Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер

Вторым советником Сталина на конференции был маршал Климент Ефремович Ворошилов, светловолосый, голубоглазый, добродушный и чванливый бывший кавалерист, который носил элегантные усы. Герой гражданской войны и [заместитель. – Прим. пер.] председателя Совета Народных Комиссаров, он с давних пор был в хороших отношениях со Сталиным. Еще в 1906 году в Стокгольме они снимали одну комнату на двоих. Однако Ворошилов был скорее другом, чем советником. «Молодец, но не боец», – так Сталин говорил о нем[78]. Его преданность вождю не подлежала сомнению, и Сталин чувствовал себя с ним комфортно; это был один из немногих оставшихся первоначальных членов Политбюро, из узкого круга из восьми членов и пяти заместителей, которые правили Россией. Однако прежнего уважения к Ворошилову больше уже не испытывали. Ворошилов был наркомом обороны, когда в 1939 году Советский Союз вторгся в Финляндию. В этой кампании финны проявили себя так блестяще, а Красная армия действовала настолько неэффективно, что Ворошилов был смещен со своей должности. После вторжения Гитлера Сталин назначил его главнокомандующим Северо-Западным фронтом, ответственным за оборону Ленинграда. Но и с этой задачей он тоже не справился. В какой-то момент, полагая, что надежда удержать город была ничтожна, он был готов сдать его, уверенный в неизбежности поражения.

Сталин назначил вместо него Георгия Жукова, который сразу предпринял необходимые героические меры. Жуков, блестящий генерал, приказал снять орудия с российских военных кораблей в Балтийском море и передислоцировал их для защиты города. Голодающих жителей Ленинграда он воодушевил, сплотил на оборону города, мобилизовав имеющиеся ресурсы, и в конечном счете спас Ленинград. В январе 1944 года после того, как блокада Ленинграда была снята, Сталин издал приказ, согласно которому «товарищ Ворошилов направлялся на организацию оборонной работы в тылу»[79]. В том же 1944 году, но позже, его исключили из состава Государственного Комитета Обороны.

Свою спасительную роль в судьбе Ворошилова, вероятно, сыграл его отличный голос. Под конец вечера, когда Сталин бывал уже навеселе, он любил расслабиться и спеть с Ворошиловым и Молотовым, который не только обладал хорошим голосом, но и играл на скрипке и на пианино. В течение многих лет они устраивали такие совместные посиделки, которые длились зачастую до самого утра. Молотов был очень важен для Сталина, так же, как Гопкинс для Рузвельта, а Ворошилов был преданным придворным шутом.

Вместе с ними в поезде также ехал Лаврентий Берия, глава НКВД. Он не собирался принимать участие в работе конференции, а нес ответственность за личную безопасность Сталина. Берия был личностью сомнительной. Он был внешне непривлекательным. По одному из описаний, он был «несколько пухловатым, с бледной, почти до зеленоватого оттенка, кожей и с мягкими влажными руками»[80]. Дочь Аверелла Гарримана, Кэтлин, писала, что он был «низеньким и жирным и носил очки с толстыми линзами, которые придавали ему зловещий вид»[81]. Дочь Сталина Светлана Аллилуева ненавидела его, как и ее мать. Пока Надежда Аллилуева была жива, Берию у них в доме не принимали.

Кроме того, тем же поездом следовали генерал Александр Голованов, летчик, который должен был пилотировать самолет Сталина из Баку в Тегеран, генерал Сергей Матвеевич Штеменко, позже начальник Оперативного управления Генерального штаба, в обязанности которого входило держать Сталина в курсе всех новостей с фронта, а также врач Сталина, профессор Виноградов.

Черчилль и Рузвельт привезли с собой в Тегеран лучшие умы из военного и гражданского руководства своих стран. Если не считать Молотова, свои лучшие умы Сталин оставил в России. Он объяснил это во время конференции, сказав, что не ожидал, что будут обсуждаться военные вопросы, и, следовательно, не привез с собой своих военных экспертов, но «тем не менее, маршал Ворошилов постарается сделать все, что сможет». Однако, как было отмечено, за исключением пленарных заседаний, которые представляли собой длительные по времени официальные мероприятия, Ворошилов часто отсутствовал. До последнего дня конференции он почти нигде не появлялся.

На протяжении всего пути над поездом Сталина барражировали истребители. Всего через три часа после отправления, проехав лишь около шестидесяти километров, поезд сделал остановку на станции Голутвин недалеко от Рязани. При осмотре состава были обнаружены трое неизвестных, ехавших на тендере[82] поезда. Их задержали, установили их личности. Оказалось, что это обычные уголовники, которые рассчитывали незаметно в темноте проехать на поезде, совершенно не зная, что на этом поезде едет сам Сталин.

Поезд проследовал дальше на юг, но ехал очень медленно, потому что в дороге то и дело возникали проблемы. Железнодорожные пути и все оборудование находилось в ужасном состоянии. Подшипники постоянно плавились, буксы горели, приходилось также внимательно следить за состоянием полотна дороги и то и дело заниматься ремонтом поврежденных рельсов, поскольку ехать нужно было через разрушенную, разоренную войной местность. Поездной бригаде с большим трудом удавалось выполнять график движения. Когда поезд остановился на станции Грязь недалеко от Липецка, в ночном небе вдруг появились немецкие бомбардировщики. Советские летчики-истребители находились возле своих самолетов и могли немедленно по тревоге подняться в небо, а зенитные расчеты стояли возле своих орудий, готовые в любой момент открыть стрельбу, но бомбардировщики исчезли вдали.

Поддерживать связь с поездом тоже было сложно. Повреждены были не только рельсы, но и телеграфные провода. Они обрывались, когда после внезапного потепления растаявший было снег вдруг замерзал на них ледяной коркой, поэтому закрытые линии связи («кремлевка») после Рязани работали с большими перебоями. Когда поезд, продолжая двигаться на юг, подъехал к Сталинграду, к тому времени лежавшему в руинах после жесточайших боев за город, в ходе которых погибли 500 000 русских и 200 000 немцев, поезд потерял всякую связь с Главным командованием. Берия был так разгневан, что хотел немедленно наказать «виновных». Утром двадцать шестого ноября поезд прибыл на станцию Килязи на берегу Каспийского моря, в восьмидесяти километрах от Баку. Сталин со своим сопровождением сразу же поехал в аэропорт. Там его уже ожидали четыре американских самолета «C-47», готовые доставить их в Тегеран, расположенный в 540 километрах. Сталин направился было к предназначенному для него самолету, рядом с которым стоял его пилот, генерал Голованов, но вдруг, не останавливаясь, пошел в другом направлении, к самолету Берии. Пилот Берии был полковником, а «генералы не часто управляют самолетами, нам лучше лететь с полковником, – объяснил Сталин Голованову, – не обижайтесь»[83].

Это было проявлением классической сталинской паранойи: безопаснее лететь с тем пилотом, который постоянно летает. Кроме того, безопаснее изменить свои планы в последний момент, чтобы спутать карты любым заговорщикам.

Лететь из Баку до Тегерана было около часа, маршрут проходил то над побережьем Каспийского моря, то над коричневыми просторами Азербайджана, затем над разбросанными по округе маленькими глинобитными домиками Тебриза. Но Сталин, в отличие от Рузвельта, путешествию на самолете не был рад. Он едва взглянул в иллюминатор на проносящийся внизу пейзаж. Однако, несомненно, он внимательно проследил за тремя группами истребителей, одной слева, одной справа и одной над своим самолетом, поскольку полет проходил в неблагоприятных условиях: была сильная болтанка, и Сталину было не по себе. Когда самолет попадал в очередную воздушную яму, «он вцеплялся в подлокотники с выражением крайнего ужаса на лице»[84].

В полдень Сталин прибыл на аэродром Гейле-Морге. Перед выходом из самолета он немного поговорил с пилотами. В благодарность он послал каждому из них форму нового образца с погонами, по которым можно было определить звание. Такую форму по его приказу с начала года уже носили высокопоставленные военные в Красной армии. Сталин хотел, чтобы его летчики были щеголеватыми и хорошо одетыми.

После приземления он увидел также стоящие рядами самолеты «P-39», которые Америка по ленд-лизу поставляла Советскому Союзу. У всех на бортах ярко выделялись красные звезды. Точно не было известно, какой именно автомобиль был предназначен для маршала, но из десяти машин, ожидавших в аэропорту советскую делегацию и выделенных для обслуживания их визита в Тегеран, три были американского производства: специально бронированные для этих целей «Паккард», «Линкольн» и «Кадиллак».

Использование американской техники оказалось неизбежным.

Глава 3

Тегеран