На мели - Чарльз Вильямс

Ингрем пристроил весла в ушки, служившие уключинами, и начал грести. Когда они немного отдалились от самолета, он взглянул через плечо и понял, что амфибия подошла к яхте даже ближе, чем намечалось, – до “Дракона” оставалось всего лишь ярдов четыреста. Солнце вставало как раз за шхуной, изящным силуэтом обрисовывающейся на его фоне. Красивое зрелище, подумал капитан, если бы она не сидела на мели. При виде яхты, попавшей в беду, у него всегда щемило сердце.

Стоял мертвый штиль, поверхность воды" была ровной, как стальной лист, лишь едва заметная рябь иногда пробегала по ней из пролива Сантарен, – это все, что осталось от волн, уже сглаженных на пяти милях мелководья между песчаной косой и краем Багамской отмели. Ингрем приналег на весла. Когда плот достаточно удалился, Эвери завел мотор и продвинул амфибию к западу, на более глубокое место. Работая веслами, капитан внимательно смотрел за борт. Судя по цвету воды и тому, что он мог рассмотреть под плотом, дно было песчаным, а глубина на всем пути к “Дракону” едва достигала двух морских саженей. Более глубокая протока, добрых сто ярдов в ширину, находилась футах в семи от яхты, так что, если бы удалось дотащить ее до этого места, есть надежда вернуться в глубокие воды, конечно, при условии, что вся операция будет проведена при хорошем освещении.

Но чем ближе они подплывали к застрявшей яхте, тем очевиднее становилось, что снять ее с мели будет трудно. Синие воды протоки оказались за кормой на расстоянии, равном половине длины судна. Самая широкая часть киля была в тридцати футах впереди, так что яхту пришлось бы двигать на целых шестьдесят – семьдесят футов, прежде чем она оказалась бы на достаточной глубине, если, конечно, прилив не поднимется несколько выше, чем сейчас. Однако есть опасение, что он достиг своей высшей точки и начинает спадать.

Внезапно гул мотора оборвался: Эвери выключил двигатели и оставил амфибию дрейфовать в миле от них. Ингрем и миссис Осборн уже были ярдах в пятидесяти от левого борта шхуны. Капитан резко взял вправо, чтобы обойти судно за кормой.

– Разве нельзя взобраться на борт с этой стороны? – спросила миссис Осборн.

– Мне надо сначала кое-что посмотреть, – ответил Ингрем.

– Ах да, название.

Не совсем так, подумал он, но промолчал. Миссис Осборн наклонилась, стараясь разобрать надпись.

– “Лорна”, – прочитала она и взволнованно добавила:

– Посмотрите, под свежей краской можно разобрать старое название.

Ингрем пригляделся. Дама права: хотя новое название вывели черной краской поверх голубой, которой покрыли борта, под ней проглядывали начальная и последняя буквы старого. Паршиво поработали. Ингрем положил весла и застопорил плот. Стояла мертвая тишина. Прилив достиг своей высшей точки. Ингрем подождал, пока рябь на поверхности уляжется, и перегнулся через край плота, внимательно рассматривая дно сквозь прозрачную, как джин, воду. Он прищурился.

– Что там? – спросила миссис Осборн.

– Посмотрите, – откликнулся капитан, – видите ту длинную бороздку, ведущую, назад, к впадине, которую проделал на дне киль?

– Да, а что это значит?

– Яхту не просто прибило сюда волнами. Она была на ходу, когда села на мель. Женщина взглянула на него:

– Выходит, команда была в тот момент на борту?

– Во всяком случае, кто-то из них. Ингрем заметил, что они оба невольно заговорили тише. Да, наверно, дело в безмолвии, которое угнетало.

Почему команда даже не попыталась снять яхту с мели с помощью стоп-анкеров? Судя по следу на дне, они дали задний ход, потому что песок отбросило вперед, но не видно якорной цепи, даже обрывка. Возможно, конечно, что ялик к этому моменту уже пропал, однако они могли переправить якорь на корму с помощью одного из гиков или перенести его под дном, нырнув пару раз. Не надо пускать миссис Осборн в кубрик, подумал он, пока я сам его не осмотрю, там может быть труп, и не один.

Он снова взял в руки весла, и они медленно подплыли к правому борту. Так, яхта сидит в воде низко. Судя по крену, это был более высокий борт, а полоса старой краски у ватерлинии почти скрыта в воде, виднелось лишь несколько дюймов, в то время как она должна быть приблизительно в футе над поверхностью. Вероятно, где-то есть пробоина. Он пристально рассматривал днище, но ничего не увидел. Плот, продвигаясь вперед, проплыл под бушпритом и двинулся к корме вдоль левого борта.

Когда они оказались на уровне грот-мачты, Ингрем снова засушил весла и сумел ухватиться за ванты. Учитывая левый крен, палуба оказалась не слишком высоко над ними. Перебирая фалинь, капитан взобрался на палубу, закрепил его и наклонился подать своей спутнице руку. Она вскарабкалась вслед за ним, пробралась под спасательным леером и встала рядом.

Низкие и длинные палубные каюты с маленькими иллюминаторами возвышались не более чем на два фута. Два или три окошка оказались открыты, но внутри царил полумрак, и рассмотреть ничего не удалось. Солнце высоко поднялось над горизонтом, окутывая золотым сиянием мачты и такелаж, лучи его приятно грели лицо. Все вокруг было влажным от росы. Пустая накренившаяся палуба создавала впечатление полного запустения, будто шхуну давно бросили, но Ингрем понял, что такое чувство возникало из-за общего беспорядка, претившего его моряцкой привычке к аккуратности. Паруса были не скатаны как положено, а небрежно свалены в бесформенные тюки вдоль гиков. У основания фок-мачты и грот-мачты горой громоздились спутанные корабельные канаты. Ступив на палубу, ни капитан, ни его спутница не обронили ни слова, будто не желая нарушать торжественную тишину.

Они пошли назад к проходу между палубными каютами и спустились в кокпит. Это было длинное и довольно широкое помещение, в конце которого помещались компас, штурвал и контрольная панель вспомогательного двигателя. Ингрем обернулся и взглянул на следы, оставленные ими на росе, миллионами крошечных капелек покрывавшей палубу. Других следов на ней не было.

– Я посмотрю в кубрике, – сказал он, – а вы пока подождите здесь.

– Хорошо.

Он начал спускаться по лестнице, ведущей от открытого люка. Вначале после яркого солнечного света Ингрем ничего не мог разглядеть, но когда его голова оказалась ниже уровня люка, он увидел, что вся большая кормовая каюта и две из четырех коек загромождены штабелями длинных деревянных ящиков, привязанных крест-накрест веревочными креплениями. Однако то, что он увидел на передней по левому борту койке, заставило его, чертыхнувшись, спрыгнуть вниз, минуя две последние ступеньки лестницы. Там ничком, безвольно свесив одну руку, лежал худой темноволосый мужчина в брюках цвета хаки. Ингрем бросился к койке и наклонился, чтобы дотронуться до его руки, ожидая коснуться окоченелого трупа. Однако рука оказалась теплой и мягкой, а в ту долю секунды, пока до капитана это доходило, человек начал поворачиваться к нему, и одновременно миссис Осборн истошно завопила: