Гиперборейская чума - Андрей Лазарчук

— Иннокентий Михайлович! — донеслось вдруг из дальней комнаты. — Расскажите-ка анекдот!

— Какой? — с готовностью подскочил Митрофанов.

— А какой в голову придет.

— Ну… так сразу и не вспомнишь… Про колдунов или так?

— Все равно.

— Э-э… А как быть с дамой?

— Вы рассказывайте, и все. С дамой потом разберемся.

— Понял. Значит, так. Подарил грузин сыну к совершеннолетию пистолет — золотой магнум. Через неделю спрашивает: «Гиви, ты ухаживаешь за своим оружием?» Гиви отвечает: «Он мне надоел! Я его у Дато на роллекс сменял».

«Ты дурак, Гиви. Однажды ночью к тебе в дом придет человек и скажет: „Я твоего папу мотал, я твою маму мотал, я тебя самого мотать буду!“» И что ты ему ответишь? «Полвторого?»

— Ага! Часы лежат на книжной полке — там где-то рядом то ли романы о Бонде, то ли видеокассеты. Вы совали руку в какую-то глубокую дыру…

— Уп!.. — втянул воздух Митрофанов. Он торопливо побежал куда-то в прихожую, зашлепал вверх по лестнице — и через две минуты вернулся сияющий, застегивая на запястье золотой браслет.

— Может, еще чего поискать? — хмуро предложил Крис, окидывая взглядом перенасыщенное предметами жилище колдуна. — Телевизор не пропадал?

— А, — махнул рукой Митрофанов, — плевать. Разве что юность моя пропала… — и подмигнул Ираиде. — Что я вам должен?

— Попробуем по бартеру, — сказал Крис. — Вы же энергетическим вампиризмом одно время занимались?

— Давно это было, — вздохнул Митрофанов. — Но способность эту я по болезни утратил и потому-то и из партии ихней вышел. Какой прок?..

— Я в другом смысле. Вы же потом защиту людям ставили…

— Ну да, конечно. Вам тоже надо?

— Пока не знаю. Но у вас же все эти случаи должны быть задокументрированы?

— Разумеется. С восемьдесят третьего года и до… так, дай бог памяти… последний пациент был у меня восемь дней назад. В картотеке имеется две тысячи двести сорок одна карточка! — он улыбнулся сдержанно, но гордо.

— И места… как бы это сказать… нападения — там тоже отмечены?

— Ну, а как же! Место, время, обстоятельства…

— А бывает так, чтобы… э-э… жертва имела место, а злодей — нет?

— В трех четвертях случаев. Умелый вампир, как правило, умеет внушить донору что угодно. Проще всего — невидимость и неощутимость. Только новички прокалываются. А серьезный вампир, допустим, садится с вами в самолет, летит куда— нибудь до Хабаровска. Потом обратно. За два конца он насосется, как удав, на полгода вперед. А пассажиры дня через три всяко разно оклемаются…

— Так вот что такое «джет-шок»! — воскликнул доктор.

— Именно! — поднял палец Митрофанов. — Ведь экипажу-то за железной дверью ни черта не делается! Предлагали мы «Аэрофлоту» наши посты на билетном контроле ставить — не разрешили: статьи, говорят, такой нет. Сами, наверное, из этих ребят…

— Иннокентий Михайлович, — сказал Крис, — нам очень — очень! — нужно нанести эти все случаи на карту. Если мы доктора вам оставим, вы не станете возражать?

— Лучше бы девушку, — сказал Митрофанов.

— Нельзя, — сказал Крис. — Она у нас стажерка, а на стажерках многие горят, как мотыльки. Нам бы не хотелось вас потерять. Значит, так: братца моего мы злорадно разбудим ранним утром…

Из записок доктора Стрельцова.

Всю следующую неделю мы занимались черт знает чем.

Но — очень упорно. Стоит ли говорить, что карта подтвердила наши предположения, но более не дала ничего. Да, теперь мы точно знали: в тех местах, где происходили таинственные умертвия (язык уже не поворачивался назвать их «ритуальными»), некоторое время люди и звери вели себя странно и ощущали что-то необычное. В первую очередь, конечно, усталость, измотанность, бессилие, безысходность — иногда такую черную, что дело доходило до попыток самоубийства. Достаточно часто в это же время и там же отмечались небольшие пожары: напился, уснул с сигаретой.

Спустя некоторое время людям начинали сниться яркие и сумбурные сны, которые въедливый Митрофанов пытался описывать. Я сам приходил в отчаяние: мне казалось, что жизнь моя прошла напрасно, что я бездарь, а мой друг жулик, что мы обречены на унизительную капитуляцию… и лишь большим усилием воли удавалось напомнить себе, что и мой организм соприкоснулся с тем «вампиром»… идиотизм.

Полный и окончательный идиотизм.

Ираида вдруг заявила, что категорически против использования слова «вампир» и его производных — и попыталась объяснить, почему. Мы не поняли, однако же согласились. Но адекватной замены не нашли и стали использовать условный термин «Феномен-В». Трудно сказать, стало ли от этого лучше думаться.

Крис облазил несколько окрестных дачных поселков, где в разное время находили обескровленных бомжей, провел ночь в мастерской покойного Коростылева, день — в галерее на Крымском валу, где готовились открыть выставку памяти, несколько раз проехался в электричках… Похоже было на то, что и он делает все через силу, не испытывая ни жалости к усопшему, ни желания найти и наказать злодеев — а так, отрабатывая принятые обязательства перед клиентом. Хотя это, наверное, и есть профессионализм…

О гибели Скачкова мы узнали из газет.

«Московский комсомолец» напечатал пакостную, как всегда, информацию под заголовком «Повеселились!» В ней рассказывалось, как угорел по пьяному делу в своих гаражных апартаментах «новый русский» по кличке Скачок с группой шоферов и прихлебателей. При этом делались мерзкие намеки, поскольку все шестеро погибших были мужчины…

— Вот так, — сказал Крис, складывая газету. — Получили, можно сказать, вольную. Обязательств нет, деньги есть… по совести надо бы их вернуть…

— Кому? — спросил я.

— Вдове.

— Которой из них?

Он сложил газету еще раз, потом еще.

— Тогда что? — он посмотрел на нас.

— Не понимаю, — сказала Ираида.

Вообще для стажерки она задавала слишком мало вопросов. Крис как-то возмутился: «Ты же вопросами нас изводить должна, мучить! Чтобы мы тебя на фиг посылали, а потом усталым голосам просвещали…» На что Ираида рассказала притчу о старухе, понимающей дзэн, и нетерпеливых учениках мастера Хакуина.

— Я сам не понимаю, — он положил свернутую донельзя газету на стол и пристукнул сверху кулаком. Что-то задребезжало. — И дело вязкое, противное, не вижу я его и не чувствую! Или боюсь, может быть… Не пил Скачок вообще! На дух не переносил! После, в общем, было у него потрясение.

А с шоферами зачем ему сидеть — компании ради? Да ерунда это все! Не верю.

— Может, совпадение? — предположил я.

— И в совпадения я не верю!

Он еще бушевал некоторое время, потом устало стек на диван. Над диваном висел недавно купленный Ираидой постер: цапля держит в клюве лягушку, но лягушка передними лапками сдавила цапле шею. Птица уже закатила глаза.