Хочу быть в цирке дрессировщицей - Николай Климонтович

И второй момент. По-видимому, этот сказочный переворот в жизни девяти сирот из отдельно взятого детского дома с юридической точки зрения был не вполне законен. Точнее, вполне незаконен. Скажем, пока помещения не было, дети год жили с Карповом в квартире его любовницы. А ведь отвечать за них по-прежнему должны были те самые тетечки из детского дома, куда дети были приписаны. Но, гласность, мы знаем, страшная сила, и неюные воспитательницы, по-видимому, не стали искать на свои натруженные плечи лишних приключений. Непонятно куда смотрел и департамент социальной защиты, на глазах которого разворачивалась вся эта история. Это русская черта: исполнение законов у нас и всегда, не только в «перестройку», ставят много ниже торжества высшей справедливости.

Здание детского сада в Измайлово стало местом паломничества. И далеко не только журналистов. Здесь бывали и бизнесмены, и иностранные спонсоры, люди из мэрии и даже особы из Кремля. И каждый норовил внести свою лепту в благородное начинание. Дима Карпов был в моде, его узнавали на улицах. Старушки, видя в метро, осеняли крестным знамением. В ту пору, одержав двадцати шести лет от роду столь внушительную победу — все-таки, как-никак, его детский дом был первым частным заведением такого рода в стране, — он о многом мечтал. Мы не знаем о чем, но это были, наверняка, сладкие грезы: пост министра, всемирное признание его педагогического гения, ЮНЕСКО объявляет «год Карпова»… Тогда он еще не знал, как проходит земная слава. И как быстротечна жестокая мода.

Так или иначе, к моменту его ареста частный детский дом на девять воспитанников, четверо из которых, впрочем, уже подались в бега, кое-чем разжился и обладал солидным имуществом. Поскольку места в здании оказалось достаточно, здесь были и оборудованная кухня, и столовая, и спальные, и ванные. И, конечно, апартаменты самого хозяина, «наверху», как говорили девочки. Был даже свой небольшой автопарк: рафик и джип-«чероки». Как мы уже знаем, был и видео-центр: телевизоры, магнитофоны, японская видео камера, с помощью которой снимались отнюдь не только сцены в подвале, но и вполне идиллические фильмы, предназначенные «для широкого показа». Гостиная была обставлена старинной мебелью, на стенах — писаные маслом картины. Библиотека состояла вовсе не только из названной выше литературы — то были личные книги воспитателя, — но из сочинений классиков. Здесь же стоял рояль, на котором для гостей каждый из воспитанников играл что-нибудь вроде мазурки Шопена, и есть умилительная видео запись, на которой девчушка по имени Наташа — та самая, из подвала, с обрезком металлической трубы в руках, — бацает «Лунную сонату». На всех записях дети выглядят если не холеными, то весьма и весьма ухоженными, совсем неплохо одетыми, а на девочках, как выяснилось, бывало даже кружевное дорогое белье. Что, впрочем, объяснимо: Карпов был в своем роде эстет, сам на некоторых кадрах глядит просто денди…

И здесь мы подходим еще к одному обстоятельству: кажется, вся жизнь этой дружной семьи проходила, так сказать, на глазах общественности. Здесь, помимо гостей и журналистов, бывали приглашенные учителя (в обычную районную школу, как это теперь широко практикуется в детских домах, Карпов своих воспитанников не пускал). А детей пользовали в ближайшей поликлинике. Но, скажем, когда один из постояльцев дома обратился туда с искалеченной задницей — после изнасилований и ударов железным ломом у него лопнула толстая кишка, — никто из эскулапов не удивился. И лишь однажды преподавательница английского, с которой Дима был очень любезен и угощал кофе с коньяком, обратила внимание, как жадно льнут к ней девочки, умоляя остаться на ночь. И тихо спросила: да что у вас здесь происходит? Но ей, конечно, никто не ответил, и ее вопрос растворился в воздухе.

Помимо основного действующего лица, самого Дмитрия Карпова, есть в этой истории и героиня. Она входила в ту партию, которую на первых порах воспитатель-энтузиаст Карпов увел из государственного детского дома. Для нее он сделал особенно много: перед тем, как она попала к нему, три медико-педагогические комиссии подряд подтвердили диагноз «олигофрения». Избавиться, педагоги знают, от такого ярлыка почти невозможно. Два месяца он занимался с ней индивидуально, колотя почем зря, чтобы она сдала экзамены за первый и второй классы общеобразовательной школы. Четвертая комиссия признала девочку нормальной.

В будущем она оказалась самой музыкальной из всех. И самой способной — не в науках, впрочем, но по части насилия. Она сама не без гордости рассказывает, что никого в детском доме не боялась, но все боялись ее. У нее был поставленный удар, — занималась кик-боксингом. Плакат с болевыми точками человека знала наизусть. Когда от Карпова, измученные надругательствами и побоями, сбежали первые два мальчика, именно Наташе было поручено заманить их на дачу и там обоих убить топором (не странно, что именно ей: до этого она под водительством педагога вводила в анусы товарищей по образцовому детдому палку от швабры). К заданию Наташа готовилась прилежно. Разучила, как арпеджио, все движения: заводит руку с наточенным топором за спину, резкий удар влево, потом, по той же дуге, не давая никому опомниться, — вправо (репетируя, она не знала, что поручение убить после исполнения задания ее саму уже получила ее товарка, которую в свою очередь должны были убить). Она-то первая и заложила своего наставника, — все-таки была лучшей ученицей.

Правда, и сама от него натерпелась. Как начал он ее бить при подготовке в третий класс, так и лупил, не переставая, все последующие годы. Изнасиловал позже, чем других, в пятнадцать лет, до того, если верить ее показаниям, в воспитательных целях методично отбивал ей почки куском бильярдного кия со свинчаткой внутри; на ночь подвешивал обнаженной за руки к водопроводной трубе; за то, что познакомилась «с парнями», выйдя «за ворота», как выражается она, воспитатель ее «опустил», как выражался он, то есть заставил обслужить всю группу, включая девочек, «в извращенной форме», говоря языком дознания (и, надо думать, в общей камере «Матросской тишины» это словоупотребление Карпову скорректировали); но все ж таки научил играть на фортепьяно Бетховена и вставлять в матерную «некультурную», по ее характеристике, речь английские выражения.

«Раскололась» Наташа той самой теле-журналистке, что стояла у истоков небывалой карьеры педагога Карпова: полуторачасовое интервью было записано на видеопленку. Этот рассказ по отвратительности вполне может конкурировать с упомянутой выше кассетой: Наташа произносит перед камерой совершенно чудовищные вещи совершенно бестрепетно, не испытывая видимых угрызений совести, и, что еще чудовищнее, литературно практически правильно. Она даже употребляет иностранные слова, только что до «менталитет» дело не доходит.

По словам Наташи, Карпов держал своих питомцев в абсолютной зависимости и постоянном ужасе. Причем достигал он этого эффекта преимущественно тремя приемами, известными любому растлителю: «брал на жалость» (скажем, одну из воспитанниц совратил, когда ей было четырнадцать, нарисовав картины ее счастливого замужнего будущего и собственной заброшенной старости); повязывал круговой порукой, заставляя участвовать в коллективных оргиях и истязаниях; и постоянно жестоко избивал. Причем, его питомцы и без того от него целиком зависели: ели и пили с его рук, носили купленную им одежду, выходили, «за ворота» никогда не поодиночке и только с его разрешения, и могли бы получить паспорт по достижении 16 лет (главный приз для них) только с его соизволения. Конечно, они понимали, что «работают на него», он так и приговаривал, охаживая их кием, что, мол, «плохо работаете», — в случае, если спонсорских денег набиралось меньше, чем хотелось бы… Короче, описания какого-нибудь Диккенса рядом с наташиными рассказами кажутся колыбельной.

Ей нельзя отказать в отчетливости мышления. Скажем, на вопрос потрясенной журналистки «что же, все-таки, с Димой случилось, он ведь не был таким?» — Наташа спокойно ответила: «Он проиграл». Это дает понять когда, как и почему иссякла его харизма, и воспитание свелось к избиениям и вороватой любви, а воспитанники стали разбегаться. По-видимому, избаловавшемуся первыми успехами Карпову не хватило сил как раз тогда, когда сказочная курочка перестала нести золотые яйца. То есть когда его труднейшее поприще, по сути, и начало только-только перед ним раскрываться. Курочку он, обидевшись, решил попросту придушить…

Маркизом де Садом Карпов был посредственным. Фантазии его не выходили за рамки садизма амбициозного пьяного папаши-самодура и секса, каким он представляется в мечтах младшему комсоставу. В последние год-два он много пил. Был трусоват: той же Наташе велел зарубить на носу, что «коли приедет комиссия» интересоваться, куда подевалась ее девственность (это в детском-то доме в пятнадцать-то лет), то надо говорить: изнасиловали на стороне. И прибавлял: «иначе бОшку оторву». Какой комиссии он ждал, интересно? Никакие комиссии сюда отродясь не наезжали.