствовать его присутствие, ты увидишь его в таком месте, как это, где течет такая красивая река, солнце восходит в таком великолепии красок, а воздух так свеж. Почувствовать красоту этого часа, красоту природы или предмета есть само по себе форма молитвы.

Шрирам слушал в почтительном молчании, радуясь, что так легко получил отпущение. Гандиджи говорил о красоте, и это слово казалось отвлеченным в применении к солнцу и воздуху, но оно приобретало практическое значение, когда он думал о Бхарати. Ганди сказал:

— Когда мы увидимся в следующий раз, ты должен будешь дать мне очень хороший отчет о себе.

Он добродушно рассмеялся, и Шрирам ответил:

— Да, Бапуджи, я стану другим человеком.

— Зачем ты говоришь «другим»? С тобой все будет хорошо, если только ты во всем будешь самим собой.

— Я не думаю, что этого достаточно, Бапу, — сказала Бхарати. — Он должен изменить себя, если хочет чего-то достигнуть. Он очень ленив. Встает в восемь и целый день бездельничает.

— Откуда ты знаешь? — вознегодовал Шрирам.

— Просто догадываюсь, — ответила Бхарати.

Шрирам рассердился — это же несерьезно, что это она болтает? Все засмеялись. Махатма сказал:

— Нельзя так говорить, Бхарати, если ты не собираешься им заняться, чтобы помочь ему.

В последние пятнадцать минут этой прогулки Махатма не произнес ни слова: он шел молча, не поднимая глаз от земли. Когда Махатма молчал, все замирали. Только передвигали ноги, стараясь не отстать от него; идя по песку, некоторые тяжело дышали, изо всех сил стараясь приглушить этот звук. Молчание Махатмы было всепоглощающим и суровым, и Шрирам боялся даже кашлянуть или сглотнуть, хотя ему очень хотелось прочистить горло, откашляться, чихнуть или помахать руками. Слышался только плеск воды да щебетанье птиц. Где-то мычала корова. Даже Бхарати, воплощенье игривости, казалось, посерьезнела. Махатма вынул часы, глянул на них и сказал:

— Пойдемте назад. Больше я сегодня гулять не могу.

Шрираму хотелось спросить, почему, но он сдержался. На обратном пути Махатма повернулся к нему и сказал:

— Я слышал, у тебя есть бабушка, но родителей нет.

— Да, она очень стара.

— Конечно, иначе ты бы не звал ее бабушкой, правда?

Вокруг засмеялись — и Шрирам из вежливости тоже.

— Она, верно, скучает по тебе, когда ты так долго отсутствуешь?

— Да, сильно скучает. Она на меня очень сердится. Не знаю, как тут быть, — признался Шрирам, смело кидаясь вперед.

Ему было приятно, что он что-то сказал по собственной волe; он только боялся, как бы Бхарати не вмешалась — возьмет и скажет какую-нибудь гадость или поставит его в неловкое положение. Хорошо, что она молчала. Махатмаджи сказал:

— Ты должен также заботиться и о бабушке. Она ведь, верно, посвятила себя тому, чтобы тебя вырастить.

— Да, но, когда меня нет, как сейчас, она очень расстраивается.

— Разве ты не можешь не оставлять так часто?

— Да, Бапу, иначе как я сумею что-то сделать в этом мире?

— А что именно ты хочешь сделать?

На этот вопрос Шрираму было трудно так прямо ответить. На него нахлынуло множеств разных мыслей, и, как всегда бывает в таких случаях, выразить их так сразу было нелегко. Он что-то сказал; Махатма терпеливо смотрел на него; остальные молча ждали; несколько минут прошло в попытках выразить себя, наконец Шрираму удалось произнести связную фразу. Изо рта его вылетели слова, продиктованные настоятельностью его подспудных желаний.

— Я хочу быть там, где Бхарати, — произнес он.

— Ах, вот как! — сказал Махатма.

Похлопал Бхарати по спине и заметил:

— Какой у тебя хороший друг! Тебе должно быть приятно иметь такого преданного друга. Давно ты его знаешь?

Бхарати, ни на миг не задумываясь, ответила:

— Со вчерашнего дня. Я увидела, что он сидит в твоей хижине, и спросила его, кто он такой.

— Но я знал ее раньше, хотя заговорил с ней только вчера.

Махатма вошел в свою хижину и занялся другими делами. Его поджидало множество людей. Бхарати тоже тут же исчезла в его хижине. Шрирам смешался с толпой людей, ожидавших Ганди на улице. Он завидовал Бхарати. Позже она отыскала его и сказала:

— Возможно, ты к этому не привык, но в присутствии Бапу мы говорим только абсолютную правду, не меньше и не больше.

Он принялся выговаривать ей:

— Что он теперь обо мне подумает, узнав, что я так недавно тебя знаю, и все-таки…

— Что «все-таки»? — поддразнила она.

— И все-таки хочу быть с тобой и так далее.

— Почему бы тебе не пойти к нему и не сказать, что ты болтал вздор, просто говорил, что в голову придет, не думая и не сдерживаясь? Почему ты не сказал ему, что хочешь служить своей стране, что ты патриот и готов пролить свою кровь, чтобы увидеть, как англичане покидают страну? Почти все так говорят, когда оказываются с ним рядом. Я видела, как coтни людей приходили к нему и говорили то же самое.

— И он всему этому верит?

— Может, и нет, но он считает, что нехорошо кому-то не верить.

— Но ты же сказала, что в его присутствии нужно говорить только правду.

— Если можешь, конечно, но если нет, тогда лучше хранить молчание.

— За что ты на меня сердишься? Разве твой долг не заключается в том, чтобы не сердиться на людей? — жалобно протянул Шрирам.

— Оставь, пожалуйста, — бросила Бхарати. — Это самого Махатму выведет из терпения. Что он также и обо мне подумает, если решит, что я поощряю такого типа, как ты? Болтаешься здесь у нас, а я ведь тебя даже дня не знаю!

Шрирам махнул рукой на осторожность и небрежно ответил:

— Разве это имеет значение, долго я тебя знаю или нет? Ты думала, я бы стал ему лгать, если б ты меня не предупредила?

Кто-то из соседней хижины позвал Бхарати, положив тем конец их препирательствам. Бхарати повернулась и куда-то исчезла.

Ее слова навели его на мысль. Он понял свое упущение и решил на следующей же прогулке с Махатмой его поправить. Он так беспокоился, что проспит — Махатма подымался так рано! — что не спал всю ночь. Он лежал на полу рядом с одним из волонтеров из лагеря. Странно было устраиваться на ночь в хижине: он чувствовал, что вступает в совершенно иной мир. Ему не хватало его уютной комнаты в доме на Кабирской улице. Не хватало двух подушек и мягкого матраса на ковре; даже шум, доносившийся с Кабирской улицы, лишь усиливал атмосферу домашнего уюта, и он страшно тосковал по нему. Жизни его предстояло пойти совершенно в ином направлении!. Он будет жить — по собственному выбору! — в тесной хижине, крытой соломой, в затхлом помещении, пропахшем копотью. Пол в хижине был протерт коровьим навозом и присыпан сверху легким слоем песка. Вместо подушки ему пришлось положить под голову собственный локоть. А рядом с ним лежал волонтер из лагеря, серьезный юноша с изнуренным лицом, в шортах и домотканой майке, с белой шапкой на чисто выбритой голове. Глаза у него горели, он никогда не улыбался. Родом из Северной Индии, он изъяснялся на ломаном английском языке и не знал ни слова по-тамильски. Он растянулся на полу, подложив под голову небольшую сумку с одеждой.

Бхарати сказала Шрираму: «Лучше держись поближе к лагерю, если хочешь быть с Махатмой. Только помни, здесь у тебя не будет никаких удобств. Мы все приучены так жить». Шрирам презрительно хмыкнул и ответил: «Кому нужны эти удобства? Мне они совершенно безразличны. Ты думаешь, я из тех, кому нужна роскошь?» В определенном классе общества роскошь давала положение, но тут все было наоборот. Чем больше ты настаивал на том, что роскошь тебе не нужна, приветствуя всякие трудности и неудобства, тем сильнее возрастала вероятность того, что ты будешь принят как свой. Шрирам понял это сразу, как только ступил в лагерь. Здесь ценили страдание и умерщвление плоти. Каждый стремился превзойти соседа умением справляться с трудными ситуациями, и Шрирам тоже проникся этим духом, хотя не сразу овладел всеми деталями и свыкся с ним.

Вечером было собрание, а после него, как всегда, в половине восьмого Махатма удалился на покой. Бхарати отыскала Шрирама и дала ему тарелку риса с пахтой и апельсин; а еще она протянула ему веточку жасмина из букета, который днем преподнесла Махатме какая-то делегация детей. Он принял цветок с благодарностью, понюхал его и спросил: