Дети сингулярности - Пол Мелкоу

- Привет! Я Аполлон Пападопулос, - начала было Меда. - Добро пожало…

Тут вновь прибывшие обернулись, и мы ахнули: это был септет, семь человек в цепочке. Слова приветствия застряли у Меды на языке. Мы замерли, пораженные невиданным зрелищем, ведь мы были всего лишь секстетом - а значит, на порядок ниже.

- Чем выше порядок, тем сильнее цепочка, это ежу понятно, - сказала Кванта.

- Неправда! - запальчиво возразила Меда.

Несколькими минутами раньше нам все же удалось выйти из ступора и поприветствовать Кэндес Тергуд, как полагается. Меда пожала руку лидеру цепочки - одной из шести совершенно одинаковых щупленьких зеленоглазых блондинок. Седьмым звеном оказался мальчишка - он был чуть выше ростом, но такой же тощий и белобрысый. Затем Стром вдруг вспомнил о неотложных делах, и мы быстренько ретировались, в то время как семеро Кэндес и три матушки Редд прошествовали к дому.

Нет, правда!

Нет, неправда!

Ну что за детский сад! Чтобы пристыдить Кванту и Меду, я шикнула на них феромонами для капризных младенцев.

Да, мы все прекрасно знали историю. Первые цепочки, созданные почти пятьдесят лет назад, были дуалами. Именно в них химиопамять и феромоны впервые использовались для обмена мыслями. С тех пор строение цепочек и химические сигналы намного усложнились. Мы относились к секстетам - самым крупным цепочкам. В нашей было три женских звена и три мужских: мы с Медой близнецы, а остальные - из разных генетических семей. Все наши одноклассники были секстетами, так же, как и все, кто работал в космосе.

- Потому что секстеты - цепочки высшего порядка. Они лучшие, - сказал Стром.

Уже нет! В цепочке Кэндес - семеро!

Да, с этим не поспоришь. Прогресс не стоит на месте. Генная инженерия все время стремилась увеличить эффективность индивидуума, так почему бы не создать цепочку из семи звеньев? Или даже восьми?

Видимо, им это удалось.

Сколько ей лет?

Меньше, чем нам. Лет двенадцать. Надеюсь, она не останется здесь на все лето? Однако, похоже, к этому все и шло. А иначе зачем было переворачивать вверх дном гостевую комнату?

Может, как-нибудь заставить ее уехать? Тут вмешалась я:

- Мы должны соблюдать приличия. И постараться подружиться. Ладно еще приличия. Но быть друзьями мы не обязаны!

Да и с какой стати нам вести себя прилично? Я выразительно глянула на Меду, и та вздохнула:

- Ладно, ладно… Будем паиньками. Хорошо хоть их не восемь штук…

Как знать, не за горами ли и это?

Мы старались быть паиньками. Честно. Но хотя это была моя идея, даже меня иногда бесила заносчивость этой семерки.

- Пятнадцать целых, семьсот пятьдесят три тысячных, - объявила Кэндес, когда мы еще выводили в тетради условия задачи. Мы сидели за столом в большой комнате. Одна из них заглянула Кванте через плечо.

Я знала, - послала Кванта в свое оправдание.

Меда хладнокровно дописала условия задачи, и мы принялись решать ее под аккомпанемент злорадного постукивания четырнадцати тонких ног.

- Пятнадцать целых, семь тысяч пятьсот тридцать три десятитысячных, - сказала наконец Меда.

- Я округлила, - торопливо отозвалась Кэндес. - Одна из нас, - она кивнула на свою копию слева, - специализируется в математике. Сами понимаете, нас семеро, так что мы можем себе это позволить. В смысле, специализацию.

Мы хотели было возразить, что тоже имеем разные специализации, но я послала: Спокойно! Ее специализация - занудство!

- Какая ты умная, - дипломатично заметила Меда. Мне даже не пришлось напоминать ей о нашем уговоре.

- Мне все так говорят.

Кэндес стояла так близко, что едкий запах ее химиомыслей щекотал ноздри, не давая сосредоточиться. Какая беспардонность - подходить так близко, что мешаются запахи мыслей! Мы, разумеется, не понимали, о чем она думает, лишь ощущали феромоны самодовольства. Код химиомыслей, передающихся касаниями рук и отчасти по воздуху, уникален для каждой цепочки. Легче всего понимать друг друга, соприкасаясь ладонями - там, где расположены сенсорные подушечки. Феромоны же - штука более общая, они передают эмоции и их оттенки. Их запахи зачастую понятны разным цепочкам, особенно если те - из одних яслей. Так что хоть наши мысли и не мешались, все равно стоять так близко - это хамство.

Она пока многого не понимает, - послала я, коснувшись левой руки Мануэля. - Она еще маленькая.

Мы в ее возрасте уже все понимали.

Надо быть терпимее.

- Пойдешь с нами купаться после обеда? - спросила Меда.

Кэндес отрицательно качнула головой, после чего надолго погрузилась в согласие. Мы чувствовали, как разливаются в воздухе ее мысли с резким и каким-то скользким запахом, и недоумевали: разве для купания нужно согласие?

- Мы не плаваем, - заявила она наконец.

- Ни один из вас?

И снова пауза, и снова касания рук - шлеп-шлеп-шлеп…

- Ни один.

- Что ж… А мы, пожалуй, искупаемся в пруду.

Запах усилился. Белобрысые головы склонились друг к другу, ладони сцепились на целых десять секунд. Неужели вопрос оказался столь сложным?!

В конце концов Кэндес приняла решение:

- Мы пойдем с вами, но бултыхаться в грязной воде не будем. Меда ответила: «Как скажешь», а мы лишь пожали плечами. После физики наступил черед биологии, и здесь уж матушка Редд

не давала нам спуску. Ее ферма состояла не только из дома, двора с теплицей и лаборатории с генными анализаторами. Сто гектаров леса, окрестные пруды и поля - все это были экспериментальные площадки матушки Редд, и кое к чему она допускала и нас. Мы воссоздавали естественные экосистемы, заселяя их флорой и фауной в максимально точном соответствии с тем, что было до Исхода и генетических войн. Матушка Редд занималась созданием бобровых цепочек. Ну, а нам дозволялось выращивать утиные.

Кэндес увязалась за нами, чтобы поглазеть на наше последнее достижение - выводок утят, которые, как предполагалось, смогут обмениваться своими утиными химиомыслями. Прежде ученым удавалось модифицировать таким образом некоторых млекопитающих, а вот с другими хордовыми экспериментов пока не проводилось. Мы надеялись, что сможем представить свою утиную цепочку уже в конце лета, на Научной ярмарке.

Два модифицированных утиных выводка мы уже выпустили возле пруда и теперь каждое утро наблюдали за их поведением.

Бола бесшумно скрылся в камышах, нам же оставалось, затаившись, прислушиваться к его мыслям на ветру. Химиомысли - материя тонкая и на расстоянии едва уловимая, но, как следует сосредоточившись, мы все же могли понять, что он видит и думает.

- А где же утки? - обиженно протянула Кэндес.

- Ш-ш!

- Но я ни одной не вижу!

- Тише, а то ты их распугаешь!

- Ну, хорошо. - Четырнадцать рук демонстративно скрестились на груди.

От Бола повеяло изображением птенцов на берегу пруда. Желтые, еще покрытые детским пухом, они развлекались тем, что щипали друг друга клювиками.

- Смотрите! Один нашел клочок мха, и другие тут же прибежали! Может, он позвал их кряканьем.

А может, это вообще совпадение.

Мы понаставили вокруг пруда феромонных детекторов, чтобы уловить малейший обмен мыслями внутри утиных цепочек. Но пока результат был нулевой, так что для доказательства наших теорий приходилось прибегать к наблюдениям.

- Ути-ути! Цып-цып-цып!

- Кэндес! - не выдержала Меда.

Утенок, который собирался забраться ей на руку, удрал подальше вместе со своими собратьями.

- Что?

- Оставь их в покое! Это наш эксперимент!

- Но я просто хотела потрогать…

- Они должны быть дикими животными, а не привязываться к людям.

- Отлично.

Кэндес развернулась и ушла, а мы, не веря своему счастью, смотрели ей вслед. В конце концов, мы проводили здесь каждое лето. Это была наша ферма!

Это лето будет долгим, - подумал Стром.

В тот день купаться мы отправились одни, а когда вернулись, обнаружили Кэндес в лаборатории - за созданием собственного утиного выводка.

Великолепно!

- Смотрите! - завопила она. - Я тоже делаю утяток! Смотреть на это мы не имели ни малейшего желания, но я предложила проявить хотя бы формальный интерес.

Кэндес с гордостью продемонстрировала нам последовательность генов - модификацию той последовательности, которую матушка Редд использовала для работы с бобрами.

- Мы это уже пробовали, - заметила Меда.

- Знаю. Я просмотрела ваши записи. Но я добавлю новый обонятельный ряд.

Она просмотрела наши записи! Они были на запароленном компьютере!

Напрасно я призывала свою цепочку к спокойствию: лицо Меды исказилось от ярости.

- Что ж, удачи! - прорычала она, и мы выбежали вон.

Укрывшись в хлеву, слишком разъяренная для химиомыслей, Меда изрыгала проклятья вслух. Не привыкшие к таким бурным проявлениям эмоций свиньи взволнованно визжали и топали копытцами.