Уходящая натура - Фридрих Незнанский

Очнулся Гончар в очередной раз на полу. Встал, пошатываясь и уже не стремясь бросаться в драку. Размазал тыльной стороной ладони кровь, струящуюся из носа.

— Это не я, — пробормотал обиженно, не слыша даже собственного голоса.

— В милицию, говоришь, звонить собрался?

Гончар попятился от надвинувшегося Максима, глотая кровь и слезы. Не от раскаяния, а от обиды и затаенной злобы.

— Звони! — бросил Максим, не собираясь больше даже касаться иуды. — Сам сядешь, сволочь. За воровство, за подлость, за продажность… Успокойся, отец. Он свое получил. И еще получит…

Не суждено было сбыться этим словам.

Отец, пытаясь изобличить вора, но не зная, что же следует предпринять конкретно, прошел по всем властным структурам. Обратился последовательно к участковому инспектору, в районный отдел милиции, в управу Северо-Восточного административного округа, а потом и в городскую прокуратуру. Ответы везде были разные. Старший лейтенант Митёхин сразу заявил, что, поскольку происшествие, как он выразился, произошло не на его участке, он ничем помочь не сможет. Даже права не имеет проводить какие бы то ни было действия по этому случаю. В райотделе вынуждены были принять письменное заявление потерпевшего, но посоветовали обратиться в тот район, где расположена фирма. Обещали сами заявление в Алексеевский ОВД переслать. Переслали или нет — этого уже никто не узнает, потому как Максим не собирается заниматься этими пустяками. Кстати, на Новоалексеевской отца приняли. И по сути заявления даже проверку произвели. Приходил какой-то опер и опрашивал сотрудников «Ритма». Но никто из бывших сослуживцев Валерия Гончара не смог привести фактов, свидетельствующих о преступлении, им совершенном. В возбуждении дела было отказано за отсутствием признаков преступления. Статьи в научных журналах никому, кроме самого отца, ни о чем не говорили. А если и говорили, то на Гончара никоим образом не указывали. То есть все ответы из инстанций, различаясь по форме, были одинаковы по сути: виновных нет, потому что и самого преступления, фактически, не наблюдается.

Интересно, что можно было бы еще предпринять? — размышлял Максим. Мосгорсудом отцу тоже было отказано в иске, хотя причин отказа младший Штейн не знал. Отец не успел рассказать сыну. Просто написал записку: «Прости. Надежды больше нет».

Отбросив окурок, молодой человек плотно сжал веки. В темноте перед ним поплыли красные круги. Они были похожи на пятна, растекавшиеся по кафельному полу, когда он выхватил потяжелевшего отца из красной жидкости, до краев наполнившей ванну, и на руках перенес на диван. Он метался, звонил по всем телефонам служб спасения, бинтовал отцу запястья. Но было поздно. Отец решил уйти из жизни твердо — вскрывал острой бритвой вены не поперек, как импульсивная курсистка, а вдоль, наверняка.

По большому счету, можно было бы просто работать дальше. Коллектив в «Ритме» был очень толковым. Пока шла работа над основным проектом, фирма выполняла и другие заказы, приносившие деньги, позволявшие платить сотрудникам зарплату и проценты за полученный кредит. В частности, именно «Ритм» по заданию московского правительства был одним из головных исполнителей проекта создания корпоративной сети публичных библиотек. «Ритм» также предлагал комплексные информационно-технические решения и частным фирмам, готовым платить за современные условия работы. Но это была капля в море. Штейн понимал, что продать свою программу ему уже не удастся. Значит, вернуть кредит он не в состоянии. И предпочел смерть бесчестью.

Фирма, лишившись руководителя, стала распадаться. Часть конторы, работавшая по госзаказу, осталась работать уже в статусе государственного предприятия, правда сохранив название. Но это не был уже мощный научный центр, работавший над уникальными программами, — так, всего лишь еще одна организация, занимавшаяся рутиной под крылышком у высоких чиновников. Остальные отделы либо разбежались, либо преобразовались в небольшие частные фирмочки, которые выживали, как умели. Дело всей жизни профессора Штейна оказалось похороненным весте с ним.

Теперь уже Максим размышлял, как же привлечь к ответственности истинного виновника. Что Гончар так или иначе заплатит за свое преступление, он поклялся в душе в тот самый миг, когда понял, что отца — единственного родного человека после смерти матери, которую потерял в раннем детстве, — уже не вернуть. Он уволился, чтобы иметь свободное время. Но пока никак не пользовался им. Просто лежал. Курил. Думал…

4

Господин Чхве Иль Сон нервно притопывал правой ногой, на что его представительская «хёндэ-династия» тут же отзывалась глухим басовитым рычанием движка в три с половиной литра. Насиловать педаль газа, впрочем, никакого толку не было, поскольку с каждой минутой машин перед мостом Ченхо все прибывало и выехать из этого столпотворения давно стало невозможно. Все съезды-выезды на скоростную олимпийскую магистраль, протянувшуюся вдоль южного берега реки Хан, были так забиты автомобилями, будто их неделю там утрамбовывали.

Выезжая из дому почти час назад, топ-менеджер известной на рынке информационных технологий корейской корпорации «Seoul-78» привычно открыл ноутбук, вызвал вэб-страницу Дорожного центра и отметил, что пробки с утра были на мостах лишь в западной части столицы. Курсором господин Чхве выбрал опцию «поиск оптимального маршрута» и щелкнул кнопкой «мыши». Электронная система порекомендовала ему дорогу через Ченхо. На том берегу, оставляя слева Техно-март и Гранд-парк, мимо рынка Дондэмын можно было объехать с юга центральную часть города, у вокзала свернуть еще южнее и вернуться в Итхэвон, где рядом с отелем «Корона» высился стеклянный куб бизнес-центра, целый этаж которого занимала фирма, куда безнадежно опаздывал сейчас Иль Сон.

В столице Южной Кореи и городах-спутниках проживает сегодня более двадцати семи миллионов человек. Большинство коммерческих и деловых учреждений расположено широкой полосой от центральной части города до северного берега реки Хан, а служащие живут в основном на берегу южном. И сотни тысяч горожан безропотно стоят в пробках к мостам, зная, что полтора часа считается в Сеуле вполне приемлемым сроком, чтобы добраться от дома до работы. Хотя через реку и перекинуты семнадцать автотранспортных мостов, но если кому-то «повезет» выбрать утром неправильный мост в неправильный день, то есть там произошла авария или городские службы затеяли дорожные работы, то можно потратить и все четыре часа запросто.

Вот и господину Чхве электронный проводник сообщил, что дорога просчитанным наиболее приемлемым маршрутом займет у менеджера не более полутора часов. Но уже через сорок минут в офисе начиналось важное совещание, а Иль Сон не мог еще даже пробиться к мосту, на котором столкнулись два автомобиля, парализовав движение.

Однако он, воспитанный родителями в старых традициях учения Джуньни, умел достойно принимать неизбежное. И, поняв тщетность что-либо изменить, откинулся на спинку водительского кресла, потянулся и прикрыл глаза, вспоминая, как вчера вечером, втайне от супруги, гулял с юной и прекрасной Ли Чон Сэ. Взявшись за руки, они вначале при смене часовых у королевского дворца слушали пение труб, сделанных из морских раковин. Потом бродили при луне по парку Йоыйдо, наслаждаясь ароматом сосен и цветущих азалий. А совсем уже поздно — в крохотном чайном домике на улице Инсандонкиль — сидели рядом на циновках и пили травяной отвар «Семь вкусов» с кедровыми орешками, корнем инсама и ююбой…

Очнувшись от грез, счастливый любовник достал мобильный телефон и набрал номер офиса…

Когда наконец Чхве Иль Сон тихонько приоткрыл дверь в актовый зал корпорации, совещание подходило к концу. На подиуме у большого экрана с лазерной указкой в руке стоял сам председатель совета директоров фирмы господин Ким Ин Сэн, низенький и круглый, словно колобок. Он уже закончил доклад и теперь подтверждал некоторые положения своей речи схемами и цифрами, а также отвечал на вопросы.

В помещение менеджер постарался войти незаметно, просочился тише июльского ветерка, но его тайное проникновение не ускользнуло от внимания директора по персоналу господина Пака Чжона Э, стоявшего часовым у стены. Тот слегка приподнял руку ладонью вниз и помахал всеми пальцами, подзывая опоздавшего. Чхве приблизился, нарочитой сутулостью стараясь уменьшить свой непомерно высокий для корейца рост, и почтительно склонил голову.

— Что случилось, достопочтимый господин Чхве? — едва слышно спросил Пак, вынужденный все равно задирать голову. Говорил он обычно на современном деловом хангуго, но порой в речи его все же проскальзывали архаизмы, свойственные диалекту уроженца острова Чеждудо.

— Попал в пробку на мосту, господин директор. Я звонил… — шепотом сообщил провинившийся.