Журнал «Вокруг Света» №08 за 1972 год - Вокруг Света

Тем временем Бертин был занят учетом золота. Все пробы золота, необходимые для дальнейшей обработки, взвешивались на точных весах, записывались в соответствующий реестр, упаковывались в небольшие коробки и укладывались в обитый железом, тщательно запиравшийся и опечатывавшийся ящик. Золото из чрезмерно больших проб, превышавших нужное для лабораторного изучения количество, отбиралось для сдачи по акту в контору «Союззолото», Оглобину. Это была очень кропотливая и ответственная работа, от которой было невозможно увильнуть, но которая не вызывала у Бертина ни малейшего удовольствия.

— Черт бы его побрал, это золото, — ворчал он, распрямляя нывшую спину. — Вот уж не думал, что оно когда-нибудь мне так надоест!

Цареградский не принимал участия в предотъездных хлопотах. У него еще оставался небольшой незаснятый участок в нижнем течении Среднекана, и, проведя сутки в бараке, он отправился с двумя помощниками в последний маршрут.

Необходимые доделки отняли всего лишь два дня. Небольшой правый приток Среднекана оказался не очень интересным в геологическом отношении и не дал ничего нового в смысле золотоносности. Пробы, которые одну за другой промывал Игнатьев, содержали редкие золотинки; их можно было считать всего лишь фоновой золотоносностью для этого района. Наконец и этот последний маршрут подошел к концу. Маленький отряд спустился в долину Среднекана, где пришлось заночевать. До базы оставался дневной переход.

Цареградский с удовольствием растянулся в палатке, раздумывая о том, что предстоящая ночь кладет конец полевым работам экспедиции и что теперь, перед сном, он может себе позволить помечтать о Ленинграде, о шумной толпе в Мариинском театре и о чистой белой скатерти , на которой расставлены не пол-литровые эмалированные кружки, а хрупкие прозрачные стаканы. Конечно, немножко обидно, что эти два дня не принесли с собой ничего захватывающего, но жаловаться на судьбу все же не приходится. Правда, он не столкнулся с такой сказочной фортуной, как Раковский на Утиной, но ведь это был чистый случай. К тому же то, что открыл он сам, в теоретическом отношении нисколько не менее важно, чем находка Раковского!

Ночью небо заволокло было тучами и даже покапал небольшой, смешанный со снежной крупой дождик. Но утром нависшие над долиной облака быстро рассеялись, и над рекой заиграли солнечные блики. Прихватив полотенце, Цареградский пробрался через росистые кусты побуревшего ольховника.

Холодный утренний воздух, чистые краски осенней природы и звонкость реки наполняли его бодростью. Напевая и дирижируя себе рукой с полотенцем, он ловко лавировал между кустами, не ведая, что с каждым шагом приближается к одному из самых удивительных приключений этого лета.

Над рекой полусклонилась старая лиственница, корни которой, частью подмытые паводком, повисли над еще влажным от росы галечным руслом. Река отошла от обрыва метра на четыре, и там, где еще недавно бежал летний поток, сейчас округлились крупные серые валуны с уцелевшими между ними лужицами. Как раз у дерева начиналась сухая промоина, по которой можно было сойти к воде.

Выбрав место поудобнее и аккуратно разложив на камешках футляры и полотенце, он разделся до пояса. Обжигающе холодная вода заставила его охнуть, но, сильно растерев грудь и руки, он вошел во вкус и долго фыркал и отдувался, шлепая себя полными пригоршнями воды, а затем так же долго обтирался жестким полотенцем, пока все тело не сделалось красным, как от горчичников.

Уже одеваясь и с трудом пролезая влажными руками в рукава рубахи, он поймал себя на мысли, что перед его глазами мелькнуло что-то странное. В самом деле! Повернувшись на пятке, сделав почти полный оборот, он увидел перед собой на мгновение... коробку из-под какао!

«Что за чушь?! Откуда здесь какао?!»

Однако, просунув голову в рубаху и взглянув в том направлении, где ему померещилась хорошо знакомая с детства коричневая банка, он увидел ее еще раз. Сомнений не было. Между несколькими большими валунами, как раз под свесившимися корнями лиственницы, из-под которых осыпался большой ком земли, застряла высокая фунтовая банка от какао. Даже не подходя к ней, можно было видеть хорошо сохранившуюся надпись: «Какао Эйнемъ».

Он присвистнул: «Вдобавок дореволюционное. Странно!»

Подпираемая со всех сторон валунами, банка почти вертикально стояла на гальке, обратив к нему свой фирменный ярлык. Лишь чистый случай, неожиданный угол зрения, скользящие понизу утренние лучи солнца и укоренившаяся привычка геолога все подмечать позволили ему зацепиться взглядом за эту неожиданную деталь пейзажа. Лишь подойдя вплотную, можно было заметить, что жестянка плотно закрыта крышкой, из-под которой в одном или двух местах уголками выглядывала грязно-серая дерюжка.

Все еще удивляясь, но отнюдь не ожидая чего-либо интересного, Цареградский с некоторой брезгливостью (а вдруг там дрянь какая-нибудь?) взял банку — и тут же понял, что у него в руках случай.

С внезапно заколотившимся сердцем он почти упал на близлежащий валун. Банка весила не меньше хорошего чугунного утюга, которым он когда-то разглаживал в общежитии свои студенческие брюки. В этом краю и в этих условиях только одно могло быть столь тяжелым — золото!

Несмотря на выглядывавшее рядно, крышка все-таки прочно приржавела к корпусу, и понадобилось некоторое усилие, чтобы ее отвернуть. Внутрь был плотно вбит полотнятый мешок неопределенного цвета. Лишь с трудом, похлопывая камнем то по бокам, то по дну банки, удалось вытащить мешок. Развязать же узел оказалось и вовсе невозможно. Очень сильно затянутый и к тому же отсыревший, он не поддавался ни пальцам, ни ногтям, ни даже лезвию перочинного ножа.

Тогда, недолго думая, Цареградский отрезал и узел, и тянущийся от него хвостик. Теперь можно было заглянуть в мешок, но что-то его удерживало. Какое-то чувство неловкости, которое появляется у человека, невольно ворвавшегося в чужую тайну, заставило его помедлить с минуту. Кроме того, он заранее знал, что именно увидит в разрезанном мешке!

Сверху был мелкий золотой песок, среди которого виднелись более крупные золотины и выглядывали края нескольких больших самородков. Покопавшись длинными пальцами в плотной массе песка, он вытащил самый крупный из них. Самородок был похож на небольшую уродливую картофелину. Золото было почти сплошь прикрыто темно-железистой рубашкой, и лишь на выпуклостях выглядывали сверкающие островки чистого металла. Вместо глазков на этой золотой картофелине шершавились маленькие гнездышки кристаллического молочно-белого кварца. Общий вес самородка был не очень велик — вряд ли больше ста или полутораста граммов. «Наверное, много кварцевой примеси», — подумал Цареградский и сунул золотую картофелину обратно.

Прикинув на руке весь мешок, он понял, что найденный клад с лихвой перекрывает всю их летнюю добычу, включая и бешеные сборы Раковского на Утиной. Итак, слепая игра случая превратила его утреннюю прогулку по берегу реки в одно из прибыльнейших достижений Колымской экспедиции!

С большим трудом затолкав увесистый мешок обратно в коробку, он сел на камень и задумался. Что же делать дальше? Первое естественное движение — бежать в палатку и кричать: «Ребята, смотрите, что я нашел!» — было тут же отброшено. Вспомнились соблазны, с которыми пришлось столкнуться на Утиной Раковскому. Вокруг сплошь золотоискатели. Весь смысл жизни для них в золоте, и весть о такой невероятно богатой находке может вызвать всеобщий переполох и совсем неожиданные последствия. «Тем более, — думал он, — что эта банка вполне могла принадлежать какому-нибудь из здешних старателей. Или даже целой артели, наткнувшейся на необычайно концентрированную струю золота и решившей скрыть свою добычу от государственной золотоскупки».

Поразмыслив, он встал, завернул банку в полотенце и, вернувшись в палатку, распорядился сворачивать лагерь. Через час они уже поднимались вверх по долине и вскоре увидели крышу барака разведочной партии Раковского. Теперь все, кроме Билибина и Казанли, были в сборе.

— Ну вот, — говорил оживленный Бертин. — Вот и окончены наши работы. Теперь можно по домам. Эх, и соскучился я по городу, ребята! Как зальюсь в хорошую баню, так и не вылезу, пока не надоест! А потом в кино!

— Сергей Дмитриевич, Эрнест, давайте отойдем в сторонку, — обратился к прорабам Цареградский. — У меня есть к вам секретное дело.

Устроившись на бережку и убедившись, что поблизости никого нет, он рассказал о своей утренней находке и развернул полотенце с коричневой банкой. Взяв ее в руки и повернув к себе надписью: «Эйнемъ», Раковский присвистнул.

— Черт возьми! Здесь не меньше трех килограммов, а то и поболе, — прошептал он.