Пустоземские камни - Михаил Тырин

И сколько ни искали москвичи Гендоса среди остатков шатра и обломков оборудования, так и не нашли...

Как водится, беда пришла не в одиночку.

Ночью Егорыч вдруг почуял какую-то тревогу. Он уже остерегался ночевать в своем доме, где расположились и творили свои неведомые дела столичные ученые. Его с женой пока приютили соседи, у которых пустовал летний домик в саду.

Среди ночи Егорыч отчего-то проснулся. То ли сердце екнуло, то ли воздух дрогнул, а может, и какой сверхъестественный сигнал свыше...

Он не знал, откуда это. Он только открыл глаза и в ту же секунду понял – по его душу пришла беда. И тут же застучало сердце, задрожали пальцы и расхотелось спать.

Егорыч вскочил и, на ходу одеваясь, побежал к дому. В свете луны ему открылась картина, заставившая его остановиться с раскрытым ртом.

Дом был на месте. Стоял покой, стрекотали кузнечики, издалека доносились редкие птичьи вскрики. И лишь одно нарушало состояние обыкновенности, мира и благодушия – огромная, черная, вся кривая коряга, нависшая над двором.

Не дерево, не видение, не причудливая ночная тень напугали Егорыча. Все деревья и тени здесь он знал по пальцам с раннего детства. Нечто чужое образовалось в его дворе, как раз на том месте, где прежде стоял сарай.

Шаг за шагом, хоть и было невыразимо страшно, Егорыч стал приближаться. Непонятная пугающая штуковина все более нависала над ним. Она была словно свита из сотен больших и маленьких труб, переплетенных единым канатом. Вверху эти трубы расходились уродливыми лапами, как сучья замшелого колдовского дерева. Правда, в поселке не нашлось бы ни одного дерева такой чудовищной высоты. Да и во всей округе.

– Видал чего! – раздался вдруг голос из темноты.

Егорыч шарахнулся было в сторону, но узнал одного из молодых ученых, которые теперь днем и ночью дежурили в его дворе.

– Это... Это... зачем мне такое? – выдавил Егорыч. Он не знал, что говорить, как себя вести и чего теперь ожидать.

– Чуть ли не в полчаса поднялась, – проговорил ученый. – Ползла, как из мясорубки. И вся крутится, скрипит, сучьями машет. Сейчас угомонилась малость...

Они стояли вдвоем и разглядывали чудовище, пока из-за поворота не блеснули фары. Из лагеря прибыла подмога. Еще сонные, но уже взбудораженные москвичи высыпали из кабины, замахали фонарями, заговорили короткими непонятными фразами. Кто-то истошно звал кого-то по радиосвязи, кто-то лишь матерился с испугом и восхищением...

В свете фар поднявшаяся коряга стала отчетливой. Более всего она напоминала обрывок размочаленного железного троса, торчащего из земли. Единственное, трос не мог сам шевелиться, а эта штука вроде...

Через минуту Егорыч понял, что не ошибся. Это сначала ему показалось, что лапы-сучья колышет ночной ветер. Теперь же стало ясно – чудовище шевелится само по себе. Гнется, извивается, вытягивает в стороны щупальца, будто ищет, откуда выдернуть себе жертву.

Прошло еще некоторое время под гомон бестолковой ученой братии, и случилось то, чего Егорыч подсознательно ждал и боялся.

Чудовище сдвинулось с места.

Сначала накренилось, затем раздался оглушительный треск – оно выдирало из земли свои корни. Треск сменился противным скрипом, видимо, гигантские сплетенные стволы терлись друг о друга. И вот оно двинулось.

Егорыч жалобно вскрикнул. Все вокруг вскрикнули, но никто не услышал другого. Егорычу вдруг показалось, что все это немыслимое образование валится прямо на него. Он даже не заметил, что ствол задел угол избы и вырвал несколько бревен. Дом сразу осел, перекосился, зазвенели стекла.

Егорыч уже удирал со всех ног. Он бежал и боялся, что медленно бежит. Он думал, что своим движением только привлечет внимание монстра и, может, лучше просто спрятаться, затаиться, затихнуть в укромном уголке. Ну какое дело этой исполинской ходячей коряге до маленького испуганного человечка в мятой рубашке и кедах на босу ногу?

Он быстро обессилел и наконец упал за колодцем, дрожа и всхлипывая. Он слышал дьявольский скрип, который все приближался.

А потом стали слышны и другие звуки: хлопали двери, голосили бабы, трещали заборы, надрывались осатаневшие собаки...

И наконец Егорыч увидел чудище вблизи. Он решился открыть глаза и маленько высунуться из-за колодца, а когда сделал это, едва не закричал в голос.

Оно ломилось наискосок через дворы, все снося на своем пути. У него не было ног, оно само было огромной ногой и двигалось каждой своей частицей. Раскачивался из стороны в сторону могучий ствол, змеились и били по пыльной дороге длинные гибкие стебли, рассекали воздух сотни или тысячи более мелких стебельков.

Шум, треск, крики и плач не прекращались еще долго. Со времен войны поселок не переживал такой страшной ночи.

Утром народ впервые за много лет дружно не вышел на работу. Еще толком не рассвело, когда почти все собрались на лугу в лагере ученых и подняли шум, слышный на многие версты.

В поселке остались только дряхлые старики, которые не могли ходить. Да еще Ленечка Выкусь-Накусь, так мучившийся с похмелья, что не заметил бы и конца света. Да еще продавщица Валентина – она сидела на развалинах магазина, перебирала изувеченные консервные банки, разодранные мешки и битые бутылки и говорила с сумасшедшими нотками в голосе:

– И что же это – мне за все отвечать? Мне за все платить? Оно и гречку поело, и хлеб, и водку выпило – а мне возмещать?

Все остальные были на лугу. Включая грудных детей и даже собак. Все, кроме детей и собак, требовали от ученых ответа за те жуткие события, что произошли ночью. Впереди толпы, как знамя народного гнева, трепетал Егорыч, первым пострадавший от нашествия метеоритов.

Ученые и сами были бы рады у кого-нибудь потребовать ответа, поскольку ничего не понимали. Две машины колесили сейчас вокруг поселка, пытаясь найти шагающего монстра. Никто не видел, куда он в конце концов подевался. Можно было только догадываться, каких жутких злодеяний он мог сейчас натворить. Тем более многие слышали, он выпил всю водку в магазине у Валентины.

Хотя местами и вспыхивали локальные перебранки, до рукопашной дело не доходило. Людям больше нужны были решительные действия или, на худой конец, слова. Ученая братия же отвечала лишь жалобным блеянием, которое вызывало только новые приступы раздражения.

Немного поодаль выстроились солдаты. Молодой командир нервничал, вглядываясь в туман. Он молил, чтоб не настала минута, когда придется отдавать приказ и вклинивать своих бойцов в клокочущую толпу.

Потом в тумане раздался шум подъезжающих машин. Появился Олейник, он при помощи своего водителя забрался на какой-то ящик и поднял руку.