Пропащий - Харлан Кобен

В комнату плавной походкой вошла Ванда – стройная, в облегающем трико, с высоко поднятой головой. Главный ассистент и постоянная любовница Креста. Она была с ним уже три года. Ее трико было лавандового цвета и смотрелось просто чудесно. Ванда производила сильное впечатление: высокая, длинноногая, гибкая, красивая до умопомрачения – и черная. Да-да, чернокожая. Те, кто знал темное – в другом смысле – прошлое Креста, мог оценить этот факт.

Ванда заключила меня в объятия. И мне захотелось, чтобы это продолжалось вечно.

– Ну как ты, Уилл? – мягко спросила она.

– Получше.

Она немного отстранилась и внимательно посмотрела мне в глаза, проверяя, правду ли я говорю. Ванда была с нами на похоронах матери. У них с Крестом не было секретов друг от друга. Впрочем, у нас с Крестом – тоже. Стало быть, согласно законам математической логики, – и у нас с ней.

– Он заканчивает занятие, – сказала Ванда. – Пранаяма. Дыхательные упражнения.

Я кивнул.

Она вздрогнула, как будто вспомнив о чем-то.

– У тебя есть свободная минутка?

– Конечно.

Ванда кивнула и поплыла по коридору – она была столь грациозна, что не могла просто идти. Я шел следом, любуясь ее длинной изящной шеей, оказавшейся как раз на уровне моих глаз. Мы обошли фонтан – такой огромный и разукрашенный, что мне захотелось бросить в него монетку. По пути я заглянул в один из классов. Уж не знаю, где Крест находит таких красивых людей. Они стояли в ряд в воинственной позе: лица непроницаемо-спокойны, руки вытянуты, колени согнуты под строго прямым углом.

Направо был офис, который Ванда делила с Крестом. Она опустилась в кресло – так плавно, как будто то было сделано из пористой резины, – и скрестила ноги в позе лотоса. Я сел напротив, более привычным способом. Некоторое время Ванда молчала, прикрыв глаза, видимо, расслабляясь и собираясь с мыслями. Я покорно ждал.

– Я тебе об этом еще не говорила…

– Да?

– Я беременна.

– Слушай, это же здорово! – Я поднялся, готовый радостно обнять ее.

– Крест меня не понимает.

Я остановился в замешательстве.

– Что ты имеешь в виду?

– Он боится.

– Почему ты думаешь?

– Ты ведь не знал?

– Нет.

– Он рассказывает тебе все, Уилл. А об этом знает уже неделю.

Я понял, что она хотела сказать.

– Может быть, он не хотел говорить из-за моей матери и все такое…

Она нахмурилась.

– Не надо, Уилл.

– Извини.

Ванда отвела взгляд. Ее непроницаемое хладнокровие рассыпалось на глазах.

– Я думала, он будет счастлив.

– А он?

– Полагаю, он хочет, чтобы я… – Она не могла найти нужных слов. – Чтобы я прекратила это.

Я отступил на шаг.

– Он так и сказал?

– Он ничего не сказал. Только пропадает каждую ночь со своим фургоном. И взял дополнительные классы.

– Избегает тебя…

– Да.

Дверь офиса открылась без стука, явив небритую физиономию Креста. Он слегка улыбнулся Ванде – та отвернулась. Крест махнул мне рукой.

– Вперед и с песней!

Мы нарушили молчание, только когда уселись в фургон.

– Она сказала тебе, – проронил Крест.

Это было утверждение, а не вопрос. Поэтому я не стал ни соглашаться, ни опровергать его.

Он включил зажигание.

– Не будем это обсуждать.

Еще одно утверждение, не требующее ответа.

Фургоны «Дома Завета» отправляются в самые недра города. Далеко не все из наших подопечных приходят сами. При работе на выезде главная задача – установить контакт с изнанкой общества, с беспризорными уличными детьми, с теми, кого слишком часто называют отбросами. Ребенок, живущий на улице, чем-то похож, простите за сравнение, на сорняк. Чем дольше он там находится, тем глубже пускает корни. И тем труднее его вытащить. Мы теряем детей больше, чем спасаем. И может быть, аналогия с сорняками неправильна: получается, что мы избавляемся от чего-то плохого и сохраняем хорошее. Зачастую все наоборот. Вернее будет сравнить улицу со злокачественной опухолью – раннее выявление и профилактика дают гарантию последующего выживания. Это сравнение не самое удачное, но вы поняли, что я хочу сказать.

– Федералы все преувеличили, – сказал Крест.

– Что именно?

– Прошлое Шейлы.

– Продолжай.

– Аресты. Все они были очень давно. Ты хочешь это слушать?

– Да.

Мы продолжали свой путь, все глубже погружаясь во мрак. Места скопления уличных обитателей постоянно меняются. Проститутки часто собираются вблизи туннеля Линкольна, но недавно там была облава. Еще одна плановая чистка. Поэтому они переместились на юг, в район мясоперерабатывающих заводов на Восемнадцатой улице и дальше к западу. Сегодня девочек было хоть отбавляй.

Крест кивнул в их сторону:

– Шейла могла бы быть одной из них.

– Она работала на улице?

– Сбежала со Среднего Запада. Прямо с автобуса – и сюда.

Я слишком много раз видел это, чтобы испытать потрясение. Но с другой-то стороны, это была не просто очередная уличная девчонка, а самая прекрасная женщина, какую я когда-либо знал.

– Но это произошло довольно давно. – Крест как будто читал мои мысли. – Первый раз ее арестовали в шестнадцать лет.

– Проституция?

Он кивнул.

– И еще три раза в следующие полтора года. В деле записано, что она работала на сутенера по имени Луис Кастман. В последний раз при ней нашли две унции героина и нож. Попытались привлечь за торговлю наркотиками и вооруженное ограбление, но она выкрутилась.

Я взглянул в окно. Ночь казалась серой, какой-то размытой. На этих улицах так много зла… Мы изо всех сил стараемся остановить его. Я знаю, что иногда это удается – мы поворачиваем человеческие жизни. Но знаю и другое: то, что происходит здесь, в этой ночной клоаке, никогда не уходит совсем. Можно обойти это и жить дальше, но вред уже нанесен, и он непоправим.

– Чего ты боишься? – спросил я.

– Повторяю – не будем это обсуждать.

– Ты любишь ее, а она – тебя.

– И она черная.

Я молча повернулся к нему. Я знал, что Крест не расист и не мог сказать это в примитивном смысле. И все же нанесенный когда-то вред неисправим. Между ними и раньше, бывало, возникало напряжение. Не настолько сильное, чтобы поколебать любовь, но оно было.

– Ты любишь ее, – повторил я.

Крест молча вел машину.

– Может быть, вначале это и сыграло роль, – продолжал я, – но теперь она перестала быть способом искупления грехов. Ты полюбил ее.

– Уилл…

– Да?

– Хватит.

Крест внезапно повернул направо. Фары выхватили из темноты кучку малолетних обитателей улицы. Против ожидания они не разбежались, как крысы, а молча, почти не мигая, рассматривали нас. Крест прищурился, разглядывая «добычу», и остановил машину. Мы молча вылезли наружу. Детишки взирали на нас потухшими глазами. И мне вспомнилась реплика Фантины из «Отверженных», из мюзикла – не знаю, как там в книге: «Неужели они не понимают, что покупают любовь тех, кто уже умер?»

Там были девочки и мальчики, трансвеститы и транссексуалы. Здесь процветали любые известные виды извращений, хотя – и пусть сторонники равенства полов говорят что угодно – мне никогда не приходилось видеть клиентов-женщин. Не буду утверждать, что женщины не пользуются платными сексуальными услугами – это встречается сплошь и рядом, – но они никогда не ищут их на улице. Уличные клиенты всегда мужского пола. Они могут искать женщин толстых или худых, молодых или старых, нормальных или извращенных до немыслимых пределов, мужчин или маленьких мальчиков, животных – все, что угодно. Некоторые даже приезжают в сопровождении женщины, желая приобщить к своим развлечениям подружку или жену. Да, те, кто прочесывает эти переулки в поисках добычи, всегда мужчины. И сколько бы ни говорилось о всяческих извращениях, большинство этих мужчин приезжают сюда ради вполне определенного… акта. Того, который легко совершить в машине. Самый удобный вид секса. Комнату снимать не надо, риск подхватить какую-нибудь инфекцию хотя и присутствует, но в гораздо меньшей степени. Беременность исключена совершенно, не нужно полностью раздеваться… Дальнейшие детали можно опустить.

Ветераны улицы – ветераном можно считать любого, кому больше восемнадцати – тепло приветствовали Креста. Здесь его хорошо знали и любили. Ко мне они относились несколько настороженно: я давно не появлялся на «передовой». Тем не менее, некоторые «старички» меня признали, да и я, как ни странно, был рад их снова увидеть.

Крест подошел к знакомой проститутке по имени Кэнди. (Это, конечно, было не настоящее ее имя.) Она показала глазами на двух девчонок, дрожащих в подъезде. У меня защемило сердце. Лет по шестнадцать, не больше, личики размалеваны, как у школьниц, добравшихся до маминой помады, коротенькие шорты, высокие сапоги на острых шпильках, искусственный мех. Я часто гадал – откуда они берут все эти шмотки? Или у сутенеров есть специальные запасы?