Поселок на краю Галактики - Николай Чадович

— Что ты мелешь? Ты рехнулся?

— Не бойтесь, я заплачу!

— Да что у тебя может быть, желторотый?

— Кислород, к примеру. Могу дать один большой баллон.

— Из-за баллона кислорода я буду рисковать! Да ты что?! За такое и трех мало!

— У меня их всего четыре. Я экономил кислород целый год.

— Убежать, значит, захотел? Куда ты денешься, дурашка? Это же ведь Венера, а не пляж в Ницце! Ты десять раз задохнешься, прежде, чем найдешь сколько-нибудь исправный корабль.

— Я астронавт. И прекрасно знаю, сколько космических кораблей не вернулось с этой планеты. Экипажи гибнут от аэротермического нагрева, от перегрузок, от мецитоза, от каменной плесени, от «матрасов» и «лужаек», наконец, а корабли остаются целыми и невредимыми. Если я найду такой корабль, то один смогу долететь до Альфы Центавра.

— Тебе не хватит кислорода.

— Я умею дышать очень экономно. Четырех баллонов мне хватит на трое суток.

— Тебя сожрут «матрасы».

— Лучше это, чем заживо гнить здесь.

— Я знал многих, кто решался на побег. И все рассуждали, примерно, так же. Их скафандры, выеденные, как рачьи панцири, мы нередко находим на своем пути.

— Я все обдумал. Мне нужно избавиться от «пиликалки».

— Два баллона.

— Я же вам объяснил, что у меня нет лишнего кислорода.

— Достань где-нибудь. Одолжи. Тогда я помогу тебе. А пока разговор окончен.

Утренняя служба была мероприятием ежедневным, строго обязательным (больных и умирающих доставляли на носилках), но, отнюдь, не рутинным. Одновременно — и хорошо поставленный спектакль, и вольная импровизация, в которой мог принять участие любой из присутствующих. Сам пресвитер, личность почти что легендарная, никогда не появлялся на этих мрачных мистериях, но его дух незримо витал над толпами обитателей Второго моноблока, собранных в огромном, душном и плохо освещенном эллинге, пустовавшем с тех самых времен, когда приписанный к нему ракетобот бесследно исчез среди каменных лабиринтов каньона Химеры.

Когда построение, сверка, перекличка, подсчет живых и мертвых душ, наконец, закончились, под потолком вспыхнуло несколько десятков прожекторов. Все разом умолкли, выровнялись в рядах и подтянулись. В проходе между шеренгами появилась высокая изломанная фигура, освещенная столбом мерцающего фиолетового света. Как и обычно, дежурный проповедник был одет в черный костюм-трико, черную маску и такие же перчатки.

Движения его напоминали судорожный танец. Он то семенил, то замирал, словно прислушиваясь к чему-то, то вприпрыжку возвращался обратно. Несколько прожекторных лучей метались впереди него, вырывая из мрака бледные и напряженные лица.

— Грешники! — вдруг завопил проповедник, вскидывая вверх руки со странно удлиненными, поблескивающими металлом, пальцами. — Мы грешники! Мы грязь! Мы прах!

Тысячи глоток подхватили этот крик, и он, грохоча, заметался под высокими сводами эллинга. Одни, как и Хромой, все время ощущавший на себе чьи-то пристальные оценивающие взгляды, орали во все горло, другие беззвучно разевали рты, а третьи лишь снисходительно улыбались. Черная фигура металась в круге мертвенно-синего света. Она то падала, сжимаясь в комок, то вновь вздымалась над людским скопищем, неправдоподобно длинная и костлявая.

— Мы мразь! Мы черви! Мы пыль у ног Всевышнего! Кто дал нам жизнь?

— Он, Всевышний! — заорали шеренги.

— Кто дал нам хлеб?

— Он, Всевышний!

— Кто дал нам благодать?

— Он, Всевышний!

— Хвала ему! Хвала Всевышнему!

Внезапно проповедник умолк, резко перегнувшись назад и заломив руки, затем стремительно распрямился и, сделав серию плавных балетных прыжков, остановился возле какого-то жалкого плюгавого человечишки. Все уже молчали, лишь один этот несчастный, на котором сразу скрестились лучи прожекторов, продолжал кричать, выпучив глаза и напрягая шейные жилы: «Хвала! Хвала!»

— Замолчи! — зловещим шепотом приказал ему проповедник. — Твои слова лживы! Твоя душа грязна! Ты не любишь Всевышнего!

— Простите, святой отец! Я ни в чем не виноват! Простите! — человечек упал на колени. Стоявшие рядом с ним медленно расступились, словно остерегаясь заразы.

— Всевышний милостив! Он простит тебя! — в голосе проповедника слышались неподдельные боль и сострадание. — Покайся, несчастный!

Всего на мгновение проповедник припал к рыдавшему человечку, обвил его длинными тонкими руками и тут же отпрянул. Хромой, через плечо наблюдавший за этой сценой, отвел глаза и утер с лица пот. К чужой смерти он уже почти привык, а вот с собственным страхом справиться не мог.

Когда наступило время завтрака, Компаунд еще грохотал и сотрясался, но наклон палуб заметно уменьшился. Возле дверей столовой, как всегда, началась давка. Первая смена еще не закончила трапезу, а вторая уже орала, улюлюкала и стучала ногами в коридоре. Дежурные быстро доложили об этом на Центральный распределительный пост, и подача кислорода в герметично закупоренный коридор сразу прекратилась. Все моментально успокоились, лишь ругались сиплыми голосами да, как рыбы, хватали ртом воздух.

В столовой Хромой проглотил таблетку поливитаминов, съел пахнущий аммиаком слизистый комок холодной белковой каши и получил кружку воды. Эту воду разрешалось брать с собой, чтобы выпить позднее или заварить на ней чай, но Хромой одним глотком осушил кружку и торопливо пошел вниз — туда, где на Нулевой палубе Первого моноблока формировались и снаряжались рабочие бригады.

В огромном, непривычно ярко освещенном помещении, сплошь забитом потными злыми людьми, Хромой не без труда отыскал бригадира Четвертого моноблока. Это был худой и жилистый, совершенно седой человек.

По его лицу Хромой понял, что с ним можно договориться.

— Возьмите меня на работу, — сказал он.

Бригадир оторвался от списка, который держал в руках, и внимательно осмотрел Хромого.

— Хочешь рабочий паек? — спросил он.

— Да.

— Давно здесь?

— Пять лет.

— Выходил уже?

— Нет.

— Э-э, такие работники мне не нужны!

— Я астронавт. И на Венере высаживался раз десять. Да и пострашнее планеты видел!

— Разве могут быть планеты пострашнее? А что у тебя с ногой?

— Раздробило коленный сустав. Но сейчас все в порядке.

— Присядь. Еще раз… Скафандр, допустим, я для тебя найду, — задумчиво сказал бригадир. — А вот кислород…

— Кислород у меня есть.

— Много?

— Три баллона, — соврал Хромой.

— Один отдашь мне. Вроде как аванс.