Тайная жизнь петербургских памятников - Сергей Носов

А в 2006-м, как мы помним, приключился саммит. Все к этому событию в городе красилось, обновлялось, реконструировалось. И памятник восстановили, точнее сказать, переделали. Тут и произошло чудо!.. Очень странное чудо.

Половина «детей рабочих» сменила пол. Было «пятеро парнишек», «пятеро мальчишек», а стало два мальчика и две девочки, а посередине – не ясно кто: не то девочка, не то мальчик. То есть мальчиков и девочек, надо полагать, по соображениям политкорректности, сделали поровну. Накладные буквы восстановили, но в меньшем количестве и в другом порядке – более политкорректном: «Честь и слава детям питерских рабочих, погибшим в октябре 1917 года». Ни слова о событии. Нет даже намека на «контрреволюцию». (Ну, это понятно: «разгром», «юнкера»… – решили не связываться.) Но – какой шаг вперед! До этого не додумались в семьдесят втором… Дети, оказывается, погибли! Два с половиной мальчика и две с половиной девочки!

Как погибли? Какие дети? Почему они должны были погибнуть в октябре семнадцатого года?.. Кому этот памятник? Что означает он?

Зачем решили угробить невинных детей?

Судя по выражению лиц и вытаращенным глазам, эти детские головы сами не понимают, кому они принадлежат и что здесь делают.

Меньше всего мне хочется демифологизировать прошлое.

Когда я фотографировал монумент, реальные дети, двое, стояли в сторонке и почему-то наблюдали за мной. Я спросил их, не знают ли они, кому памятник. «Знаем, – ответил один, не моргнув глазом, – они штурмовали Зимний дворец».

А что, может быть. Любой памятник – как бы он ни был абсурден – рано или поздно начинает обязательно репродуцировать смыслы. Надо только подумать.

Или – подождать.

И полутора лет не прошло после публикации этого текста, а на Пионерской улице многое изменилось. Упали две звезды. Причина одна: старость. Дату первого падения с пятиметровой высоты на асфальт (угол Пионерской и Корпусной) – уж очень событие символичное – назову точно: 3 сентября 2007 года. Николай Федоров, проезжавший мимо на велосипеде, не преминул сделать снимок. Но это так, для истории. Здесь я должен признаться, что звезд над Пионерской улицей было, по уточненным данным, не пять, как у меня, а семь. Но исправлять в тексте не стал, не важно. Куда важнее произошедшее в конце октября 2007-го. В эти дни приступили к уничтожению здания бывшего Владимирского пехотного училища, и начали с того, что посредством ковша экскаватора с надписью «Терминатор», превратили в развалины крыло, выходившее окнами на Музыкантский переулок. 29 октября 1917-го именно отсюда, с угла, из окна второго этажа, строчил пулемет, и именно сюда прямой наводкой била большевистская «трехдюймовка». Снос исторических стен ознаменовал по невероятному, надо полагать, все ж совпадению девяностолетие «юнкерского мятежа». В октябре семнадцатого большевистский обстрел нанес урон зданию в виде двух брешей (о чем свидетельствует открытка, выпущенная по горячим следам событий); эти пробоины тогда же заделали. А в октябре ноль седьмого, на круглую дату, здание и вовсе снесли. Памятник-пушка пока что стоит, где стоял, у Чкаловского проспекта – перед мемориальной стеной, давно лишившейся бронзовых букв. Памятник-пушка – и здесь нельзя отказать устроителям в исторической точности – нацелен был правильно, прямо в окно, из которого прежде строчил пулемет. Цель исчезла. И во что теперь целиться символической пушке, совершенно неясно. Скоро ее тоже изымут. К тому же, мешает парковке.

«Сердце тронет одно изваянье…»

Бронзовые литеры украдены, но по их следам на постаменте еще можно прочитать имя. Тем же именем назван рядом расположенный мост. Отсюда, с моста, и особенно с высоты пристроенной к нему трамвайной эстакады, памятник Володарскому кажется каким-то патетически-вздорным, неуместным, одиноким, обиженным.

Ему словно объявили бойкот. Люди редко приходят сюда. Незачем. Только транспортные потоки шумят. Трудно представить, что когда-то здесь кипели многотысячные митинги, развевались знамена…

Весь этот огромный район был Володарским районом. В городе был проспект Володарского – бывший Литейный. Число предприятий и учреждений «им. Володарского» с трудом поддается подсчету. В год открытия памятника (1925) в честь Володарского именовались, например, больница, клуб, лесопильный завод, общежитие, подстанция, типография, фабрика одежды, фабрика писчебумажная… Названия многотиражных газет: «Володарец», «Володарка», «Володарский хлебник», «Володарский бумажник»…

«Володарский» и «невский» были почти синонимами, при том что Невский – в смысле проспект – был проспектом 25 Октября. Если бы Москву назвали Ленинградом (а почему бы и нет? – главный город страны!..), Петроград наверняка сделался бы Володарском – стал же Екатеринбург в 1924-м Свердловском – через пять лет после кончины Свердлова. Вот и памятник Володарскому появился раньше, чем Ильичу. Это осуществлению Ленина на броневике возле Финляндского вокзала предшествовали бури конкурсных страстей, – памятник же Володарскому на обширном пустыре недалеко от места убийства наркома осуществляли без лишних затей – решением Володарского райсовета и трудами только еще набирающего силу скульптора М. Г. Манизера, его жены Л. В. Блезе-Манизер и архитектора В. А. Витмана.

Если может быть связь между беременностью и вынашиванием творческого замысла, здесь она была роковой: произведя на свет огромную голову Володарского, Лина Валериановна скоро умерла родами. Для Матвея Генриховича Манизера, трижды потом лауреата Сталинской премии, памятник Володарскому был первым отлитым из бронзы, и, как он сам впоследствии утверждал, то был первый отлитый из бронзы памятник в СССР.

У бронзового был предшественник – временный, предварительный – рядом с площадью Урицкого (то есть Дворцовой). Простоял недолго – взорвали контрреволюционеры. Некоторое время бронзовый монумент предвосхищался «колонной, поставленной на память о взрыве памятника т. Володарскому».[22] Место гибели Володарского уже было соотнесено с его именем – называлось оно «проспект села Володарского» (часть будущего проспекта Обуховской обороны), здесь и открывали в двадцать пятом году бронзовый памятник.

В тот воскресный день рабочие шли сюда четырьмя организованными колоннами. «Воинские части полка им. Володарского и команда миноносца» (тоже, разумеется, «Володарский»), а также пионерский отряд в двести человек добирались до места самостоятельно. С Первой заводской колонной пришел Сводный отряд физкультурников. Тов. Зиновьев произнес речь.

Володарский был убит совсем молодым – в двадцать шесть лет. Обстоятельства гибели более чем странные, так же как и суд над «организаторами убийства». В партии большевиков был чуть более года. Друг и ученик Троцкого, он отличался непримиримостью к «врагам революции», во всяком случае, на вверенном ему направлении: будучи комиссаром по делам печати, пропаганды и агитации, преследовал оппозиционную прессу. В обществе, не сочувствующем большевикам, у него была репутация душителя свободы слова, а среди рабочих (сам в прошлом портной) он был популярен как пролетарский агитатор. Харизматик, человек с неуемной энергией, он был демагогом, причем и в изначальном значении слова: «ведущий за собой народ». За ним шли. Ему верили.

Вот характерным образом переданное воспоминание одного из слышавших Володарского. «Красная газета» (1924) – стиль сохраняю в неприкосновенности:

«Володарский из пылающих горнов издает огненные слова.

Он классу говорит. Класс его понимает. Несет его на руках…

Милый, родной взгляд.

Упрямая, непокорная прядь волос спадает на лоб, так же непокорный, как и его характер.

Саженными взмахами плыл против течения, а за ним не отставали те, кто его с любовью из завода выносил на руках».[23]

А вот из «Правды» (1922): «Зажженное речью рабочего трибуна порывисто билось сердце и заветные мысли, окристаллизованные прослушанной речью, туманили голову и звали к борьбе».

Образнее всех выразился пролетарский поэт Василий Князев («Красная газета», (1921) – к третьей годовщине со дня гибели Володарского): «И вот, над взбаламученным, кипящим морем поднялась маленькая фигурка исполина. Кусок льда, с заключенным в недра его динамитом».[24]

Князеву принадлежит стихотворение «Володарский». Монумент еще даже не был задуман еще, а тема величественного «изваянья» уже развивалась вполне:

      Всех народу родней     Сын весны пролетарской:     Первых ярких огней,     Первых солнечных дней,     Весь поэма о ней —             Володарский!Много славных имен коммунаров бойцовПоколенья на бронзе запишут,И на мраморе стен пролетарских дворцовМертвецы оживут и задышат.    Вот наш вождь-великан,    Пролетарский титан,Мировой бедноты предводитель;    Вот, весь пламя и гнев,    Красной армии Лев,Многотысячных орд победитель…Много славных имен обессмертит оно,Пантеона грядущего зданье,Перед ними потомок преклонится, ноСердце тронет одно изваянье:     Всех народу родней     Сын весны пролетарской:     Первых ярких огней,     Первых солнечных дней,     Весь поэма о ней —             Володарский!Вот писатель, принесший Коммуне свой дар —Вещей лиры мятежные струны;Вот поэт площадей, огнекрылый Икар,Барабанщик эпохи Коммуны.    Пролеткульта орлят    Вижу бронзовый ряд:Музыканты, актеры, поэты;    И художников рой    И воителей строй,Защищавших народ и советы…Много славных имен обессмертит оно,Пантеона грядущего зданье,Перед ними потомок преклонится, ноСердце тронет одно изваянье:     Всех народу родней     Сын весны пролетарской:     Первых ярких огней,     Первых солнечных дней,     Весь поэма о ней —             Володарский!

Володарский носил очки, шляпу, пальто, не пренебрегал галошами, был всегда при портфеле. На рисунке современника, опубликованном после убийства наркома, он изображен произносящим речь – в шляпе и очках. Есть свидетельство, не совсем, впрочем, внятное, что сам Зиновьев перед началом митинга, посвященного открытию памятника, интересовался судьбой шляпы Володарского.