Больше, чем страсть - Джудит Мак-Уильямс

Глава 4

— Через несколько минут мы будем в доме, — прозвучал отрывистый голос Филиппа, помешав Маргарет внимательно рассматривать сумеречные лондонские улицы.

Она с любопытством взглянула на него, отметив выбор слов. «В доме» — сказал он. А мог бы сказать «дома» или хотя бы сообщить, как называется его дом. Просто «в доме». Как будто они подъезжают к месту, которое важно только тем, что предоставит им кров.

Невольная дрожь пробежала по ее телу. Неужели нет ничего, что было бы для него дорого? Что-либо значило для него? Даже спустя две недели она была не ближе к ответу на этот вопрос, чем когда впервые встретилась с ним. За исключением коротких занятий, когда он учил ее играть роль дочери Хендрикса, Филипп держался совершенно отстранение. Где он проводил время в Париже, было для Маргарет полной тайной. Единственное, что она знала, — он проводит время не с ней. Она же фактически все время занималась гардеробом, который казался Маргарет чрезмерным даже для знатной дамы.

— Могу ли я обратить на себя ваше внимание? — Нетерпеливый голос Филиппа отвлек ее от размышлений, и она постаралась сосредоточиться на нем.

— Да, милорд.

— Да, Филипп!

— Да Филипп, — поправилась Маргарет. Почему-то оказалось трудным запомнить, что она якобы так близко знает этого человека, что может звать его по имени. И еще оказалось невозможным поверить, что она якобы его любит. Заворожена им — да. Почти так же, как она бывала заворожена грозой с ее непредсказуемостью, стихийностью и необычайной мощью. Но разумеется, любовь здесь ни при чем.

— Я должен вам напомнить, что нам крайне необходимо убедить Хендрикса, будто бы мы вступили в брак по любви. — В голосе его звучало нетерпение.

— Нет, не должны! — внезапно разозлившись, бросила Маргарет. Неужели он думает, что в голове у нее полная пустота и нужно повторять одно и то же?

— Тем не менее нам нужно еще раз повторить то, что вы заучили в Париже.

Маргарет подавила вздох. Она начала серьезно сочувствовать солдатам, которым приходится целыми днями выслушивать лающие голоса офицеров, отдающих приказания.

— Ваше имя…

— Мэри Фрэнсис Джорджина Хендрикс, но моя мать изменила мое имя на Маргарет, когда мы добрались до Франции, я привыкла к нему и предпочла бы, чтобы меня и дальше так называли.

— Воспитание в детстве?

— Моя мать нашла приют в монастыре в сельской местности во Франции, когда ее любовник нас бросил. Монахини ухаживали за ней во время ее последней болезни, а потом оставили меня жить у себя. Они надеялись, что после войны кто-нибудь станет наводить обо мне справки и они смогут вернуть меня моей семье, — отбарабанила Маргарет.

— А почему они сами не стали наводить справки?

— Моя мать отказалась сообщить им мое имя, а сама я была слишком маленькой, чтобы сделать это.

— Прекрасно. Теперь неплохо бы вам запомнить, что вы должны время от времени бросать на меня томные взгляды. Маргарет не сумела сдержать смешок.

— Эта мысль представляется вам забавной? — Филипп, откинув голову, посмотрел на нее сверху вниз.

— Я не принадлежу к тем особам женского пола, которые имеют привычку кидать на кого-то томные взгляды, — попробовала объяснить Маргарет.

— Я не «кто-то». Я ваш муж. Кокетничайте со мной. Маргарет долго смотрела на него.

— Как? — спросила она наконец.

— Как? Что вы хотите сказать этим «как»? Все женщины знают, как морочить голову мужчинам.

Маргарет закрыла глаза и попыталась припомнить, как ведут себя дамы, которых она видела в тех редких случаях, когда они с Джорджем оказывались на светских приемах. Ей это казалось очень глупым. Бросать на мужчин взгляды поверх веера и хихикать без всякого повода. Но если это то, что требуется…

Глубоко втянув воздух, она широко раскрыла глаза, несколько раз моргнула и сказала:

— Ах, сэр, клянусь вам, вы самый очаровательный из всех мужчин.

— Это все, на что вы способны?

— У меня нет веера, — пробормотала она, странно уязвленная его словами.

— Все женщины двуличны. Они учатся этому с колыбели.

— Обобщение — это признак необразованного ума, слишком ленивого, чтобы изучить факты, на которых должно основываться взвешенное суждение.

Филипп заморгал. Его оксфордский наставник часто говаривал нечто очень похожее, и, кажется, это была цитата из какого-то греческого философа. Откуда ее знает эта женщина?

Карета внезапно остановилась перед огромным домом, и Маргарет почувствовала, что мужество оставляет ее. Четырехэтажный особняк возвышался над мостовой. С каждой стороны блестящей черной двери было по восемь окон. Ей никогда еще не приходилось даже бывать в таких великолепных домах — теперь же она должна разыгрывать из себя его хозяйку.

Не дожидаясь, пока грум откинет подножку кареты, Филипп спрыгнул на мощеную дорожку и обернулся, протягивая руки к Маргарет.

Она нехотя двинулась ему навстречу, стараясь не обращать внимания на то, как его сильные руки сомкнулись вокруг ее талии. Филипп опустил ее на землю.

Когда он прикоснулся к ней, она ощутила множество мелких предостерегающих уколов; они пронзили ее, заставив почувствовать странную растерянность.

Маргарет украдкой бросила взгляд на Филиппа. Но что бы ни вызвало у нее эту странную реакцию, он, казалось, ничего не почувствовал. Он смотрел на парадную дверь так, словно забыл о существовании Маргарет.

— Его не должно здесь быть, — пробормотал он. Маргарет проследила за направлением его взгляда, но не заметила никакого беспорядка.

— Чего не должно быть?

— Молоточка. Я ведь жил за границей, так почему же он здесь висит?

— Может, прислуга ждала вас? — предположила Маргарет, поднимаясь следом за ним к двери по пяти ступеням из серого мрамора.

Может быть, так, а может быть… От второго объяснения, внезапно пришедшего в голову, Филипп пришел в ужас. Не могла же Эстелла… Бессильный гнев охватил его. Конечно, могла. Любая женщина способна почти на все.

Надеясь, что Маргарет права и что молоточек — не более чем признак предусмотрительности прислуги, он схватился за медную голову льва и резко ударил в дверь.

Тяжелый глухой звук эхом отозвался в теле Маргарет, усилив ее страх. Она была так далека от той обстановки, в которой ей полагалось бы жить по ее рождению, — хотя, окажись ее отец порядочным человеком, все было бы иначе. Особняки вроде этого были бы для нее привычны. И вероятно, выйдя замуж, она стала бы жить в таком вот особняке, будучи единственной дочерью барона Мейнуаринга.

Дверь не открылась немедленно, и тогда Филипп пробормотал что-то неразборчивое и сам распахнул ее.

Подчиняясь движению его руки, на которую она опиралась, Маргарет вошла, стараясь не выдать своего удивления при виде того, что открылось перед ней. Холл был очень большой, на полу во все стороны расходился узор из черно-белых мраморных плит. Солнечный свет проникал в помещение сквозь огромное веерообразное окно над дверью, освещая стол, с необычайным мастерством инкрустированный слоновой костью и нефритом, и отражался от висевшего над ним зеркала в резной позолоченной раме. У широкой изогнутой лестницы стояла статуя из белого мрамора высотой футов в двенадцать. «Наверное, это Купидон», — решила Маргарет.