Зойка моя! - Доктор Нонна

– Хорошо, передай ей трубку, пожалуйста.

Зоя очень легко согласилась на жизнь в Америке – ей совсем не хотелось возвращаться туда, где ее мир был полностью разрушен. Гораздо легче жилось здесь, вдали от Гены, целующего другую женщину, от Арсения, который когда-то потеснил ее на пьедестале всеобщей любви. Теперь, когда родился Игнат, Геннадий будет вынужден делить свое время и силы на троих, причем самый младший априори получит гораздо больше любви, чем двое старших, да и если по справедливости рассуждать, то мальчики хотя бы кровными узами связаны с Покровским, а она, черноокая худышка, лишь подкидыш, навязанный студенту суровым профессором. «Нет, – рассуждала девушка, – крохи его любви мне не нужны. Лучше жить здесь и не слышать, не видеть его. Я забуду обо всем, если начну совсем новую жизнь; здесь, в Америке, в доме Дэвида, вместе с Нэтели, мне будет сделать это гораздо проще». Зоя сама не заметила, как погрузилась в жизнь другой страны, она даже доктора Эдельштейна и его дочь Наташу называла английскими версиями их имен, хотя в доме вся семья, включая жену Давида, говорила по-русски.

– Зайка моя, – уговаривал дочь Покровский, – ну подумай. Мы все так скучаем по тебе. Что это за семья, в которой нет моей дочки?!

– Нормальная семья, – сухо отвечала Зоя, – в которой есть жена и два сына. – Гена, я уже все решила, я останусь здесь.

Решение дочери больно резануло по сердцу Покровского. «Как же плохо ей было здесь, – мучился мужчина, – что она так легко согласилась на жизнь в другой стране, лишь бы не возвращаться домой?! Что же я натворил? Ну а что мне было делать, с другой стороны? Девочка решила, что влюблена в меня как в мужчину, хотя на самом деле это не так – просто известие о том, что она мне не родная, как-то сбило ее ориентиры. Не может ребенок испытывать такие чувства по отношению к отцу!» Геннадий подумал об этом и тут же вспомнил, как волна горячего желания накатывала на него, когда он любовался Зоей в аэропорту, когда забирал ее из больницы… «Нет, хорошо, что Зоя осталась там, – вдруг решил мужчина, – по-моему, нам надо побыть вдали друг от друга, чтобы еще больше не запутаться в том, что оказалось таким сложным».

– Галина Павловна, – глава семьи вышел на кухню, где суетилась няня, – Зоя остается жить в Америке.

Пожилая женщина растерянно обернулась и посмотрела уставшими голубыми глазами на мужчину. Кастрюлька с чищеной картошкой выпала из старческих рук и с грохотом покатилась по полу. На шум выбежал Арсений, а Инна из спальни закричала, что они опять разбудили ребенка, и если он сейчас не уснет, она выйдет и устроит такой скандал, что им мало не покажется…

– Ну вот, – расплакалась няня, – вот и стала я никому не нужна… Вот и стала я обузой для вас.

Геннадий рванул к жене, чтобы высказать ей все, что он думает о ее поведении, – никому он не мог позволить повышать голос ни на одного из членов его семьи, а Галина Павловна была именно членом семьи, более того, она для него и Зои сделала гораздо больше, чем весь мир, вместе взятый.

– Галина Павловна, – юноша подошел к няне и обнял ее, – не переживайте. Во-первых, Инна просто очень устала, потому что Игнат на самом деле почти не спит. Зря она так уперлась в то, что должна делать для ребенка все сама. Если бы мы все вместе заботились о младенце и подменяли друг друга, все получилось бы гораздо легче и проще.

– Ты прав, Арсюша, – согласно кивала головой пожилая женщина, – какой же ты умный и добрый. Бог наградил твоим появлением Гену за то, что тот вырастил Зоечку.

– Няня, не только Гена вырастил мою сестру, но и вы, – возразил молодой человек. – Вы, конечно, не заменили мне маму – ее никто никогда не заменит, но заполнили ту пустоту, которая образовалась после ее смерти.

– Арсюша, – расчувствовалась старушка, – какие слова ты говоришь!

– Все, что я произнес, – правда. И я вот еще что хотел сказать… – Молодой человек на секунду замялся, а потом все-таки произнес: – У папы теперь другая семья, и мне не хочется мешать им. Я возвращаюсь в квартиру, где мы жили с мамой, и хотел бы, чтобы вы поехали со мной.

Галина Павловна растерялась от такого предложения и молчала, но Арсений почувствовал неуверенность своей няни и тут же с улыбкой добавил:

– Я слишком привык к вашей потрясающей стряпне и к вашей заботе, и мне бы совсем не хотелось, чтобы это досталось отцу и Инне.

Женщина разулыбалась и согласно кивнула головой.

Геннадий, услышав от сына такую новость, возразить ничего не смог – удержать взрослого самостоятельного человека было невозможно, а просить Галину Павловну остаться после выходки его жены было бы слишком жестоко. Покровский лишь произнес:

– Я буду помогать вам, сынок…

– Я знаю, папа, – благодарно улыбнулся мальчик. – Ты самый лучший отец.

Мужчина и молодой человек крепко обнялись и еще долго потом сидели в кабинете, рассуждая на медицинские темы, а няня собирала свои вещи.

Глава 16

«Во что превратилась моя жизнь? – спрашивал себя Геннадий, сидя по ночам в своем кабинете. – У меня есть жена и маленький сын, у меня есть высокооплачиваемая работа и определенная известность, но у меня нет той радости и легкости бытия, которая была раньше. Надо позвонить дочери, у них как раз там день».

Желание разговаривать с Зоей было в мужчине всегда – он засыпал и просыпался с мыслью о своей Зайке. Ему казалось, что с тех пор, как девушку отвезли в Америку, вся жизнь рухнула. И это было похоже на правду – любимая дочь была на другом конце земного шара, сын и няня уехали от него и живут на другом конце города, в квартире нет больше пения, шума, смеха, даже ругани нет. Дочь и сын могли увлеченно орать друг на друга, а потом хлопать дверьми и запираться в своих комнатах, и в этом была жизнь, были эмоции, были искренние чувства. Сейчас же в этих стенах стояла тишина: жена была выдержанна и спокойна, сын – послушен и даже несколько апатичен, дома всегда чисто, можно сказать, стерильно, и это убивало всякие душевные порывы мужчины. Лишь далекий звонкий голос Зайки, доносящийся из-за океана, ненадолго вносил яркие краски, и тогда легкость и беспричинная радость наполняли душу Гены.

Общаясь почти ежедневно с Зоей, Покровский знал каждый ее день, каждый шаг, каждое слово, даже вес дочери и ее состояние здоровья были ему известны. Анорексия не прошла для девушки бесследно: менструальный цикл так и не восстановился, но пока ее это мало волновало. Зоечку больше страшила вероятность поправиться хоть на 100 граммов. Утро девушки начиналось с того, что она вставала на весы, и если видела, что цифры на сегодняшний день выше, чем накануне, после занятий шла в фитнес-клуб и занималась там до изнеможения. Но эти последствия были глубокие, внутренние, и знали о них единицы, а вот внешне Зоя расцвела, и уже нельзя было даже предположить, что еще несколько лет назад эта черноволосая и черноглазая красавица представляла собой скелет, обтянутый кожей.

– Мне предложили сниматься в рекламе, – щебетала Зоя, глядя в монитор своего ноутбука. – Завтра пойду на пробы. Если все будет нормально, то я получу такую сумму приличную, что смогу сразу оплатить год своего обучения.

– Зайка, – любовался девушкой Гена, – ты уверена, что там все честно?

– Ну, Гена, – смеялась Зоя, которая уже давно называла отца по имени и ни в какую не собиралась возвращаться к прежнему «папа», – ты меня удивляешь! Там будет контракт, Нэтели, как обычно, его посмотрит – она же у нас будущий юрист.

– Что значит «как обычно»? – переспросил отец.

Зоя заколебалась, однако потом все-таки сказала:

– Я снималась в двух клипах одной японской группы… Там было немного эротики, совсем малость, не беспокойся, Геночка, но говорить тебе я не хотела.

Покровский рассматривал девушку и понимал, почему ее пригласили музыканты, – она была похожа на героинь японских «анимэ»: длинные блестящие черные волосы, огромные черные глаза на бледненьком маленьком лице и хрупкое тоненькое тело почти без половых признаков. Девушка была фантастически сексуальна: в ней было что-то такое особенное, чего не было в пышногрудых блондинках или знойных брюнетках, в ней была внутренняя женская сила, которая привлекала внимание мужчин всех возрастов: от подростков до пожилых людей.

Раз в полгода Геннадий не выдерживал разлуки с дочерью и прилетал в Америку. Иногда он брал с собой Арсения, но чаще всего летел один, потому что хотел насладиться вниманием повзрослевшей и похорошевшей Зайки в одиночестве. В эти дни Зоя оживала и была настолько обворожительна, что все мужчины сворачивали себе шеи, глядя, как она под ручку с отцом цокает каблучками. Покровский же, опасаясь, что поддастся чарам юной красавицы, старался как можно чаще выходить с дочерью на люди. Оставаться с ней наедине было слишком опасно, но при этом присутствие посторонних вызывало в нем необоснованную ревность. Эти короткие визиты давали мужчине столько эмоций, сколько не могли дать ни жена, ни сын, ни известность, ни эфиры, ни алкоголь, вместе взятые. Запала, привезенного из далекой страны, хватало почти на месяц. И тогда снова Геннадий проводил жаркие ночи с женой, глядя в ее черные глаза, трогая ее черные волосы и не отдавая себе отчета в том, что он подсознательно наслаждается близостью с такой же черноволосой и черноглазой Зайкой. Снова Гена играл с Игнатом, баловал его подарками и вниманием; снова на работе телеведущий фонтанировал новыми идеями, новыми форматами ток-шоу. Пообщавшись с дочерью о съемках, клипах, фильмах, режиссерах и телеведущих США, Покровский привозил океан новых идей для российского эфира, и они проходили с оглушительным успехом. Однако проходило время, и мужчина снова начинал скучать по своей Зайке и звонить ей ежедневно, желая напитаться свежестью эмоций.