Последнее убежище (сборник рассказов) - Дмитрий Глуховский

Где-то вдалеке капала вода. Кап. Кап.

Лётчик встал, подошел к раковине и сплюнул — густым и желтым. От горечи свело челюсти. Макс повел головой. Спина совершенно мокрая от пота, пальцы дрожат…

Кап. Кап.

«Твою же мать».

Бессонница. Никогда не знал, что это такое, а тут — на тебе. И уже который день.

Он выглянул за дверь. Платформа станции была пуста, лишь у дальней груды мешков с песком переминался с ноги на ногу часовой. Нарва спала. Лётчик выпрямился. В этот раз подземный бог-идиот забрал его сон. И, кажется, пока не собирался возвращать. Ур-род. Рядом с дверью клевал носом Костян.

— Босс, — выпрямился телохранитель. — Случилось что?

— Все нормально.

Тоска такая, что хоть вой.

Лётчик вернулся к столу, плеснул спирта — поднял стакан, граненый, чуть треснувший, и выпил залпом. В желудке вспыхнул огонь.

И вдруг Макс понял, что именно ему послышалось в полудреме. Что это за звук. Гррр. Гррр. Кирка. Обычная рабочая кирка, которой вырубают кварцевый слой. Таких пород вокруг Звездной было до фига и больше. Сначала пласты крушили отбойными молотками, а если компрессор не работал, то обычными ломами…

На шум появился телохранитель — Костян. Зевнул. С тех пор, как Макс триумфально вернулся на Нарвскую, Костя везде был с ним. Трудно тиранам в наше время, подумал Макс саркастически. Везде им мерещатся враги…

Грррр. Кррр. Макс вздрогнул, резко повернулся. На одно мгновение ему показалось, что в глубине комнаты застыла высокая фигура с бритой головой…

В комнате было пусто.

— Костян, ко мне! — приказал он. Телохранитель оказался рядом через мгновение, пистолет — в руке.

— Босс?

— Что это за звук? — Макс огляделся.

Телохранитель задрал голову, повел стволом пистолета вправо, влево. Видно было, что он пытается услышать — но пока не понимает, что именно.

— Какой звук?

— Словно киркой кто-то стучит… или скребет, или еще что, хрен знает. Ты слышал?

Костян почесал затылок. Постарался прислушаться.

— Н-нет, босс. Не слышал.

Макс оглядел преданного телохранителя с ног до головы и кивнул. Все с тобой ясно.

— Иди.

— Босс?

— Все нормально, Костя. Иди, работай.

Когда шаги телохранителя стихли, Макс налил себе еще выпить и закурил. Легкие наполнились теплом.

«Революция — это неизбежность». Убер.

Он сплюнул, сигарета горчила и воняла. Никакого удовольствия от нее. А что если Убер однажды придет за ним? Вот будет встреча.

«Прибереги свои тридцать сребреников!»

Он с силой вмял сигарету в стену. Что ж, Убер. Будь на твоем месте кто другой, я бы принял эти слова просто как слова. Но ты…

Ты никогда не сдашься.

«Так что, боюсь, мы еще встретимся».

Где-то вдалеке насмешливо молчал подземный бог-идиот.

Красный путь, штрафной тупик.

Человек с выбритой головой в шрамах полулежа бьет киркой. Иногда куски породы отваливаются. Чаще — нет. На ногах человека — кандалы.

Света здесь почти нет, единственная карбидная лампа горит неровно. Крошечный язычок пламени бьется у закопченного отражателя. Тень на стене искривляется, дергает руками.

Человек на стене вдруг замирает и начинает бормотать:

— Откуда ты такой взялся, Убер? Убер? Убер! Не был бы таким упрямым, давно оказался бы на свободе. Слышишь, Убер?

Он не отвечал. Ему надо беречь силы. Призраки подождут.

Гррр, гррры, грррр. Кирка скребет породу — судя по звуку, он опять наткнулся на кварц. Или это железобетон? Хрен его знает.

Он никогда не сдается.

Убер закашлялся, в груди словно что-то рвалось, сплюнул — темный сгусток. Наплевать. Жить вечно все равно нельзя. Так что загнуться от лучевой болезни — не самый плохой вариант. Те ребята, что вытащили его с поверхности, вкололи ему обычную противорадиационную фигню — не пожалели, за что им спасибо. А ведь Блокадник его почти добил…

Сейчас бы красного вина. Для вывода радионуклидов, конечно. Убер усмехнулся потрескавшимися губами — больно. Лучше всего грузинского «Киндзмараули». Сто лет не пил его. А оно, блин, вкусное. Убер поднял кирку. Такое вкусное, что даже сейчас, спустя много лет, у него кружится голова от одного только воспоминания…

Он облизал губы. «Киндзмараули» бы сейчас… или воды.

И женщину. Просто, чтобы посидела рядом. Чтобы положила его больную голову на свои мягкие колени…

Чтобы он дремал, чувствуя затылком ее тепло.

И больше ничего не надо в целом свете.

— Она скучает возле стойки, — запел он негромко. Голоса почти нет, одно хрипение и клекот. Но для блюза самое то. — В фартуке, с салфеточкой…

Наконец-то у него настоящий блюзовый вокал. И все из-за этих уродов.

— Придет мой друг Иван! — закричал он вдруг. — И всех вас на хрен поубивает, сукины дети!

Убер проснулся. Вокруг была темень, лампа почти погасла. Он подтянул к себе кирку, с трудом поднял…

— Как конфетка. Что ты здесь забыла, деточка?

Кирка ударяет в камень. Звяканье кандалов.

— Свежа на удивление… — еще удар. — От туфелек до бу-ус…

Он перевел дыхание.

— Как приглашение, — он закашлялся, сплюнул, — на о-очень странный блюз…

Андрей Гребенщиков

ЛЕГИОН ПОСЛЕДНЕЙ НАДЕЖДЫ

Не хватает людям чудес.В дефиците бог виноват.Поклонись ему, помолись —Выторгуешь вдруг благодать.Искупленье — странный процесс,Если ты не поп, а солдат,Ведь свою короткую жизньЛишь однажды можно отдать.

Даже будь полшанса из ста,Небеса пропасть не дадут.Бесполезны пряник и плеть,Вся надежда лишь на «авось».И задача вроде проста —На решенье тридцать минут:Как бы так тебе умереть,Чтоб другим пожить удалось?[2]

Палец продолжал давить на спусковой крючок, но вместо грохота выстрела донесся лишь мертвый стук бойка. Клац! Автомат выплюнул последний патрон и замолчал. Человек в исступлении посмотрел на предавшее его оружие. Зловещее рычание, такое близкое и неотступное, заставило его отвести взгляд от беспомощного АКМа. Голодные звери, почти уже загнавшие свою одинокую жертву… Жажда крови, предвкушение близкого пиршества в каждом рычании.

Кто прежде был властителем мира, ныне стал звеном в пищевой цепочке новых его хозяев.

Человек попятился. Трясущимися руками перехватил автомат за ствол, взяв его на манер дубины. Угрожающе прочертил дугу перед собой:

— В очередь, твари!

Однако голос дрогнул, и вместо грозного боевого клича из горла вырвался только сиплый шепот.

Слаборазличимые во тьме бестии не спешили, словно впитывая страх, источаемый жертвой, наслаждаясь ощущением близкой смерти, охватившей двуногого. Образовав полукруг, они медленно наступали с трех сторон. Человек затравленно обернулся, пытаясь понять, куда загоняют его ночные охотники. За спиной пустырь, лишь вдалеке силуэты пятиэтажек… не успеть, не добежать. Еще один короткий взгляд назад. С левой стороны, метрах в ста, обнаружилось здание совершенно удивительной формы — широкий, приземистый фасад, увенчанный по бокам округлыми башенками, а по центру из мощного основания вырастает высокая стреловидная надстройка, рвущаяся к небу. Что-то смутно знакомое… но липкий ужас застлал глаза, а сознание, вопящее лишь об избавлении от кошмара, не дало зыбкому, неуловимому воспоминанию ни единого шанса. Автомат выскользнул из ослабевших рук, и крик отчаяния, наконец, вырвался на свободу. Оставляя преследователей за спиной, человек бросился бежать, не видя ничего перед собой, позволив безумию захлестнуть себя с головой.

Одинокий сталкер бежал так, как не бегал еще никогда, ведь от этого спринта зависела жизнь. Может быть, и никчемная, но когда смерть наступает на пятки, во всей Вселенной не остается ничего более важного.

Человек бежал, и его жажде жизни не были препятствием ни тяжелая химза, в иное время сковывающая движения, ни накопившаяся за длительную вылазку усталость, ни плотный, облегающий лицо противогаз, мешающий дышать. Беглец остался наедине с инстинктами, и все вокруг исчезло — даже голодные хищники, жаждущие окропить стылую землю горячей людской кровью. Выло лишь странное сооружение впереди, одним своим видом внушающее уверенность в спасении… Это была даже не мысль, а чистое знание, проникшее сквозь непробиваемую завесу страха.

Когда человек на полном ходу заскочил в настежь распахнутые двери и без сил повалился на пол, он уже не слышал, как взвыли твари, оставшиеся с той стороны. Злые, исполненные ненависти и бессилия голоса. Порождения ночи упустили свою законную добычу — под своды старой, давно заброшенной церкви им хода не было.