Девяностые: сказка - Сергей Кузнецов

Поручик отодвигает пустую бутылку, говорит: так отдай чужую, уговори Ромку продать Женькину! Я объясняю - хотя, кажется, он и так знает, - что Женькина доля делится на нас всех: на Леню, Рому, Альперовича и меня. У нас, говорю я, был такой уговор: если кто-то выходит из дела, его доля делится между всеми. Честно говоря, я придумал это из-за Машки. Пусть она знает: случись что со мной, ей ничего не достанется. Плохо не доверять собственной жене - пусть она и живет в Лондоне и встречается со мной, лишь когда я прилетаю повидаться с сыном, - плохо, но самурай должен быть настороже. Если бы Поручик спросил меня, когда женился на Наталье, она бы потом не обобрала его до нитки. Но он меня не спросил тогда, зато сейчас спрашивает: а как ты думаешь, кто принес Женьке эту отраву?

Там, в доме, я сказал, что сам найду этого человека. Я погорячился. Теперь я думаю, лучше бы мне не знать, кто был этот человек. Но самураи держат слово. И русские офицеры. Русским бизнесменам тоже надо научиться.

И потому, когда Поручик спрашивает меня как ты думаешь, кто принес, я сразу представляю нас всех: Ромку, Альперовича, Леньку Онтипенко, Поручика и Лерку. Вижу нас, выстроившихся, как на параде, как на школьной линейке, в синей форме, в джинсах и футболках, в черных брюках и белых рубашках, в костюмах за две штуки баксов, в широком платье и армейских ботинках на шерстяной носок. Вижу и отвечаю:

- Лерка.

Я не знаю, почему называю ее. Самурай принимает решение мгновенно и следует ему до конца. Но самурай верен своим друзьям - и, может, именно поэтому я называю Лерку. Мне трудно считать ее другом: даже когда я прилетал в Лондон, она ни разу не позвонила мне. Лерка - моя одноклассница, не более того.

Почему Лерка? спрашивает Поручик, и я объясняю, мол, она сама говорила, что принимала наркотики в Англии, может, она подсела, а денег нет, вот и решила подругу тоже подсадить, сам знаешь, в кино сто раз видели.

Ну-ууу, тянет Поручик, а я вспоминаю, как Лерка говорила накануне Женькиной смерти, что Женька - жертва мужского шовинизма. Это Женька-то - жертва? Если бы Лерка спросила меня, я бы сказал, что жертва как раз Ромка, сказал бы, что в таких семьях жертва всегда мужчина, потому что он - верен, а женщина - нет. И дело не в том, что бабы - бляди, чушь, не бляди, просто они открыты миру, готовы принять в себя все - тебя, твоих друзей, своих бывших любовников, новых любовников, Москву, Россию, Лондон. Все падает, исчезает, словно в бездонной проруби, и каждый раз, когда я раздеваю Машку в номере лондонского отеля, там, где огромная кровать и недопитая бутылка "Дом Периньона", я чувствую, что это бездонность меня зовет. Но Лерка не спросила меня, а только говорила о неравноправии, о восприятии женщины как объекта, о деньгах, которые женщины получают, будто содержанки. А я вот Лерке денег собирался дать по старой дружбе, говорит Поручик, но, пожалуй, не буду теперь. Если она подсела.

Самурай принимает решение мгновенно и следует ему до конца, но я не уверен, что это и впрямь Лера. Спроси Поручик меня еще раз, я бы так и сказал, но Поручик молчит и рисует на салфетке эмблему своего клуба. И тогда я говорю:

- Знаешь, Поручик, спроси ты меня, что я думаю о "Ржевском", я бы сказал: тебе нравится бардак, нравится безобразие, нравится бессмысленность - но людям нужна твердая почва под ногами, нужно ощущение истории. Клуб "Ржевский" не должен быть продолжением распада. Он должен ему противостоять. Это должен быть клуб русской воинской славы.

Игорь Шиповский несколько лет назад окончил не то филфак, не то журфак, и даже пытался сначала издавать какой-то литературоведческий журнал. Но в какой-то момент он попробовал экстази, круто въехал в рэйв, затусовался на "Гагарин-Пати" с Бирманом и Салмаксовым, в результате переориентировался на журнал для любителей продвинутой музыки и правильных веществ. Горский много рассказывал о Шиповском Антону, но тот все равно удивился, увидев его: худощавый, высокий парень в очках, джинсах и свитере, типичный филолог или физик, вовсе не похожий на идеолога русского рейв-движения.

Шиповский сидел за столом, заваленным журналами. В руках - свежий номер "The Face". Антон даже облизнулся: картинки в нем всегда были психоделически-продвинутые и, как уже говорили в Москве, "стильные".

Редакция журнала, о котором судачила вся Москва, размещалась в сталинском доме рядом с кинотеатром "Прогресс", ставшим после повсеместного внедрения видео таким же ненужным, как и большинство других кинотеатров. Первый номер должен был выйти осенью - а сейчас Шиповский показывал Антону макет обложки. Обложка была большая, раза в два больше обычной, картинка в меру психоделичная, хотя на вкус Антона недостаточно кислотная. Наверху округлым и как бы расплывающимся шрифтом значилось: "ЛЕТЮЧ".

- Круто? - спросил Шиповский.

- Да… - с уважением протянул Антон. - А что такое "Летюч"?

- Это наше название, - объяснил Игорь. - Я буду всем говорить, что образовано от "Лермонтова" и "ТЮТЧева".

- А Тютчев разве без второго "т" пишется?

Шиповский захохотал.

- Да это шутка! - сказал он. - Это же в честь Саши Воробьева названо! Его школьное прозвище. Воробей, Летюч. Он за все это башляет.

Здорово, подумал Антон, у человека есть деньги, а все равно врубается. Жалко, мой брат Костя не такой. Антон всегда мечтал дать ему попробовать кислоты, да Костя не согласится. А как было бы хорошо съел марку, посмотрел вокруг, сразу понял, как устроен мир. А может, и правильно оставить все как есть: Костя зарабатывает деньги, я постигаю внутренний космос. Разделение обязанностей.

- Круто, - сказал Антон, - прямо русский "The Face".

- Что "The Face", - махнул рукой Шиповский. - "The Face" отдыхать будет по сравнению с нами. И Wired с Ray Gun'ом.

Антон не понял, причем тут Рейган, но промолчал.

- Потом мы еще клуб откроем. Миху Ворона позовем, Лешу Хааса, Врубеля… всех. LSDance умоется. И коммерчески это будет полный верняк, - сказал Шиповский. - Ты знаешь, сколько крутых сейчас пересаживаются на драгз с водки?

- Ну, не знаю, - протянул Антон, вспомнив недавнее посещение загородного особняка.

- А я - знаю, - продолжал Шиповский. - Вот у Димки Зубова куча народу берет: и траву, и экстази, и даже кислоту. Иногда, говорит, настоящие новые русские приезжают: крутые тачки, дорогие костюмы, все дела. Так что мы будем делать по-настоящему массовый журнал, без умняков.

Потом пили чай на кухне: Шиповский, Антон и Дима Зубов, не то редактор, не то дизайнер в том же "Летюче". Прихлебывая, Антон думал, что хорошо бы совершить диверсию на чайной фабрике - накрошить туда грибов… совсем капельку. Подумал - и устыдился: вот как измельчали психоделические люди со времен Тимоти Лири! Говорят, тридцать лет назад добрый доктор Тим предлагал впрыснуть ЛСД в водопровод - это вам не грибы в чай, конечно. Совсем другой масштаб.

На кухню заглянул молодой человек в несколько неуместном деловом костюме, хотя и без галстука.

- Гош, чай будешь? - спросил Шиповский.

- Какой тут на хуй чай, - загадочно ответил молодой человек, взял чашку Антона и скрылся.

Оказалось - это Гоша, сотрудник дружественной риэлторской фирмы. Они делили с редакцией "Летюча" трехкомнатную квартиру, принадлежащую все тому же Воробьеву. Все они - Шиповский, Воробьев, Дима и даже Гоша не то учились в одной школе, не то жили в одном дворе где-то в районе Фрунзенской.

- Вы что, так и общаетесь всем классом? - спросил Антон, взяв себе другую чашку.

- Да нет, - сказал Дима. - Я о большинстве народу вообще ничего не знаю.

- Ты вообще - отрезанный ломоть, - сказал Шиповский. - Даже на похороны Милы Аксаланц не пошел.

- Какая Мила? - заинтересовался Антон, - та, которая…

- Да, под машину бросилась, как раз недалеко от школы. А ты ее знал?

- Да нет. - Антон смутился. - Знакомый рассказал… а чего это она?

- Она всегда была странная какая-то… У нее с Аленой Селезневой была какая-то своя игра… в какое-то королевство… Вот Зубов, кажется, рассказывал.

Зубов пожал плечами:

- Что-то не припоминаю… Алена вроде говорила, но я забыл уже.

- Алена, что, тоже, с вами училась? - удивился Антон.

- Ну да, - кивнул Шиповский, - в одном классе.

Надо будет Горскому рассказать про королевство, подумал Антон, и тут опять появился Гоша. Ни к кому не обращаясь, он снова выматерился и отхлебнул чаю из второй Антоновой чашки.

- Два месяца пасу коммуналку, - объяснил он, - все согласны на всё, одна баба хочет переехать с доплатой в тот же район, в двушку. Спрашиваю: "Деньги-то есть?" Отвечает: "Да". Ищу варианты. Один, другой, десятый. Коммуналка очень хорошая, на Кропоткинской, в переулке. Наконец - нашел. Клиентка довольна, все остальные тоже созрели, устали ждать. На той неделе - подписывать и платить. И вот - приходит, денег, говорит, нет. Вышла, мол, осечка. И что я столько времени мудохался? Поеду вечером в "Армадилло", расслаблюсь по полной.

Выпалив все это одним духом, Гоша вылетел с кухни. Антон засобирался следом.

- Номер-то подаришь? - спросил он Шиповского.