Мама, я люблю тебя - Уильям Сароян

— Я работаю, и, пожалуйста, не соединяйте с нами никого, пока я не скажу.

Она прочитала всю пьесу от начала до конца. Иногда было смешно, иногда грустно, а раз или два — как-то совсем по-другому, сама даже не знаю как, только внутри у меня все замирало и было немножко страшно.

И вся пьеса была про маленькую девочку и про то, что она воображала, и еще про то, что происходило с ней на самом деле.

Когда Мама Девочка кончила читать, на глазах у нее были слезы. Она долго молчала, а потом сказала тихо:

— Я знаю эту девочку, потому что сама ею была — да и не перестала быть. Тебе нравится пьеса, Лягушонок?

— Да, Мама Девочка!

— Я рада, но сейчас я хочу немножко поспать. Я хочу заснуть и снова вспомнить эту пьесу — собственную мою жизнь.

— Я тоже!

Мы растянулись, не раздеваясь, на постели, и через несколько минут Мама Девочка уже крепко спала. Я лежала и думала о пьесе, и о Маме Девочке, и о том, что она только что сказала, а потом я посмотрела на нее, и — правда, она на самом деле была девочка из этой пьесы и до сих пор оставалась ею, только теперь ей было тридцать три года и у нее была собственная дочь девяти лет — я.

Я вспомнила, что воображала девочка, и вообразила кое-что свое. Потом то и другое перемешалось, и я уже не знала точно, где девочкино, а где мое. А потом я прижалась к Маме Девочке, обняла ее и заснула.

Львы и тигры на газоне

Мне приснился сон, и он меня напугал, потому что в нем было много страшного. Я снова была у себя дома, в Пасифик Пэлисейдз. В окно моей комнаты постучала Дебора Шломб, и еще до того, как я посмотрела, кто стучит, я уже знала, что это моя лучшая подруга Деб. Я подошла к окну, а Деб все молчала, но я знала: она хочет, чтобы я к ней скорее вышла. Я думала, что сейчас ночь, а потом увидела, что вовсе нет. Какая же это ночь, когда на газоне перед домом собралось много-много птиц, разных-разных: маленьких, как колибри, средних, как воробьи, дрозды и пересмешники, и таких, как ястребы? Какая же это ночь, когда сквозь эвкалипты на краю сада оранжевым светом светит солнце и светят еще десять или одиннадцать солнц, все разного цвета? Деб была в балетной пачке, и я поняла, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Я побежала к шкафу за своей собственной пачкой, которую я надевала на уроки танцев. Я надела ее и побежала посмотреть, спит Мама Девочка или уже проснулась. Оказалось, что спит, очень крепко, как и Папа Мальчик, но он-то откуда взялся? Разве он не в Париже? Я побежала в комнату Питера Боливия Сельское Хозяйство, и пожалуйста: он тоже был у себя в постели и крепко спал, но как только я подошла к нему, чтобы проверить, точно ли это он, Пит открыл глаза.

— Привет, Лягушонок, — сказал он. Это он прозвал меня так, когда я была еще совсем маленькая.

— Привет, Пит. Когда это вы с Папой Мальчиком вернулись?

— Ты о чем говоришь? Откуда вернулись?

— Из Парижа, конечно!

— Ты бредишь, — сказал Пит.

— Вовсе нет. Так вы совсем приехали?

— А, иди-ка ты спать! Ведь ночь сейчас.

— Посмотри в окно, если, по-твоему, ночь.

Пит выскочил из постели, подбежал к окну, посмотрел в него и сказал:

— Святая корова! Что делают на газоне все эти люди?

— Ты хочешь сказать — птицы? — Я тоже посмотрела в окно — и не увидела ни одной птицы! Только люди, все разные. Они там просто стояли. И была ночь. Я стала искать глазами Деб, но ее не было.

— Иди-ка ты лучше спать, — сказал Пит, и я так и сделала, но стоило мне заснуть, как я опять услышала стук в окно, и это опять была Деб, а на газоне перед домом было полно львов и тигров, но Деб не боялась их, и я тоже не боялась. Она опять хотела, чтобы я вышла к ней, и я снова побежала к шкафу и на этот раз надела свое любимое платьице, но я не забыла о том, что Папа Мальчик вернулся, и побежала еще раз взглянуть на него, но его в комнате не оказалось, Мама Девочка была одна, и похоже было, что ей очень одиноко. Я побежала в комнату Питера Боливия Сельское Хозяйство, но его тоже не оказалось на месте. Я выбежала из дому, и Деб была там, под окном, но на газоне не было ни одного льва или тигра и ни одной птицы.

— Куда все исчезли? — спросила я, но Деб сказала:

— Мама разрешила мне пойти в деревню на холме и купить себе что-нибудь на десять центов. А твоя тебе разрешит?

— Она спит, и у меня нет десяти центов, но все равно я схожу с тобой.

Мы пошли с ней в деревню на холме и рассмотрели все товары в лавке, а потом Деб потратила свои десять центов. Она купила зеленую ленту за пять центов, а за другие пять — красную, и она попросила меня завязать одной из них ей волосы.

— Какой?

— Да любой, — ответила она, и я завязала красной, а потом она завязала мне зеленой, и я сказала:

— О, благодарю тебя, Деб, но когда мы придем домой, я верну ее.

Мы пошли назад, и все, кого мы встречали, смотрели на наши новые ленты. Мы болтали и смеялись всю дорогу, пока Деб не вспомнила, что ей пора домой, и тогда я сказала:

— Ладно. Спасибо тебе, Деб, что ты взяла меня с собой в деревню, и за то, что завязала мне волосы своей лентой. Возьми ее обратно.

— Ничего подобного, — ответила Деб, — она твоя насовсем.

— Тогда я тоже подарю тебе ленту, как только у меня будут деньги.

— Пока, — сказала Деб.

— Пока, — сказала я.

Она пошла домой, а я — к себе, на Макарони-лейн, дом тысяча один, посмотреть, что там делается.

Мама Девочка сидела на постели и разговаривала по телефону с Кларой Кулбо.

— Лягушонок, — попросила она, — будь хорошей девочкой, поставь кофе и, когда будет готов, принеси мне чашечку, хорошо?

— Хорошо, — ответила я.

Вот какой был сон, и напугало меня не то место, где львы и тигры, а когда из комнаты исчез мой отец.

А теперь я проснулась. Мама Девочка сидела совсем рядом, на краю кровати в 2109-м номере отеля «Пьер» в Нью-Йорке, и по междугороднему телефону разговаривала с Кларой Кулбо в Калифорнии.

— Лучшей пьесы я не читала, — говорила она.

Должно быть, Клара Кулбо сказала что-то очень смешное, потому что Мама Девочка прямо взвыла, а потом закричала в трубку:

— У, мерзкое создание!

Они говорили и говорили без конца, как будто за разговор не надо платить, а потом наконец распрощались, и Мама Девочка положила трубку. Она увидела, что я не сплю, и спросила:

— Ты давно проснулась?

— Несколько минут назад.

— Я звонила, чтобы она пошла к нам домой и позаботилась о золотых рыбках. И рассказала ей про пьесу.

— Мама Девочка, что это значит, когда тебе снится, что ты дома и твой отец и брат тоже дома?

— Это значит, что тебе хочется быть дома и хочется, чтобы они там тоже были.

— Это я знаю, но что еще это значит?

— Не знаю. Тебя этот сон расстроил?

— Немножко.

— Не расстраивайся! Радуйся и сверкай, как ты умеешь, радуйся и танцуй, когда не спишь.

— Иногда мне надоедает сверкать. В конце концов, мне девять лет, и я уже не ребенок.

Мама Девочка легла рядом со мной, обняла меня крепко и сказала:

— Если хочешь знать, никто никогда не ребенок и никто никогда не перестает им быть. Так устроен мир.

— А почему?

— Потому что отцы и матери тоже никогда не были детьми и тоже никогда не переставали ими быть. Так уж повелось от века, так есть, и нам остается только стремиться и стараться.

Она взглянула на свои часы и сказала:

— Уже начало шестого. Мы идем на чай?

— А ты хочешь?

— Ну конечно! А ты?

— Если ты хочешь — то да.

— А мне показалось, что мисс Крэншоу тебе нравится.

— Нравится, но это еще не значит, что я хочу идти к ней на чай.

— Что с тобой происходит, Лягушонок?

— Во сне я поговорила с моим братом, но не успела поговорить с отцом. Я ведь не знала, что это сон. Мне не хотелось его будить, я думала, что еще смогу поговорить с ним, — а теперь уже поздно.

— Что ты хотела сказать ему?

— Ничего, просто поговорить. Разве девочка говорит своему отцу что-нибудь особенное? Просто ей хорошо, когда она его видит и с ним разговаривает. Когда слышит его голос и знает: он тут. Когда чувствует его запах. Все время одни женщины — это надоедает.

— У тебя, кажется, плохое настроение?

— Просто я жалею, что не поговорила с отцом.

— Что ж, позвони ему в Париж.

— Ну нет, это уже не то. Во сне он был дома, мы были все вместе. А потом, мы не можем себе этого позволить — слишком дорого.

— Пусть заплатит он.

— Вот уж на это я никогда не пойду! Лучше подожду, пока он снова мне приснится, — уж тогда я наговорюсь с ним!

— Как он выглядит?

— Прекрасно, только он спал.

— Где?

— В постели, конечно.

— В какой?

— В своей и твоей — дома, в Калифорнии. В той, где ты потом спала одна.

— О! А где была я?

— Ты тоже была в постели.

— И как я выглядела?

— Прекрасно. Так, как ты давно уже не выглядишь.