Михаил Кутузов: стратегия победы - Михаил Кутузов

С нашей стороны ранены: генерал-лейтенант Тучков и князь Горчаков, генерал-майоры: два Бахметевы, граф Воронцов и Кретов. Генерал граф Кутайсов убит.

Потеря с французской стороны вместе с пленными и без вести пропавшими 53000 человек, в том числе находится тридцать два генерала[37]. У неприятеля взяты и пушки, и дивизионный генерал Бон-Ами; ранен маршал Даву.

Такова была битва Бородинская на берегах Москвы-реки! Единогласно говорят и русские, и французы, что ни одно из сражений, на коих они бывали, не может никак сравниться с Бородинским. Более нежели из тысячи пушек сверкало беспрестанное пламя и гремел гром, от которого земля на несколько верст страшно стенала. Очевидные свидетели утверждают, что во время самой битвы представлялась зрению удивительная картина: над левым флангом от сильной и беспрерывной канонады носилось густое облако дыма, скрывавшее свет дневной; пред центром горело село Бородино; а правый фланг озарен был багровыми лучами солнца.

Известие о сей знаменитой победе получено в Санкт-Петербурге 30 августа, в самый день тезоименитства Государя Императора. Жители сей столицы чрезвычайно были восхищены, что надежды их, возложенные на князя Кутузова, оправданы им в полной мере. Невозможно описать того трогательного зрелища, которое стекшийся в величайшем множестве народ представлял во время молебствия о сем в Александро-Невской лавре в присутствии самого Государя Императора и всей Августейшей его фамилии. Слезы радости полились у каждого рекою и сливались со слезами благодарности, приносимой Богу Подателю побед и одоления.

Его Императорское Величество Александр I в воздаяние столь знаменитых заслуг генерала от инфантерии князя Голенищева-Кутузова всемилостивейше произвел его в генерал-фельдмаршалы и пожаловал ему сто тысяч рублей единовременно; всем же войскам, бывшим в сем достопамятном сражении, по пяти рублей на человека.

В сей самый достопамятный день супруга светлейшего князя Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова княгиня Катерина Ильинична всемилостивейше пожалована в штатс-дамы к Их Величествам Государыням Императрицам.

После сего неслыханного сражения Кутузов намерен был, собрав расстроенные баталией войска, освежа свою артиллерию и укрепив себя Московским ополчением, нанести решительный удар врагам отечества; но чрезвычайная потеря с Российской стороны, а именно та, что переранены были надежнейшие генералы, заставила его отступить от Бородина к Наре по московской дороге, навстречу к войскам, шедшим к нему на подкрепление.

Наполеон с изувеченными, но многочисленными остатками армии своей занял оставленное князем Кутузовым поле сражения и со свойственною ему наглостью подвигался вперед.

В сем отступлении Кутузова российский арьергард имел с неприятельским авангардом значительные сражения. Таким образом, российская армия приблизилась к Москве, и 29-го числа главная квартира генерал-фельдмаршала Кутузова находилась в деревне Наре.

Здесь фельдмаршал Кутузов узнал, что корпус вице-короля итальянского находился около Рузы, и для того предписал он генерал-адъютанту барону Винценгероде идти с отрядом своим к Звенигороду, дабы закрыть по той дороге Москву, а сам с главною армией подвигался к столице. Но поелику на сем недальнем расстоянии не представилось князю Кутузову такой позиции, на которой мог бы он с надежностью принять неприятеля, и войска, с которыми надеялись мы соединиться, не могли еще подоспеть, неприятель же, получив в сие время сильную помощь, пустил две новые колонны (одну с юго-западной стороны по Боровской, а другую с северо-западной по Звенигородской дорогам), стараясь действовать на тыл россиянам от Москвы, то Кутузов не отважился снова на баталию, предусматривая заранее, что последствием оной было бы не только разрушение армии, но и кровопролитнейшая гибель народа, и превращение в пепел самой Москвы без всякой для России выгоды.

В крайне сомнительном положении Кутузов, остановясь 1 сентября пред столицею Москвою в деревне Фили, составил из первенствующих генералов Совет, и по совещанию их (хотя некоторые из них были противного с ним мнения) решился попустить неприятеля войти в Москву, из коей сокровища, арсенал и все почти имущества как казенные, так и частные были вывезены; и жителей в столице оставалось весьма мало.

Вождь российских сил, измерявший чувствования других по собственному человеколюбивому сердцу, не предполагал, чтобы Наполеон, заняв город без сопротивления, предал его на разграбление и разорил зажигательством. Надобно здесь заметить те многоразличные суждения, которые происходили между политиками в рассуждении добровольной отдачи Москвы в руки неприятеля. Многие из нас по сию пору обвиняют Кутузова в том, что он в это время будто равнодушен был. Ах! Если бы знали они, сколько князь Кутузов скорбел в сие время о потере града, который любил он не менее, как каждый верный сын России! Часто он, воздыхая и возводя взоры свои на Небо, говорил с растерзанным скорбию сердцем: «Москва! Ежели Вседержитель, которого судьбы непостижимы, предопределил тебе временно быть жертвою неблагодарности иноплеменников; за то горько восплачут они по тебе, своей гостеприимнице; и ужасна будет гибель их».

От 30 августа и сентября 2 и 3 генерал Эртель из Мозыря донес, что он разбил неприятеля по Минской и Могилевской губерниям, много взял в плен офицеров и нижних чинов и получил в добычу великое множество провианта и фуража.

Итак Кутузов, дав повеление начальствующему российским арьергардом генералу Милорадовичу известить генерала Себастиани, командовавшего авангардом французским, что столица уступается неприятелю без бою; и чтобы не сделано было со стороны неприятелей никакого насилия российскому обозу, выступавшему из города для соединения с армией, оставил 12 сентября Москву и двинулся с армией от сей столицы к Югу, расставив наблюдательные отряды войска по дорогам, ведущим от Москвы в разные стороны, и положась зайти неприятелю в тыл, что и выполнил по предположению.

Выступая из Москвы, князь Кутузов предписал генерал-адъютанту Винценгероде держаться самому на Тверской дороге, а между тем по Ярославскому пути иметь казачий полк для охранения жителей от набегов неприятельских партий.

В сих толико критических обстоятельствах вдохновенный Богом вождь Александра, прибыв в местечко Жилино, донес Его Императорскому Величеству от 4 сентября следующее:

«После столь кровопролитного, хотя и победоносного с нашей стороны 26 августа сражения, должен я был оставить позицию при Бородине по причинам, о которых имел счастие донести Вашему Императорскому Величеству (после того сражения армия была весьма ослаблена). В таком положении приблизились мы к Москве, имея ежедневно большие дела с авангардом неприятельским; и на сем недальнем расстоянии не представилось позиции, на которой мог бы я с надежностью принять неприятеля. Войска, с которыми надеялись мы соединиться, не могли еще прийти; неприятель же пустил две новые колонны, одну по Боровской, а другую по Звенигородской дорогам, стараясь действовать на тыл мой от Москвы; а потому не мог я никак отважиться на баталию, которой невыгоды имели бы последствием не только разрушение армии, но и кровопролитнейшую гибель и превращение в пепел самой Москвы.

В таком крайне сомнительном положении, по совещанию с первенствующими нашими генералами, из которых некоторые были противного мнения, должен я был решиться попустить неприятеля войти в Москву, из коей все сокровища, арсенал и все почти имущества, казенные и частные вывезены; и ни один почти житель в ней не остался. Осмеливаюсь всеподданнейше донести Вам Всемилостивейший Государь, что вступление неприятеля в Москву не есть еще покорение России. Напротив того, я с армией делаю движение на Тульской дороге. Сие приведет меня в состояние прикрывать пособия, в обильнейших наших губерниях заготовленные. Всякое другое направление пресекло бы мне оные, равно и связь с армиями Тормасова и Чичагова. Хотя не отвергаю того, чтобы занятие столицы не было раною чувствительнейшею; но не колеблясь между сим происшествием и теми событиями, могущими последовать в пользу нашу с сохранением армии, я принимаю теперь в операцию со всеми силами линию, посредством которой с дорог Тульской и Калужской партиями моими буду пресекать всю линию неприятельскую, растянутую от Смоленска до Москвы, и тем самым, отвращая всякое пособие, которое неприятельская армия с тылу своего могла бы иметь, и обратив на себя внимание неприятеля, надеюсь принудить его оставить Москву и переменить всю операционную линию. Генералу Винценгероду предписано от меня держаться самому на Тверской дороге, имея между тем по Ярославской казачий полк для охранения жителей от набегов неприятельских партий. Теперь, не в дальнем расстоянии от Москвы, собрав мои войска, твердою ногою могу ожидать неприятеля; и пока армия Вашего Императорского Величества цела и движима известною храбростию и нашим усердием, дотоле еще возвратная потеря Москвы не есть потеря Отечества. Впрочем Ваше Императорское Величество Всемилостивейше согласиться изволите, что последствия сии нераздельно связаны с потерею Смоленска».