Искатель. 1985. Выпуск №1 - Владимир Щербаков

Мне снилась гроза в лесу, которая застала нас. Во сне я видел, как били тяжелые капли по песку, оставляя маленькие лунки, похожие на лунные кратеры.

ЛЕТНИЕ ЗВЕЗДЫ

Память моя выделывала странные штуки: оказывается, я помнил почти все, что когда-либо читал.

— У тебя хорошая память, — сказал однажды капитан.

— Нет. У меня память абсолютная.

— Да? Тогда тебя нужно чаще отправлять в разведку.

— Кого здесь разведывать? Четыре десятка фашистов и ржавый броневик. Мы ж не на фронте.

— Он от нас не уйдет. Расскажи-ка лучше, как в армию попал.

— Уже спрашивал, капитан, когда из окружения выходили. Доброволец я.

— Помню, помню. А дальше?

— Дальше — военкомат и Вязьма.

— Сразу отправили?

— Сразу. После того как военкома уломал. Стариков знает…

— Тебе что же, восемнадцати не исполнилось?

— Her. В школу раньше определили. В июне было семнадцать. Первый курс МГУ окончил.

— После войны доучишься, Валя.

— После войны? А когда она кончится, ты знаешь, капитан?

— Не знаю. Думаю, года через два. Это лето выстоять… Одно лето.

— Почему только одно?

— Потому что воевать учимся. Заводы военные запускаем.

— Медленно как-то все делается. Нас там, на фронте, не хватает.

— Лето. Одно лето продержаться… По всему видно: не та прыть у них. Далеко не та. А было как… Сначала у них ладилось как в сказке. Вот у меня вырезка из журнала «Военный вестник». Третий номер за сорок первый год. Перевод немецкой статьи о танковой войне. Вот они эту войну и показали… Я это понял под Вязьмой. Так же было и под Минском. Хитрость невелика. Танки вместе с пехотой, под руководством общего командира, медлительны, не могут маневрировать, захватывать железнодорожные узлы далеко в тылу. А одни танки, не связанные пехотой, могут! В этой статье они называли танковые клинья стальной кавалерией — с кавалерийским духом.

…Такого лета, верно, уже не повторялось. Немцы обложили наш отряд со всех сторон.

Мы искали белые корневища, которые в деревне называют коробочками, молодой борщевик с гранеными стеблями, крапиву. Пробуя крапивные щи, поражался: мягкие, пресные, соли бы!.. Скориков по моему совету толок ивовую кору, которую добавлял в табачок. Я на память читал строки «Песни о Гайавате», где говорилось о том, что кору ивы можно курить, и он это запомнил.

День ото дня хуже. Обшарили весь лес; я ходил с Кузнечиком к дальней реке: пробовали ловить рыбу. Поймали трех пескарей. Обдирали молодую кору с осин, на полянах рвали стебли диких злаков.

По вечерам я кипятил воду в котле. Заваривал чай листьями мяты, кипрея, малины, зелеными яблочками с лесной орех, какими-то незнакомыми стручками, которые, по словам Кузнечика, съедобны. Скориков прозвал этот чай партизанским супом. По его словам, он не испытывал голода: помогало курево. По его теории выходило: голодать — плохо, курить — плохо, а то и другое одновременно — даже здорово. Впрочем, вид его свидетельствовал о другом: он съежился, потемнел лицом, глаза ввалились. Эх, дождаться бы распутицы, настоящего русского бездорожья, столь нелюбезного врагу, и дать отсюда стрекача на новое место!.. Выходить к реке стало опасно. Об этом меня предупредил капитан. Он не унывал, но держаться даже ему было трудно. Я считал дни, когда появятся грибы и ягоды.

Светлые, бесконечные, голодные вечера, лихорадочно блестящие глаза, последние рубежи надежды…

Почему лоси и зайцы по лесу скачут,Прочь удаляясь?Люди съели кору осины,Елей побеги зеленые…Жены и дети бродят по лесуИ собирают березы листыДля щей, для окрошки, борща,Елей верхушки и серебряный мох, —Пища лесная.Дети, разведчики леса,Бродят по рощам.Жарят в костре белых червей,Заячью капусту, гусениц жирныхИли больших пауков — они слаще орехов.Ловят кротов, ящериц серых,Гадов шипящих стреляют из лука,Хлебцы пекут из лебеды…

Когда умолкали птицы, я прислонялся к теплому сосновому стволу на взгорке и наблюдал, как проступали на небе звезды. В июне на зеленоватом фоне отчетливо видны были голубая Вега, белые Денеб и Альтаир. Три главенствующих звезды образовывали огромный треугольник. Я различал созвездия Орла и Лебедя. Зажигалось еще несколько звездных огней, и небесные птицы устремлялись в свой вечный полет. Лебедь направлялся к Земле; некогда он внушил древним мысль, что это сам всемогущий Зевс летит на свидание. Орел расправлял крылья, словно он еще не устал от выпавшего ему жребия десять тысяч лет терзать печень светоносного Прометея.

Надо мной шуршали перепончатыми крыльями кожаны, редко-редко вздыхала от ветра земля, одетая травами и чутким подлеском. На юге, где окоем был открыт, я различал оживавшую под светом звезд и луны стихию. Там сиял красный Антарес. Кусок неба, заключенный словно в раму двумя вековыми соснами, их темными ночными кронами, таинственно волнующимися под ветром, притягивал меня, как магнит.

В августе особенно заметен был Дельфин с его ромбом из четырех звезд. Выше и правее Дельфина, прямо над Альтаиром, мчалась Стрела, сверкая хвостовым оперением. Около полуночи глубина неба увеличивалась, и взгляд проникал очень далеко; серебрился Млечный Путь; от запахов, которые доносились с южным ветром, кружилась голова. Что я искал там? О чем говорили эти ясные, свежие, пряные ночи?..

БИБЛИОТЕКА

Возможно, следовало бы рассказать, как осенью мы уходили из лагеря, потому что нас засекла воздушная разведка… Думаю, что нас приняли за крупное партизанское соединение: вскоре пожаловали «юнкерсы». На северном склоне холма кто-то насчитал потом сорок семь воронок. Описать этот осенний поход нелегко. Было много раненых, которых прикрывала вторая группа — в ней были Ходжиакбар, Скориков и я. Помню, как мы шли оврагами, как мы буквально растворились в этой путанице перелесков, балок, речек и озер, а уставали так, что переходы казались бесконечными — и одинаковыми. Потом ударили морозы, выпал снег, а мы все еще кочевали с места на место. С ходу мы ворвались в небольшое сельцо, которое было трудно обойти. Точнее, через него и пролегал маршрут в обход укрепленных пунктов. В бою был убит командир отряда Максимов. Командование принял капитан.