Байки с Лубянки - Александр Михайлов

Прибыли в пункт назначения. А тут промашка вышла: неделю за Степаном работали, а в какой-то момент отпустили. Не углядели.

Да и что глядеть, если он целый день на секретном объекте торчит, а по вечерам утехам с местными шлюхами предается? И чем больше предается, тем больше подозрения: а вдруг усыпляет бдительность? Так и случилось — усыпил. На целый день из поля зрения пропал. А как снова появился, так нес за плечами спортивный рюкзак с чем-то тяжелым и сразу в Москву засобирался.

И снова литерный вагон глаз не смыкает. Правда, сам клиент глаза сомкнул. А чекистам того и надо. Пощупали багаж, и холодный пот их прошиб. Точно — что-то твердое, наверняка топливо.

В Москве начальство уже покупает самоучитель игры на бубне для исполнения торжественных маршей. Опера ходят счастливые в предвкушении благ, какие на них за успешно проведенную операцию посыплются.

И вот Москва, Бородинский мост, великолепная панорама столицы нашей Родины. Тут разыгрывается финальная сцена детективного спектакля.

Для передачи важнейшего государственного секрета сюда прибыл «иностранец» с Лубянки и наш номенклатурный клиент.

Клиент принял деньги и торжественно передал в солидной упаковке образцы секретнейшего твердого топлива.

Вокруг, кажется, ни одного постороннего человека, а на самом деле вовсю идет киносъемка (потом крутанули на телевидении) и фотосъемка, на магнитную пленку записывается трогательный разговор нашей парочки. Лубянский «иностранец» долго тряс руку собеседника:

— Ми вас очен благодарен! Сейчас ви получайт аванс в доллар и марках, а потом — все остальное…

Брали парочку красиво, как в кино. «Иностранец» верещал, угрожая жаловаться на всех в Гаагский суд. Сам же клиент был удивительно спокоен да почему-то ехидно щерился.

Мы не сразу поняли причину этого ехидства.

Доставили клиента в приемную КГБ торжественно, как государственный штандарт.

Но… когда сверток развернули, то глазам не поверили. На столе лежал черный блестящий камень, столь хорошо знакомый.

— Что это? — вытаращил глаза генерал. Клиент невозмутимо отвечал:

— Ископаемое высшей стадии углефикации — антрацит. Высококачественное энергетическое топливо. Главные месторождения в СССР, Китае и США. Содержит в горючей массе до девяти процентов летучих веществ… Когда в командировке я был, то набрал этот уголь на железнодорожной станции. Там целые вагоны его стояли. Изменять Родине? Да никогда! Я шестьдесят четвертую статью УК уважаю…

— Хватит! — Генерал грохнул кулаком по столу.

Оказалось, что все было банально до пресноты. Прохиндей, промотавший на женщинах и скачках большие деньги, решил обуть на некую сумму иностранную разведку. Расчет был прост — времени на проверку у шпионов не будет, а аванс — он и в Африке аванс. Тем более что на полную сумму гонорара он и не рассчитывал…

В своем кругу генерал с досадой сказал:

— Это называется — издержки нашей службы…

И нюх, как у собаки, и глаз, как у орла…

Стрелять для чекиста — дело последнее. Его оружие — голова. И желательно холодная. Но бывают ситуации, когда ствол обнажить надо. А обнажил — стреляй.

Замучили рэкетиры коммерсантов. Только товар привез, они тут как тут. И не всегда милиция защитит. Вот бегут они, родимые, на Лубянку.

Так было и в этот раз. Замучили данью одного предпринимателя. Пришел он за помощью в КГБ.

Естественно, помощь ему оказали. Выделили бойцов, продумали все мелочи, и с Богом… Дело было на Щукинской, неподалеку от Центрального госпиталя КГБ. Все прошло, можно сказать, гладко. Если бы не одно «но»… Не все просчитали. Не заметили одного соучастника. А тот всех высчитал. И бросился бежать.

Естественно, погоня.

Это лишь в кино все красиво. Злодей бежит, его догоняют…

В жизни все прозаичнее. Бросился за ним в погоню старый опер, который ГТО сдавал в первую сталинскую пятилетку. Бежит, сопит, кричит гортанным голосом: — Стой, стрелять буду! Какой же дурак будет стоять, если в него будут стрелять? И еще прытче поддает он от этого гортанного, предсмертного крика.

Совсем сдал догоняла. И, может быть, ушел бы преступник, если бы не чекистская смекалка. Остановил опер частника, сел сам за руль да мчится на «Жигулях» за своей жертвой по трамвайным путям. Справа и слева высокие заборы, а потому путь у того один, как у зайца в лучах фар.

И снова, теперь уже в опущенное окно автомобиля:

— Стой, стрелять буду! И стреляет — целых пятнадцать предупредительных выстрелов, все в воздух.

Чекист понимает: в стволе последний патрон. А тут и заборы кончились. Перекрестился чекист и бьет без промаха…

Короче, опер портит преступнику ягодичную мышцу. Злодей задержан и под конвоем отправлен в госпиталь КГБ.

Наутро, вестимо, приглашают опера в прокуратуру — держать ответ, при каких обстоятельствах применено оружие. Закон у нас такой: раз стрелял — доложи…

Молоденькая прокурорша, естественно, вопрошает:

— При каких обстоятельствах вы применили оружие?

— Когда я увидел в его руках гранату…

— Предмет, похожий на гранату, — уточняет она.

— Нет, гранату, — упирается опер.

— Помилуйте, как вы могли определить это? Наверное, все-таки предмет, похожий на гранату, — снова уточняет она.

— Гранату! — стоит на своем опер.

— Сколько было времени?

— Девять вечера.

— То есть уже темно? (Была зима.)

—Да.

— Какое между вами было расстояние?

— Метров двадцать.

— И вы разглядели гранату?

—Да!

— Какое у вас зрение?

— Минус три.

Пожала девушка плечами.

— Простите, а что на стене написано? А там аршинными буквами: «Не курить». Прищурил глаза опер, строгий прокурор своим допросом раздражать начинает.

— Я не вижу, что на стене написано, но сумел же я при том слабом освещении попасть преступнику, извиняйте, в жопу. Тем более разглядел в его руках гранату. Я ее по запаху чую.

Прокурорша вздохнула:

— В общем, «и нюх, как у собаки, и глаз, как у орла»… — И надолго задумалась: «Как это с таким зрением дед в темноте видит?»

Секрет был прост. Старики учили: чекист должен быть сродни партизану и никогда ни в чем не признаваться! Даже если гранату не видел… в принципе.

Действия опера признали правомерными. И это справедливо.

А раненный в задницу преступник на суде получил семь лет, что тоже неплохо.

Сага о валенках

Ночь. Зима. Улица. Фонарь.

Бригада сотрудников наружного наблюдения работает за объектом.

А тот по городу сквозь пургу мотается. Несколько часов. У разведчиков уже лампочка начинает помаргивать. Заправиться пора, да некогда.

И вдруг объект выезжает за город. Сквозь снегопад он тащит за собой «хвост» наружного наблюдения. Все дальше от Москвы уходит. Вот уже и огоньки исчезли за спиной.

Короче, помотал он их по какому-то поселку, остановил машину около дома да шнырь в подъезд.

Заметили адресок, да в Москву разведчики двинули. Но куда ни повернут — то тупик, то гаражи.

Мотаются по поселку, как по городу Зорро. Заколдованный какой-то. Сквозь снегопад ни дороги, ни указателей не видно. Понимают, что придется им коротать ночь в машине.

Вдруг как из-под земли гаишник. Обрадовались опера ему, как своему спасителю. Подлетают к нему на всех парах, тормозят и в несколько глоток: — Где Москва?

А он руками машет и что-то нечленораздельное мычит. Они ему:

— Где Москва?

В ответ — лишь мычание. Поняли, что ненормальный какой-то… Только отъехали, а он бац и упал.

Подбежали к нему, а он лежит и стонет:

— Идиоты! Вы же мне на валенки наехали и остановились!

Замычишь, однако!

Музыкальный момент

Служил у нас опер. Но не обычный, а после консерватории. Даже концертмейстером работал перед приходом в КГБ. Парнишка симпатичный, с юмором и талантливый пианист.

И вот однажды требуется нам для беседы доставить в управление студента той же консерватории. Кому ехать? Естественно, нашему пианисту. Он всю свою сознательную жизнь в общаге консерватории прожил, каждый уголок знает.

Прибыл наш музыкальный опер туда ни свет ни заря. Пока все еще тепленькие. Нашел комнату, где студент живет. Стучит. Тишина. Только на кровати кто-то лежит.

Заглянул опер под одеяло, а там студент нужный беспробудно дрыхнет. Потряс его опер:

— Гражданин Алябьев?

— Да, а чего тебе надо?

— Собирайтесь, гражданин, вас на Лубянке с нетерпением ожидают. И авто к подъезду подано. Поспешайте!

А этот Алябьев нахалом оказался. Говорит:

— Я с вами, душителями свободы, тупицами бездарными, разговаривать не желаю! Хотите — несите на руках, — и снова в одеяло закутался.

Опер стоит. Размышляет: «Что с этим типом делать? На руках его не донесу, жирный очень». Вдруг замечает, в углу пианино, а на нем — ноты. Прочитал: «Этюды Брамса».