Нестор Летописец - Андрей Михайлович Ранчин

перевозчиком через Днепр — похоже, что в нашем герое здесь говорит племенной патриотизм: «Некоторые же, не зная, говорят, что Кий был перевозчиком; был де тогда у Киева перевоз с той стороны Днепра, отчего и говорили: „На перевоз на Киев“. Однако, если бы Кий был перевозчиком, то не ходил бы к Царьграду. А между тем, Кий этот княжил в роде своем, и ходил он к царю, — не знаем только, к какому царю, но только знаем, что великие почести воздал ему, как говорят, тот царь, при котором он приходил. Когда же он возвращался, пришел он на Дунай, и облюбовал место, и срубил небольшой город, и хотел обосноваться в нем со своим родом, но не дали ему близживущие. Так и доныне называют придунайские жители городище то — Киевец»[83].

Нестор, очевидно, считал себя полянином по происхождению. Поляне некогда жили в Киеве и его окрестностях, так что летописец, скорее всего, был уроженцем и жителем или «матери городов русских», или пригородов столицы{25}.

Нестор не оставил никаких свидетельств о своих детских и отроческих годах. Правда, в «Повести временных лет» под 6573 (1065) годом имеется выразительный рассказ, где в первый раз летописец говорит о себе и своих товарищах — «мы»: «В это же время ребенок был брошен в речку Сетомль; этого ребенка вытащили рыбаки в неводе, и мы рассматривали его до вечера, и опять бросили его в воду. Был же он таков: на лице у него были срамные части, об ином нельзя сказать срама ради. Перед тем и солнце изменилось и перестало быть светлым, но как луна стало, о таком солнце невежды говорят, что оно съедаемо. Подобные знамения бывают не к добру»[84].

Воображение готово нарисовать картину: юный Нестор и его товарищи, затаив дыхание, таращат глаза на жуткую диковину, выловленную в киевской речке… Но рассказ может принадлежать перу и более раннего летописца, труд которого Нестор мог продолжать. Этого рассказа нет в Новгородской первой летописи младшей версии (младшего извода), которая, как иногда считают, частично сохранила более раннее историческое повествование, чем Несторова «Повесть временных лет». Однако в новгородской летописи нет и рассказа «Повести временных лет» под 6599 (1091) годом об обретении и перенесении святых мощей — останков Феодосия Печерского, где летописец тоже говорит о себе от первого лица, и этот книжник — скорее всего, не наш герой. Безымянный новгородец мог попросту сократить текст созданного до Нестора свода. Впрочем, эти сказания мог вписать в «Повесть временных лет» какой-то книжник и после Нестора{26}. Существует мнение, что в начальной части Новгородской первой летописи младшего извода действительно сохранились фрагменты текста, предшествовавшего «Повести временных лет», однако в части за 1045–1074 годы новгородские известия соединены уже с текстом «Повести временных лет», правда сокращенным[85].

Так что остается лишь додумывать и сочинять… Вполне возможно, например, что мертвого урода жадно разглядывали не отрок и его сверстники, а детина изрядного возраста и его товарищи, может быть, уже монахи. Впрочем, церковный историк Е. Е. Голубинский обратил внимание на удаленность Сетомли от Печерской обители и напомнил, что покидать обитель без благословения настоятеля и тем более праздно шататься по городским улицам монахам не дозволялось. Он высказал убедительные соображения, что в рассказе отражены впечатления летописца, еще не отвергнувшего мирскую жизнь, еще не принявшего постриг, скорее всего, «дитяти или юноши»[86].

Мы можем представить, как, старательно, чуть приоткрыв рот и зажав кончик языка зубами, мальчик чертит по бересте писалом литеры: пергамент, телячья кожа, дорог, и учитель не дает его портить, покамест дети не выучатся. Но, еще ребенок, не всё время он внимает суровому наставнику. То отвлечется, и рука сама начнет неуклюже, неумело рисовать всадника, поражающего копьем врага. То сосед с ехидной улыбкой подбросит обрывок, а на нем обидные строки: «невежа писа, недума каза, а кто се чита — а тои гуза». То есть: «Что невежа написал — Недоума показал. А кто зарится — Тот задница». Эта картина не плод разгулявшегося воображения автора. И ученические прописи, и такие рисунки, принадлежащие мальчику Онфиму, и такая древнерусская дразнилка были действительно найдены археологами — но только не в Киеве, а в Великом Новгороде[87].

Мы можем представить, как мальчик, бродя по улицам Киева, жадно впитывал живые свидетельства прошлого: вот здесь, в кургане холма по имени Щековица, спал Вещий Олег, вот тут, где словно и сейчас шевелится, ходит земля под пятой и издает тихие стоны, княгиня Ольга погребла заживо древлян, повинных в смерти ее мужа и дерзком сватовстве к ней самой. А вон там, где бежала вдоль Днепра легкокрылая светлая Почайна, князь Владимир крестил людей — в том числе и его дедов и бабок. С высоты киевских гор открывался вид на широкую реку, неторопливо, как история, катившую воды с севера на юг, в море, за которым простиралось далекое Греческое царство. То радостно голубая, под бездонным нерукотворным куполом неба — Божьего храма, то свинцово-серая под низкими, давящими облаками, проходившими так близко к земле, что, казалось, было слышно их шуршание. Чайка, касаясь белым рукавом воды, уносилась вдаль, а река всё текла, неторопливо и неостановимо, как само время.

Совсем близко отсюда, всего лишь в двух дневных переходах к югу, кончалась Русь — за земляными валами широко раскинулась дикая степь, звенящая ковылем под ветром. Если приглядеться, то покажется, что в жарком мареве видны страшные всадники в островерхих шапках на приземистых, коренастых лошадях. А если мыслию полететь дальше и дальше, то где-то в бессчетных поприщах{27} отсюда вырастут из каменистой почвы стены Иерусалима — центра земли, где жил, принял за нас смерть и воскрес сам Господь Иисус Христос. Восточнее, очень-очень далеко раскинулся вырий — земной рай, куда перед зимой скрываются и откуда по весне возвращаются певчие птицы и куда заказан путь человеку во плоти, ибо все мы несем бремя Адамова греха. А к северо-востоку — там страшно, там из-за каменных гор рвутся и хотят заполнить мир нечестивые народы, которые загнал за эти твердыни воитель Александр Македонский. И выйдут они, и завоюют землю перед концом мира… История смыкалась с географией, и влекла, и тревожила душу мальчика.

Глава вторая. «…Слезами, пощеньемь, молитвою, бдѣньемь». Печерская обитель

«…Слезами, пощеньемь, молитвою, бдѣньемь» — этими словами в статье «Повести временных лет» под 6559 (1051) годом описывается создание Киево-Печерского монастыря, противопоставляемого другим русским обителям: «Много