Проклятая шахта.Разгневанная гора - Хэммонд Иннес

– И ты ничего не знаешь о своей матери?

Я подпил голову. Я настолько глубоко погрузился в свои воспоминания, что просто забыл о нем.

– Нет, – сказал я. – Мне было строго запрещено упоминать се имя. Только один-единственный раз, ночью, когда отец был пьян и бушевал как безумный, у него сквозь страшные проклятия вырвалось название Крипплс-Из. Есть такая деревушка недалеко от Сент-Ивс. Я нашел ее на карте. Но я никогда туда не поеду. Он тогда пьянствовал целую неделю. Мне кажется, он что-то узнал, о чем-то услышал. Он умер, когда мне было шестнадцать лет. Думаю, я расспросил бы его о ней, когда он умирал, но с ним случился удар, и он умер, не приходя в сознание.

– Да, это ужасно!

Я посмотрел на Дэйва и увидел, что его глаза полны неподдельной печали.

– Ты так и не узнал, что с ней было потом? – спросил он.

– Нет, – сказал я.

– А теперь, когда вернулся в Корнуолл?

– Нет. – сказал я ему, покачав головой. – Пусть прошлое покоится с миром. Отец этого не хотел, ему было бы неприятно, если бы я пытался узнать. Я его любил, хоть он и был пьяницей.

На губах Дэйва снова появилась его загадочная улыбка. Однако на сей раз она была какая-то другая. Складывалось впечатление, что его действительно что-то забавляет.

– А что, если прошлое не пожелает покоиться с миром?

– Что ты хочешь сказать? – Он пожал плечами и вернул мне выцветшую фотографию.

После этого мы долго сидели молча. Снаружи лил дождь, скрывая под своей свинцовой пеленой заброшенные постройки, это время как груды шлака чуть поблескивали в слабом сером свете. Наконец Дэйв поднялся и потянул носом, словно принюхиваясь к погоде.

– К полудню прояснится, – сказал он, – и тогда ты можешь отправляться. Здесь наши пути расходятся.

– Куда мне идти? – спросил я.

– В Боталлек, – ответил он. – Там спросишь капитана Менэка и отдашь ему вот это. – Он бросил мне золотую зажигалку. – Он поймет, что это я тебя к нему послал. А теперь я хочу немного поспать и советую тебе сделать то же самое.

– А как же твоя рука? – спросил я.

– Да она в порядке, не беспокойся, – сказал он, заворачиваясь в плащ и укладываясь перед горячими угольями костра.

Я еще немного посидел, глядя на дождь, а потом мне захотелось спать, и я задремал.

Когда я проснулся, сияло солнце и в пещере никого не было, я был один. Я вышел на воздух. Торфяник, покрытый вереском, казался теплым и ласковым, а нал развалинами старой шахты, пригретой солнцем, поднимался легкий парок. Кусты дрока золотились на солнце, и вокруг пели птицы. Я позвал Дэйва, но мне никто не ответил. Дэйв ушел.

Глава 3. КРИППЛС-ИЗ

Солнце склонялось к западу, когда я поднимался на Кениджек. Огромные гранитные глыбы чернели на фоне пламенеющего неба, а вереск, покрывавший склон холма, казался черным, оттого что находился в тени. Но когда я, добравшись до вершины, остановился на громадной плоской скале и огляделся, то почувствовал ласковое тепло солнечных лучей, а вереск на противоположных склонах пламенел ярким багрянцем. Внизу, у моих ног, простирался торфяник, доходивший до самой береговой линии, на котором тут и там виднелись старые заброшенные шахты. Казалось, будто какой-нибудь гигант из старинных корнуоллских легенд ступал своими огромными ногами по извилистой линии берега, выискивая каменную глыбу, которую можно было бы шнырнуть в соседа-титана. Море было похоже на поднос из начищенной сверкающей меди. Вдоль горизонта тянулась линия темных грозовых облаков с яркой малиновой каймой. В лицо дул сильный соленый ветер.

Вот, значит, каково это корнуоллское шахтерское побережье. В горле у меня стоял ком. С тех пор как я себя помню, я только и слышал от отца, что рассказы об этой полоске суши в Корнуолле, где он жил и работал до женитьбы. И вот я действительно стою на Кэрн-Кениджек, на этом Воющем Кэрне. Именно отсюда, с этого места, два шахтера видели, как бьются между собой дьяволы.

Прямо подо мной выползали из вереска три тропинки, растопырив свои грязные пальцы в сторону шахтерских домишек, расположенных вдоль береговой дороги. Я сверился с картой, чтобы определить свое местоположение. Вон там, налево, Сент-Джаст, а дальше Боталлек и Боскасуэлл, где родился мой отец, и Тревеллард. Да, а вон там – Пендин, можно было различить крошечный бугорок маяка на линии побережья. А чуть левее, на медном фоне моря, чернели два высоких строения, это – Уил-Гивор. А вон то скопище ломаного камня у подножия скалы – Левант.

Я знал эту береговую линию наизусть, так, словно всю ее излазал в детстве. Мне не нужна была карта, чтобы определить, где Кейп-Корнуолл, а где Кениджек-Кастл. Я почувствовал волнение, когда обнаружил мыс Боталлек и узнал надземные постройки боталлекского рудника. Я мог даже различить отдельные шахты, ориентируясь по развалинам машинного отделения – единственного здания, сохранившего свои прежние очертания в этом хаосе ломаного камня. Рудник уже давно заброшен, но во времена моего отца он был крупным поставщиком олова. Отец водил меня с горизонта на горизонт, описывая каждый штрек в мельчайших деталях, так что теперь, глядя на рудник с высоты Кэрн-Кениджек, я видел все внутреннее устройство рудника таким, как его рисовал отец на пыльном полу нашей лачуги.

Мне вспоминались шахты в Калгурли, рудничные долины Скалистых гор, полные кипучей деятельности, новые здания из бетона, где размешались их заводы. И все это казалось таким современным и безликим по сравнению с этой изрытой полоской берега, где олово добывали люди, оставившие свой след на этих заброшенных торфяниках в виде серповидных улочек разрушенных домов да древних захоронений. Это были шахты, дававшие древним бриттам олово, которое они обменивали на украшения и шелковые ткани у греческих торговцев в Марселе давным-давно, еще в бронзовом веке. Всего пятьдесят лет назад вся эта округа была охвачена кипучей деятельностью – тысячи людей работали под этими зубчатыми скалами и даже дальше от берега, под морским дном. А теперь это заброшено. Работает всего одна шахта, Уил-Гивор.

Красноватый отблеск солнца на вереске начал меркнуть. Огромный красный шар опускался в воду за штормовыми облаками. Я продолжал смотреть, пока не исчезла самая последняя узкая полоска света, а когда взглянул вниз по склону на море, оно превратилось в темную бездну, а верхушки скал и изрытые склоны приобрели мрачный, враждебный вид. Вереск напоминал жнивье, по которому прошелся огонь, а скалы в сгущающихся сумерках приобрели самые причудливые очертания. Вся местность, казалось, дрожала на холодном ветру и как бы возвратилась в свое темное прошлое.