Поймайте мне колобуса (с иллюстрациями) - Джеральд Даррелл

Снова – наркоз, снова – швы. На этот раз задача осложнялась тем, что ткани вокруг раны были порваны, и, чтобы новые швы держали, пришлось делать их очень широкими, до десяти-двенадцати сантиметров. После операции мы вспрыснул» Шебе положенную дозу антибиотиков и вернули ее в клетку. На другое утро она уже поднимала голову, выпила немного воды с глюкозой. Мы добавили пенициллина, установили капельницу. Однако среди дня Шеба стала задыхаться. Сердечное лекарство не помогло, и вскоре она умерла. Надо ли говорить, как мы горевали. Оставалось утешаться тем, что для ее спасения было сделано все; просто организм львицы не выдержал третьей операции.

4. Мистер и миссис Д

Уважаемый мистер Даррелл!

На днях ко мне в холл залетел дятел и принялся долбить клювом дедушкины часы. Можно ли этот случай считать необычным?

Кажется, это Эдгар Уоллес сказал: если у человека одно прозвище, значит, его еще чтят, но если прозвищ два или больше, значит, его не любят. Насколько мне известно, у нас с Джеки есть только одно прозвище, если это вообще можно назвать прозвищем: сотрудники зоопарка называют нас мистер и миссис Д. А придумал это, сдается мне, Шеп Мэлит.

Кудрявый, голубоглазый, с обворожительной улыбкой, Шеп, вне всякого сомнения, – самый красивый среди наших мужчин. На его совести столько разбитых сердец, что я потерял им счет. Ни одна из девушек, работавших в отделе птиц, не могла устоять против его чар. А одна влюбилась так сильно, что пришла к Джереми и заявила: ей невмоготу работать в зоопарке, если Шеп не ответит на ее чувство. И так как на это рассчитывать не приходится, она вынуждена уйти. В разгар беседы с Джереми она вдруг простонала: «О, мистер Молинсон, я так его люблю, что мне сейчас будет дурно!» С этими словами она выскочила из кабинета, и в коридоре ей впрямь стало дурно. При крещении Джон Мэлит получил второе имя – Жуан, и я часто спрашивал себя, почему мы не прозвали его «Дон Жуан». Но он был и остается Шепом, и на его попечении находятся все наши птицы, а их у нас немало.

Вообще-то птицы вроде бы не отличаются таким сильным характером, как звери, однако у нас побывало немало птиц, наделенных яркой индивидуальностью. Пожалуй, лучшим примером мог бы служить Трампи, серокрылый трубач из Южной Америки. Серокрылые трубачи – крупные птицы, с курицу величиной, у них высокий выпуклый лоб, что считается признаком ума, и большие чистые глаза. Трампи был совсем ручной, и ему разрешалось вольно ходить по зоопарку. Свою свободу он использовал, в частности, для того, чтобы помогать обжиться новичкам. Это выражалось в том, что Трампи целые сутки простаивал около клетки новичка, а то и в самой клетке. И уходил только после того, как убеждался, что новый жилец перестал нервничать.

В то время у нас жили два пингвина. И вот он затеял перелетать через загородку и изводить их. Долго пингвины терпели его выходки, наконец в один прекрасный день перешли в наступление, и удачный удар поверг Трампи в пруд. Непривычный к воде, он оказался в их власти. Когда мы выловили его, он был весь в крови. Мы решили, что нашему Трампи пришел конец, и зоопарк погрузился в траур. Однако нам удалось залечить его раны; уже на следующий день Трампи, потеряв несколько перьев и приобретя несколько шрамов, важно расхаживал по территории и всех приветствовал.

Тот же Трампи всегда провожал последних посетителей. Один раз он даже сел с ними в автобус, чтобы удостовериться, что они не собьются с пути. Кончина Трампи была внезапной и глубоко потрясла Шепа, потому что именно Шеп был в ней повинен. Как-то, взвалив на спину большой и тяжелый мешок с опилками, он направился в Дом млекопитающих; Трампи по привычке семенил за ним. Шеп подошел к нужной клетке и, ничего не подозревая, сбросил мешок прямо на трубача. Трампи был убит наповал. Все мы сильно расстроились, но позднее нам удалось приобрести еще двух трубачей, которым тоже позволено свободно расхаживать по территории зоопарка. Правда, им пока далеко до Трампи, но мы не теряем надежды.

Еще один пример яркой индивидуальности – наша корнуоллская клушица Дингл. Черное оперение этого своеобразного представителя вороновых сочетается с красными ногами и длинным, немного изогнутым ярко-красным клювом. Выкормленный людьми, Дингл был совсем ручной, и первые дни мы держали его у себя в квартире. Но после того как он разбил восьмой стакан, я решил, что лучше выдворить его в открытый вольер.

Милейшее существо на свете, Дингл больше всего любил, когда ему чесали голову. Припадет к земле или к вашим коленям, зажмурится, крылья дрожат от наслаждения…

Ему нравилось также сидеть на плече Джеки и тихонько перебирать клювом ее волосы, как бы отыскивая букашек. А однажды, сидя на моем плече, он улучил минуту, когда я отвлекся, и засунул мне в ухо клочок бумаги, да так глубоко, что его пришлось извлекать пинцетом. Не иначе, вообразил, будто мастерит гнездо.

Переселение в вольер нисколько не ожесточило Дингла, он охотно спускается поговорить с вами и подставляет голову, чтобы вы могли ее почесать.

Вообще пернатых любителей поговорить у нас хватает. Когда гасят свет на ночь, попугай Суку говорит сам себе: «Спокойной ночи, Суку». А горная майна Али явственно произносит: «Где Триггер?» и «О-о-о, какой славный мальчуган!» Но, пожалуй, самый лучший оратор – майна более мелкого вида, по имени Тапенс. Подойдите к клетке Тапенса и попробуйте с ним заговорить. Он сразу рассмеется, а если вы просунете внутрь палец и погладите ему животик, зажмурит глаза и примется бормотать: «Ой, как здорово! Ой, как здорово!»

Множество людей спрашивают меня, понимают ли говорящие птицы слова, которые произносят. Не берусь дать определенный ответ. Возьмите того же Тапенса. Вероятно, прежние владельцы, когда почесывали его, приговаривали: «Ой, как здорово!» – и он воспроизводит эти звуки, потому что они для него связаны с приятной процедурой. Впрочем, однажды Тапенс почти убедил меня в том, что говорит осмысленно.

Подстригая кусты рядом с клеткой майны, наш престарелый и весьма уважаемый садовник мистер Холли вдруг прокашлялся и сплюнул на землю. Тотчас раздался отчетливый, звонкий голос Тапенса:

– Старый неряха!

Мистер Холли был страшно доволен и весь день посмеивался про себя.

Про. попугаев рассказывают много историй, и большинство из них отнюдь не вызывает доверия. Но мне известны два случая, когда попугаи явно не ограничивались воспроизведением заученных звуков.

У моих друзей, живших в Греции, был попугай; каждый день они выносили его клетку на воздух и ставили в тени под деревьями. Однажды местный крестьянин привязал за оградой своего осла, а тот, как это заведено у ослов, неожиданно вскинул голову и исполнил скорбное соло, завершив его обычным протяжным храпом. Попугай внимательно слушал, наклонив голову набок, и, когда осел кончил реветь, отчетливо произнес вопросительным тоном: