В когтях неведомого века - Андрей Ерпылев

«А еще жалел, что ветрового стекла нет! Как вмазался бы сейчас…»

– Приехали, добрый молодец! – пропыхтел снизу волк. – Слезай, касатик…

8

Все взревели, как медведи:

Натерпелись! Сколько лет!

Ведьмы мы или не ведьмы?

Патриоты или нет?

Владимир Высоцкий. «Про нечисть»

Вторые сутки уже Георгий жил у бабки, к которой его привез неведомыми лесными тропками говорящий волк…

Нет, к покойной уже, к сожалению, бабушке Красной Шапочки эта бабка не имела ровно никакого отношения. Приютившая Арталетова хозяйка была настоящей Бабой‑Ягой, причем даже не на вид, – с лица, не слишком еще пожилая женщина – лет пятидесяти с хвостиком (можно было бы сказать и «шестьдесят без малого», но кто способен точно определить истинный возраст женщины?), была как раз благообразна, равно как и со всех остальных сторон, – а по внутреннему, так сказать, содержанию.

И опять вы не правы, дорогой читатель. Склочным и вредным нравом, подобно многим своим ровесницам, особенно тещам и свекровям, заслуженно носящим вышеупомянутый титул, давно ставший нарицательным, хозяйка уединенного лесного владения тоже не отличалась. Просто по профессии она была колдуньей, только и всего…

Пожилые женщины, чаще всего одинокие, не обремененные сонмом детей и внуков, и после выхода на пенсию остаются верными нелюбимой некогда профессии, давно впитавшейся в плоть и кровь, ставшей второй натурой. Вот так же и местная Баба‑Яга и в немолодые свои годы продолжала заниматься колдовским ремеслом, как выяснилось, совсем не являющимся чем‑то из рук вон особенным в том мире, куда попал Жора, опрометчиво нажав на головку хрономобиля.

Никуда, кстати, хитрая машинка не делась, отыскавшись на груди сразу, как только путешественник переступил порог ведьминого жилища. Видимо, то ли плохо искал ее пребывавший несколько не в себе после знакомства с местными лесорубами Арталетов, то ли она сама по себе обладала некими магическими свойствами. Возможно, именно по этой причине поостереглись положить лапу на дорогущую с виду золотую вещицу «защитники слабых девушек», не побрезговавшие всем остальным имуществом Георгия вплоть до… хм‑м, некоторых интимных деталей туалета.

Странное дело: обретя вновь свой ненаглядный билет на «обратный поезд», Арталетов как‑то охладел к возвращению в более благополучные места, которым грезил только что. Все равно как альпинист‑экстремал, цепляющийся из последних сил ногтями за ненадежный скальный выступ и прощающийся понемногу с этим светом, обретает уверенность, едва коснувшись упущенного ненароком троса, и продолжает подъем в неизвестность вместо того, чтобы благоразумно спуститься к подножью. Вот и Жора, получив гарантию того, что вернется, решил еще немножко обождать с возвращением и посмотреть, что же еще необычного и интересного ждет его в этом неизведанном мире, нежданно‑негаданно появившемся на месте сухо описанного в школьных учебниках истории, обыгранного в сотнях фильмов и тысячах романов.

А посмотреть было на что. Хотя бы на жилище Бабы‑Яги, относительно обычное изнутри, но удивительное снаружи…

* * *

Проснулся повторно Георгий уже под вечер. Принудил его к этому, выражаясь галантным языком прошлых веков, в которых он сейчас и пребывал, неумолимый зов природы.

– А‑а, путешественник! – отреагировала на пробуждение своего нового постояльца хозяйка, орудовавшая возле настоящей русской печи, в закутке за которой, кроме ухватов разного «калибра» и непременной кочерги, стояла солидных размеров деревянная лопата, вроде снеговой, заставлявшая вспомнить о небезопасных приключениях разного рода Ивашек и Жихарок. – Проснулся, болезный!

– Доброе утро, бабушка… – робко поздоровался Арталетов, недоуменно озирая окружающий его интерьер. – А где тут у вас…

– А на дворе, соколик, на дворе. Как по крылечку спустишься, сразу налево… Оно у меня крутое, так что ты поосторожнее…

Только спускаясь по крылечку, в самом деле очень крутому и начисто лишенному каких‑либо перил, словно военно‑морской трап, Георгий изумленно понял, что совершенно ничего не ощущает. В том смысле, что ничего и нигде не болело. Чудеса, да и только!

Смутно помнились какие‑то действия и процедуры, которым подвергла его знахарка сразу по приезде «утренним волком», резкие незнакомые ароматы таинственных отваров и притираний, замысловатые пассы в таинственном полумраке, нарушаемом лишь огоньками свечей, шаманский речитатив на полузнакомом языке… А бабка‑то и в самом деле волшебница!

«Удобства» отыскались именно там, где указала хозяйка, – налево от крыльца, причем далеко не такие простенькие, как ожидалось.

Торопливо кивнув в ответ на сонное приветствие волка, дремавшего, словно простая, очень большая собака, у поленницы, Жора юркнул в дверь с любовно выпиленным лобзиком сердечком, захлопнул ее за собой и только тогда ощутил, что такое настоящее счастье…

Обратно он возвращался уже спокойным и умиротворенным, ощущая, как сама собой настраивается на романтику и философию душа, только что жившая самыми низменными желаниями, раскрываются разные там чакры и «третьи глаза» (фи, читатель, я был лучшего мнения о твоем воображении!) и хочется возлюбить весь мир, не исключая коварных Красных Шапочек и грубиянов‑дровосеков…

Волк‑склеротик снова поприветствовал Арталетова, явно запамятовав, что проделал это ровно пять минут назад, но на этот раз у великодушного и благостного путешественника нашлось некоторое время, чтобы побеседовать со стариком.

Солнышко пригревало, птички пели, ласковый ветерок забытым маминым движением прикасался к небритой щеке… Жизнь была прекрасна, и уходить со двора не хотелось, но… Проснулся и настойчиво требовал внимания другой побудительный инстинкт – голод.

– Ваша история очень любопытна, господин Волк, – вежливо прервал Георгий рассказчика, сонно пересказывающего своими словами что‑то очень знакомое еще с детских лет. – Но позвольте мне откланяться…

Повернувшись спиной к тут же захрапевшему хищнику‑вегетарианцу, наш герой направился было к знакомому крылечку, но… Не обнаружил его на том месте, где оно только что находилось. Вместо крыльца, глубоко утопив в травянистой почве устрашающих размеров желтоватые когти, возвышалось нечто очень похожее на гигантскую птичью лапу…

* * *

Щи у Бабы‑Яги удались замечательные: ничего подобного Жора не едал с тех самых детских еще времен, когда гостевал в деревне Томилкины Выселки у своей бабушки, хотя и не колдуньи (а впрочем, кто может поручиться за обратное?), но кулинарки отменной. Причем обе поварихи владели истинным мастерством, поскольку не нужно особой виртуозности для изготовления какого‑нибудь экзотического блюда. Даже истинный гурман редко сможет сравнить вкус лапок луарской лягушки под артишоковым соусом с отпробованным несколько лет назад подобным блюдом из лягушки гарронской, а вот щи или кашу приготовить так, чтобы гость жалел о недостаточной емкости своего живота, может только артист своего дела.

Арталетов наворачивал уже третью тарелку восхитительного, ароматного варева, когда в помещение черной жидкой каплей приличных размеров втек (иного слова не подобрать при всем желании) матерый кот безупречной вороной масти. Усевшись возле печки, животное принялось вылизываться с самым независимым видом, лишь изредка исподтишка постреливая зеленым глазом в сторону незнакомого человека, к тому же занятого уничтожением такого важного стратегического сырья, как продукты питания.

– Баюн, Баюнушка, – поманила кота бабка, с кряхтеньем нагибаясь и ставя на пол объемистую миску с молоком. – Иди покушай, чумазик. Всю ночь где‑то шлялся, оголодал небось…

Несмотря на равнодушный взгляд, которым кот окинул емкость, его нельзя было заподозрить в чрезмерной дистрофии. В пользу обратного свидетельствовали лоснящаяся шерсть и добротная упитанность. Особенно сомнительным выглядел гипотетический голод кота при виде нескольких перышек, приставших к его шерсти. Вероятно, эти вещественные доказательства когда‑то принадлежали некой неосторожной пичуге и рассталась она с ними, понятно, не по своей воле. Впрочем, чтобы не обижать старушку, Баюн все‑таки соизволил приблизиться к миске и брезгливо понюхать ее содержимое, после чего тяжело рухнул на бок и смежил веки.

– Намаялся болезный, – вполголоса сообщила Георгию Баба‑Яга, осторожно, с расстановкой, разгибаясь, на цыпочках отходя от старательно имитирующего крепкий сон притворщика. – Шутка ли – всю ночь где‑то блудил…

Рановато, однако, наш герой записал котяру в лентяи.

Едва бабка отлучилась, как Баюн тут же поднял голову, воровато оглянулся на дверь, скользнул к столу и, лихо вскочив на свободный табурет, вперил в Арталетова тяжелый взгляд много повидавшего на своем веку челове… кота, естественно.