Последняя империя. Книга вторая - Евгений Сартинов

Через два дня и в Вашингтоне и в Москве знали о результатах этой встречи. Для правительства Маккреди все решения эр-риадского саммита было подобны удару ниже пояса. Осмыслив новую информацию президент позвонил в Москву и предложил Сизову срочно встретиться.

ЭПИЗОД 18

В этот день Хаким встал очень рано, еще до рассвета. Где-то внутри его тела, в районе солнечного сплетения, пульсировала странная дрожь от смеси страха и нетерпения. Если свершится то, о чем он вчера случайно услышал из разговора отца и матери, то с сегодняшнего дня вся его жизнь пойдет по другому. Осторожно пройдя между матрасами спящих на полу братьев, Хаким пробрался на балкон третьего этажа, а уже оттуда, по приставной лестнице – на плоскую крышу дома. После душной атмосферы большого дома, где с первого этажа поднимались привычные, но неприятные запахи стада животных прохладный воздух высокогорья приятно освежил его и взбодрил не хуже чашки кофе. Хаким запустил руку за пазуху и вытащил припрятанный со вчерашней сиесты <время полуденной жары, и вынужденного отдыха> листок ката <африканский аналог коки, вызывает легкое наркотическое состояние. В Йемене традиционное потребляется всеми от мала до велика>. Горький вкус наркотического растения вскоре отозвался в голове легким, блаженным, кратковременным ощущением невесомости и ясности мысли. Заря быстро набирала свою силу, под ее напором звезды будто таяли, край неба слегка вылинял до серости, а потом начал мягко набирать розовые и фиолетовые оттенки. Вершины древних, угрюмых гор в эти мгновения превращались в невесомые голубоватые миражи, причудливо вычерчиваемые на розовом фоне набирающей силу зари. Обхватив колени руками Хаким неподвижно сидел на одном месте до тех пор, пока солнце не брызнуло на его лицо ослепительным ударом первого луча. Когда он спустился вниз все его многочисленные родственники уже встали, женщины хлопотали у земляной печи, больше похожей на глиняную кадку с разведенном на дне котором, а отец, Ахмед, и все пятеро его сыновей, братьев Хакима, расстилали молельные коврики, готовясь совершить утренний намаз. Хаким молча присоединился к ним, и отец только покосился в его сторону, но ничего не сказал, а начал мерно и заучено читать молитву.

Завтрак как всегда состоял из ячменной лепешки напополам с просо, макаемой в общее блюдо с кульбой, острого соуса из зерен горчицы и ароматных трав. Все это запили кишром, напитком из шелухи кофейных зерен, после чего отец сказал.

– Хаким сегодня не пойдет пасти коз, этим займется Али. Хусейн, тот баран с белым ухом, он еще хромает?

– Да, отец.

– Тогда оставь его дома.

Больше он ничего не добавил, и Хаким, проводив младшего брата до ворот, несколько минут бестолково торчал во дворе, пока отец, выглянув из дверей хлева, не позвал его взмахом руки.

– Помоги мне вытащить его во двор, – велел он сыну, показывая на оставшегося в хлеву барана с белым ухом.

Ахмед с десяти лет сильно хромал, упав со скалы при поисках потерявшегося козленка, но это не помешало ему обзавестись большим семейством и уважением среди своего племени. Но именно эта же хромота не позволила ему стать более богатым и зажиточным.

Белоухий явно чувствовал, какая ему предназначена роль, и Хакиму пришлось потрудиться, чтобы выволочь его во двор. Здесь отец прочитал над животным соответствующую ритуалу молитву и перерезал барану горло. За этими хлопотами из окон дома наблюдали все три сестры Хакима, оживленно и радостно переговариваясь между собой. Мясо достаточно редко бывало на столе этого семейства, и заклание белоухого барана предсказывало предстоящий праздник.

Лишь к двум часам дня произошло то, чего так ждали все в доме Ахмеда. Во двор усадьбы въехали трое, рослый, красивый мужчина лет сорока на великолепном арабском жеребец, грузный старик на черном муле и молодой молла на осле, в зеленой чалме хаджи <хаджи – мусульманин, совершивший хадж>. Если первые двое были одеты как типичные йеменцы, то у моллы и черты лица и одежда выдавалось его явно инородное происхождение. Как раз молла меньше всего волновал Хакима, он не мог оторвать глаз от жеребца главного гостя, да и от него самого. Саид аль-Аттар был владельцем участка, на котором трудилась семья Ахмеда. Сам он жил в древней столице Йемена, Сане, и свой родной дом, расположенный в двух километрах от жилья Ахмеда, посещал не часто. До него от столицы он добирался на комфортабельном автомобиле, а оттуда уже приходилось ехать вот так, верхом, ведь нормальных дорог в этой гористой местности просто не было.

Пока гости обменивались традиционными любезностями с хозяином дома, Хаким рассмотрел весь роскошный наряд Саида. На нем была надета белоснежная фута, короткая мужская юбка, на плечах гостя был повязан белоснежный плащ, перехваченный на талии широким зеленым поясом с богатой серебряной росшитью, на голове зеленый тюрбан. Но самое главное, за поясом аль-Саттара была богатейшая джамбия, длинный кинжал с серебряной рукоятью. Это было не просто холодное оружие, а знак избранности, знатности. Носить джамбию имели право только сайиды, йеменские аристократы, многочисленные потомки младшего внука Мухаммеда, Хусейна. Величина и богатство отделки джамбии многое говорили о знатности и богатстве его владельца. Хаким первый раз видел такую длинную джамбию, практически это был уже небольшой меч с золотой рукоятью.

Через час, после сытного обеда, когда подали блюдо с листами ката, начался главный разговор.

– Ну что скажешь, уважаемый, как ты решил со своим сыном? – спросил аль-Саттар хозяина дома.

– Но почему именно мой сын должен покинуть свой дом? – спросил сдвинув брови Ахмед.

– Этим мы оказали тебе большую честь, – вкрадчиво начал говорить молла, с характерным иноземным говором. Он только недавно, год назад, окончил медресе в иранском городе Куме, святом для шиитов городе. Его поддержал толстый человек с кривой, серебряной джамбией за поясом. Это был ростовщик Фарук, главный держатель многочисленных долгов семейства Ахмеда.

– Да, джихад дело святое, и предоставляя тебе право отправить сына на войну с неверными мы оказываем тебе большую услугу. Конечно, я мог бы отравить и одного из своих пятерых сыновей, но прежде всего я подумал о тебе.

– Хаким у меня самый старший, он мне опора, – продолжал упорствовать Ахмед. – Без него мне будет трудно управляться с хозяйством. Али еще нет и тринадцати, остальные еще младше.

– Не бойся, мы тебе возместим часть убытков, – пообещал аль-Саттар. – Я уменьшаю твою часть оброка на этот год наполовину.

– А я прощаю тебе долг в тридцать франси. Кроме того я жертвую тебе вот эти пять франси на сборы твоего сына в дорогу.

Фарук с трудом перегнулся и положил на дастрхан пять больших, серебряных монет позапрошлого века с почти стершимся профилем женщины с высокомерно оттопыренной нижней губой. Несмотря на засилье во всем мире долларов, марок и йен, серебряные таллеры восемнадцатого века австрийской императрицы Марии-Терезии еще имели хождение в горных районах Йемена. Пастухи интуитивно не доверяли каким-то там бумажкам, и предпочитали иметь в заначке полновесное, проверенное веками серебро.

Этот аргумент переломил сомнения Ахмеда.

– Хорошо, я согласен.

Хаким слышал каждое слово этого разговора. Прижавшись к стене рядом с дверным проемом он кусал себе губы от нетерпения. Он уже представлял себя одетым точно так же как аль-Саттар, на белоснежном скакуне летящем на неверных с острой саблей в руке.

– Хаким, – услышал он голос отца. Войдя в комнату он почтительно склонился в поклоне. Все трое гостей оценивающе оглядели юношу, высокого, худощавого, с тонкими, типично йеменскими чертами лица.

– Несколько суховат, – пробормотал молла.

– Ничего, там из него быстро сделают мужчину, – пообещал ростовщик.

– Готовься в дорогу, – сказал отец.

Спустя два месяца после этого разговора Хаким вместе с тридцатью подростками примерно одного возраста ехал в междугороднем автобусе через Иорданию в Палестину. Позади был лагерь подготовки в пустыне Саудовской Аравии, за это время их обучали стрелять, разбирать и собирать оружие, метать гранаты, ставить мины, обращаться с тротилом и пластитом. Два подростка из Туниса подорвались на неудачно собранном фугасе, но молла-инструктор объяснил всем остальным что души этих двоих несчастных уже попали в рай, и туда же попадут все души вступивших на священную тропу джихада. Тот же молла после практических занятий толковал им коран, вдалбливая им идеи святого откровения пророка Мухаммеда.

Хаким покосился на своего соседа, тот спал, смешно оттопырив свои толстые губы. Хаким поморщился. Юсуф хоть и был так же как и он йеменцем, но жил на побережье, в районе Ходейды, и как многие жители этого района имел в крови много примеси африканских предков. С малых лет в голову Хакима вдолбили что эти жители равнин более низшая каста по сравнению с ними, горцами, истинными и избранными сынами аллаха. Кроме того Юсуф был суннитом шафиитского толка, а значит и молился пять раз в день, а не три, как Хаким. Несмотря на это судьба словно нарочно сводила Хакима с этим черезчур смуглым, толстогубым парнем. Роста они были одинакового, и в строю стояли рядом, их постели так же были рядом, вот и сейчас их невольно посадили рядом.