У штрафников не бывает могил - Владимир Першанин

Порой видишь, лежат с десяток немцев, вроде без пулевых или осколочных ран. Тронешь тело, а оно — как мешок с костями. Подобное бывает, когда человек с большой высоты упадет. Такой сильной взрывная волна от наших тяжелых снарядов была, что отбивала все внутренности.

Проходили мимо сгоревших танков, немецких и наших. Видел знаменитые «тигры». Ничего не скажешь, машина мощная, но было их немного. Больше разговоров. Наши часто принимали за «тигры» новые модифицированные Т-4, с длинноствольной пушкой. У этих танков и бронирование до 100 миллиметров доходило, и размеры были немногим меньше. «Тигры» выделялись шириной (почти 4 метра) и пятиметровой 88-миллиметровой пушкой.

Над степью и перелесками висела сплошная гарь. Подбитые и сгоревшие танки стояли порой кучами по 20-30 штук. И вокруг бьющий в нос тошнотворный запах быстро разлагающихся тел. Тогда было не до похорон, лежали и наши, и немецкие танкисты. Некоторых еще опознать можно было, а от других одни головешки остались.

Мы наступали на левом фланге Воронежского фронта. Сильный бой завязался возле города Гадяч. В тот период мы шли совместно с танковым батальоном. Поддерживали нас штурмовики Ил-2. Немцы хорошо понимали, что мы вышли напрямую. Впереди Днепр. Нас старались измотать встречными боями.

Здесь под городком Гадяч погиб мой друг Антоха Чепелев. Получилось так. Первая атака не удалась. Горели наши танки, а закопанные в землю немецкие самоходки добивали поврежденные машины и обстреливали пехоту. Комбат Онищенко получил к тому времени майора и имел на груди два ордена. У нас с Антохой, кроме нашивок за ранения и разбитых вдрызг сапог, ничего не было. Командиры взводов — кто нас когда баловал? Спасибо хоть в живых еще оставались. Я давно заметил, что когда люди много звезд получают (на грудь, на плечи), не делаются они от этого лучше. Онищенко себя уже командиром полка видел, сам командующий ему орден вручал и призывал, не щадя жизни, гнать врага до Днепра без остановки.

Ну, Онищенко и не щадил. Только не свою жизнь, а наши. Во время второй атаки у меня целое отделение пулеметным огнем смело. Бежали, как положено: «Ура, вперед!» Сзади хлопали минометы и легкие пушки, поддерживая нас, но под слишком плотным огнем мы залегли.

Я с Зиновием Марковым и еще двумя бойцами нырнули за подбитый танк. Этих танков стояли и догорали штук пять. За теми, которые остыли, удобно было прятаться, хотя и шибал в нос запах жженого мяса. Курили и молча глядели на украинское небо с редкими облаками. Хороший летний денек, везде мы наступаем, а на душе от этого не легче.

Куда ни глянешь, лежат светло-серые бугорки с вещмешками за спиной. Три роты с утра в атаку бросили. Думали, на дурака да на «ура» выбьем фрицев. Не получилось. Некоторые тела еще шевелились. По ним сразу открывали огонь немецкие пулеметчики. Ближний к нам боец долго терпел, потом пополз, волоча перебитую ногу. Очередь немного выше прошла. Полетели лохмотья от вещмешка, звякнула пробитая кружка, а следующая трасса простегнула тело.

Антон шагах в двадцати от меня лежал. Тоже за сгоревшим танком. Мы с ним иногда словами перебрасывались. На наши голоса немцы внимания не обращали, знали и так, где прячемся. Зиновий Марков набивал пулеметный диск и рассуждал, сумеем ли мы отсюда выбраться. Пустой разговор. Назад пути не было, а преодолеть последние полтораста метров нам могло помочь только чудо.

И чудо произошло. Подогнали «катюши». Машин я не видел, но вдруг завыло, загрохотало, и понеслись над головами огненные стрелы.

Рвались они на большой площади, сухая трава горела вовсю. Уже от дыма и неба не видать, а следом еще и еще залпы. Рвались ракеты так дружно и жутко, что по сигналу кинулись мы вперед и рубеж захватили.

Немцев не так и много там было. Они всегда больше техникой брали. Обнаружили два закопченных бронеколпака, пулеметные гнезда, перекрытые бетонными плитами, и несколько минометных окопов. Бойцы, как всегда, собирали трофеи, а я вместе с санитарами бродил по полю, искал Антона Чепелева. Его и свои ребята из взвода искали, но нигде не могли обнаружить.

Наконец нашли. Судя по останкам, мина попала в Антона, когда он лежал раненый или привстал для атаки. Ничего не осталось от головы и обеих рук. Смяло тело, напрочь сорвав гимнастерку. По исковерканной нижней половине, сохранившемуся письму из дома догадались мы, что это лейтенант Антон Карпович Чепелев из города Куйбышев.

Комбат Онищенко на джипе мимо проезжал. Глянул, как мы останки собираем. Спросил, кого убило. Ответили. Водитель пилотку снял, а следом, помедлив, стянул свою командирскую фуражку Онищенко. Снял, снова надел и поторопил меня. Затем машина укатила. Завернули мы останки друга в плащ-палатку (голову так и не нашли) и похоронили возле приметного вяза на берегу реки Псел.

И вот после этого стал ждать смерти и я. Может, нервы уже никуда не годились. А может, наоборот, трезво осознавал, что прошел положенный статистикой рядовому «ваньке взводному» путь. Без всяких колебаний написал на листочке свое имя-фамилию, адрес родителей и вложил в пустой пластмассовый пенальчик, который полагалось носить в брючном кармашке.

Но смерть щадила меня. Тяжело ранили комвзвода-3 Иванцова, с которым мы так и не сумели близко подружиться. Лишь когда грузили его на повозку, всего обмотанного бинтами, обнял я лейтенанта и пожелал обязательно выжить.

— Вы-жи-ву, — тяжело, в три приема, выдохнул Иванцов.

Ездовой, пожилой мужик, мельком глянул на него с выражением: «Отходил ты свое, парень». Возчик насмотрелся на раненых и, наверное, точно определял, кто выживет, а кто нет. Хотелось обругать мужика, но я смолчал. Чего ради лаяться? За то, что не так поглядел?

А меня накрыло уже в сентябре, когда форсировали Днепр. Такой дури, бездумной торопливости и таких потерь я нигде до этого не встречал. Целые полки бросали в воду: «Плывите, на чем хотите!» А с правого обрывистого берега километровой реки лупили стволы всех калибров, начиная от пулеметов и кончая дальнобойными орудиями.

Я в два захода переправлялся. Вначале на обычном плоту, который развалило, на мое счастье, прямо на отмели. Спустя сутки погрузился с остатками взвода на просмоленный паром, где вместе с нами находился расчет «сорокапятки» и две лошади.

Посмотрел я, как разлетались от прямых попаданий плоты, опрокидывались понтоны, плыли по течению пучки хвороста, на которых пытались преодолеть Днепр солдаты в одиночку или парами. Промчалась мимо американская амфибия с тяжелым пулеметом. С хорошей скоростью везла она за броневой защитой каких-то командиров, рангом меня гораздо выше.

Обогнала нас. Хорошо шла амфибия, уворачиваясь от разрывов. Только и немцы знали, что в таких чудо-машинах только начальство переправляют. Сосредоточили огонь нескольких скорострельных пушек, и исчезла она среди взрывов-фонтанов. А наше корыто ударило под корму спустя пяток минут.

Лошади поплыли вперед, а меня, уцепившегося за обломки, вынесло на песчаную отмель правого берега. Со мной был Зиновий Марков. Он меня и спас, когда оба попали под пулеметную очередь. Мне пробило насквозь грудь под левой ключицей и вывернуло ребро. Зиновию прострелило ногу.

На отмели пролежали двое суток, а потом нас подобрали с бронекатера. В госпитале я пробыл три месяца, Зиновия выписали раньше. Спасибо ротному Гладкову, представил обоих к медалям. Там же в госпитале и получил я свою первую награду, медаль «За боевые заслуги».

Когда выписался, долечивать меня отправили в штаб дивизии офицером по особым поручениям. Должность звучала громко, а занимался в основном всякой мелочью. Маршевые роты сопровождал, документы возил, охраной штаба дивизии занимался. Даже привыкать стал к такой жизни. Только длилось это недолго.

В один из холодных февральских деньков вызвали меня в штаб армии. Куда, зачем — не сказали. А когда явился и откозырял дежурному, тот с непонятной ухмылкой сообщил, что меня ждут в особом отделе, в кабинете номер такой-то. Ухмылка дежурного капитана мне не понравилась.

— Чего радуешься, крыса? Оружие сдавать или как?

Капитан надулся и выкрикнул что-то насчет оскорбления, которое он не потерпит, а я за оскорбление отвечу.

— Отвечу, — согласился я, — только нечего, как крыса, ухмыляться, когда фронтовик в неприятность попал.

Я ведь не сомневался, что вызывают меня не чай пить, а где-то я прокололся. И, видать по всему, крупно. Если со мной ни в дивизии, ни в корпусе разбираться не стали, а прямиком вызвали в штаб армии.

Но я ошибался. Вызвали меня особисты с предложением, которое буквально ошеломило.

Глава 5

Майор и старший лейтенант носили общевойсковые погоны. Майор назвал свою должность, фамилию, которые сразу вылетели у меня из головы. Информация в особом отделе на мою личность имелась, и долгих окольных разговоров не последовало.