Ферма - Том Смит

А потом, словно это не он только что оскорбил меня до глубины души, Хокан пригласил меня внутрь своего бомбоубежища. Оказалось, что это — мастерская. Пол был усыпан стружками, а на стенах висели инструменты. Повсюду стояли фигурки троллей, вырезанные из дерева. Их оказались сотни. Некоторые были раскрашены. Другие еще не были закончены — вот из полена торчит длинный нос, ожидая, пока будет вырезано лицо. Хокан утверждал, что он их не продает, просто раздает в качестве подарков. Он хвастался, что в любом доме в радиусе двадцати миль можно найти хотя бы одного его тролля, а кое-кто из его ближайших друзей владеет целыми коллекциями их, настоящими семействами. Понимаешь, что это значит? Деревянными троллями, словно медалями, он награждает самых верных своих сторонников. Когда проезжаешь на велосипеде мимо чьей-либо фермы, в окне непременно красуются выстроившиеся в ряд тролли: один, два, три, четыре, отец, мать, дочь, сын, полный набор, целая семейка — высшая честь, которую только может оказать Хокан, свидетельство принесенной ему присяги на верность.

Тролля я не удостоилась. Вместо него он протянул мне вот этот нож и сказал: «Добро пожаловать в Швецию!» Тогда я не обратила особого внимания на его подарок, сочтя неуместным, что меня приветствуют в собственной стране. Я ведь не была иностранкой. Его тон оскорбил меня, и я не стала всматриваться в резные фигурки на рукоятке, как не придала значения и тому, что он подарил мне нож, а не тролля. Теперь-то мне ясно: он не хотел, чтобы я выставила тролля в нашем окне и люди ошибочно приняли это за знак того, что мы с ним — друзья.

Когда он выпроваживал меня наружу, я вдруг заметила вторую дверь, в задней части убежища. Она была заперта на тяжелый и крепкий висячий замок. Тебе этот факт может показаться маловажным, но этой второй комнате еще предстоит сыграть свою роль в моем рассказе. Просто сделай мысленную зарубку, а заодно спроси себя, зачем на нее понадобилось вешать замок, когда первая дверь и так надежно запиралась.

Хокан шагал рядом со мной до самой подъездной аллеи. В дом он меня не пригласил. Не предложил мне и кофе. Он явно собирался проводить меня до границы своих владений, и мне пришлось на ходу заговорить с ним об аренде наших земель и о том, что вместо денег мы хотели бы получить плату мясом. Но, оказывается, у него было ко мне встречное предложение.

— А что вы скажете, если я предложу купить вашу ферму, Тильда?

Я не рассмеялась, потому что он отнюдь не шутил. Он был совершенно серьезен. Но и что ему ответить, я тоже не знала. Почему же он не купил ферму еще у Цецилии? Я прямо спросила его об этом. Он объяснил, что пытался, и что предложил сумму вдвое больше той, которую предложили мы, и что готов был дать и втрое больше, но Цецилия отказала ему наотрез. Я поинтересовалась почему. Он ответил, что их разногласия не должны меня интересовать. Однако он счастлив сделать мне аналогичное предложение, купив ферму за сумму, в три раза превышающую ту, во что она обошлась нам. То есть уже через несколько месяцев мы бы утроили свой капитал. Прежде чем я успела ответить, он добавил, что жизнь на ферме может быть нелегкой, и посоветовал мне обсудить его предложение с мужем, словно я была всего лишь девочкой на побегушках.

Позволь мне быть откровенной.

До этого разговора у нас были трудности и сложности, но никаких загадок не предвиделось. А теперь мне не давал покоя вопрос, из-за которого я лишилась сна: почему Цецилия продала ферму двум совершеннейшим незнакомцам, не имеющим никаких личных привязанностей в этом регионе, когда его крупнейший землевладелец, краеугольный камень и столп местной общины, ее многолетний сосед, стремился заполучить эту собственность и готов был предложить за нее гораздо больше?

***

Я же не видел никаких причин, мешающих матери узнать правду.

— Почему бы тебе не позвонить Цецилии и не спросить ее об этом?

Именно так я и поступила. Поспешно вернувшись на ферму, я первым же делом позвонила в дом престарелых — Цецилия оставила адрес и номер телефона своего приюта в Гетеборге. Но если ты думаешь, что простой вопрос мог разрешить эту загадку, то ошибаешься. Цецилия, кстати, ждала моего звонка и сразу же спросила насчет Хокана. Я рассказала, что он предложил мне продать ферму. Она ужасно расстроилась и принялась уверять, что продала нам ферму, потому что хотела, чтобы она стала для нас домом. И если я так быстро перепродам ее ради извлечения выгоды, то это будет не что иное, как злоупотребление доверием. Теперь мне все стало ясно! Вот почему она поручила агентам найти покупателей издалека. Вот почему она обратилась в контору по продаже недвижимости в Гетеборге, до которого целый час езды на машине, — потому что местным агентам она не доверяла. И на личной беседе, в качестве последней проверки и одобрения, она настаивала потому, что хотела убедиться: мы не станем перепродавать ее ферму, даже оказавшись в затруднительном положении. Я, конечно, поинтересовалась, почему она не хочет, чтобы Хокан приобрел ее ферму. Я в точности запомнила ее слова. Она принялась умолять меня:

— Тильда, прошу вас, этот человек не должен завладеть моей фермой!

— Но почему? — спросила я.

Но Цецилия не пожелала ответить прямо, пустившись в уклончивые и туманные рассуждения. Закончив разговор, я позвонила Хокану по номеру, который он мне оставил. Вслушиваясь в гудки в телефонной трубке, я уговаривала себя отказать ему спокойно и вежливо. Но стоило мне услышать его голос, как я категорически отрезала:

— Наша ферма не продается!

С Крисом на эту тему я даже не разговаривала.

А Крис, войдя в кухню, сразу же завладел отвратительным деревянным ножом Хокана. Он взглянул на обнаженную женщину. Потом посмотрел на возбужденного тролля. И рассмеялся. Я была рада, что не рассказала ему о предложении Хокана. Я не доверяла ему в том душевном состоянии, в котором он пребывал. Крис согласился бы продать ферму не раздумывая.

Через три дня из крана у нас вместо воды потекла коричневая жижа, похожая на взбаламученный ил со дна пруда. Эти фермы настолько удалены друг от друга, что не подключены к системе центрального водоснабжения. Они берут воду из индивидуальных скважин. Так что у нас не было другого выхода, кроме как нанять специализированную компанию, чтобы нам пробурили новую скважину, на что ушла ровно половина всего нашего резервного фонда в девять тысяч фунтов. Пока Крис горевал по поводу постигшего нас несчастья, я ни на минуту не усомнилась в том, что невезение здесь ни при чем — уж слишком вовремя все произошло и слишком уж подозрительными были предшествующие обстоятельства. Но я ничего не сказала. Я не хотела пугать его раньше времени. К тому же доказательств у меня не было. Нельзя было отмахнуться и от того факта, что наши деньги могли иссякнуть раньше, чем наступит весна. Следовало ускорить претворение в жизнь планов по получению прибыли от фермы, если мы намеревались остаться жить здесь.

***

Запустив обе руки в сумочку, мать извлекла оттуда ржавую железную шкатулку. Размерами она походила на жестянку из-под печенья, к тому же очень старую. Она едва помещалась в сумочке и наверняка была самым большим предметом из тех, что находились в ней.

Когда к нам приехали подрядчики, чтобы бурить новую скважину, я нашла эту коробку закопанной в земле, в нескольких метрах под поверхностью. Мы с Крисом наблюдали за ходом работ, словно на похоронах, с мрачным видом стоя на краю ямы и мысленно прощаясь с половиной наших сбережений. И вдруг, когда бур погрузился глубже, я заметила какой-то металлический блеск. Я закричала рабочим, чтобы они остановились, и замахала руками. Подрядчики заметили суматоху, выключили бур, и, прежде чем Крис успел схватить меня, я спрыгнула в яму. Признаю, это было глупо с моей стороны. Я запросто могла погибнуть. Но мне во что бы то ни стало требовалось спасти то, что лежало там, внизу. Когда я вылезла из ямы, прижимая к груди коробочку, на меня обрушился град упреков. До спасенной мною коробочки никому не было дела. Мне оставалось лишь извиниться и удалиться в дом, чтобы без помех обследовать свою находку.

Подними крышку…

Загляни внутрь…

Сейчас здесь лежит не то, что я нашла в ней в тот день. Позволь мне объяснить. В коробочке находились бумаги. Да, в ней лежали те же самые бумаги, но записей на них не было. Ты сам видишь, что в нескольких местах она проржавела почти насквозь. Влага проникла внутрь, и чернила на страницах давно выцвели. Разобрать можно лишь несколько слов. Скорее всего, это были какие-то юридические документы. Мне следовало бы отправить их прямиком в огонь. Но для меня они уже стали частью истории фермы, и мне показалось неправильным уничтожить их, поэтому я сложила бумаги снова в шкатулку и спрятала ее под раковиной. Обрати внимание на мои следующие слова: я и думать забыла о них.