Рублев - Валерий Сергеев

В год, принятый теперь за дату рождения Рублева, московский летописец писал о событии, которое будет иметь существенное значение в жизни художника, так как именно «в лето 6868 (1360) прииде из Кыева на Москву преосвященный митрополит Алексей». В этот же год митрополит Алексей положил основание подмосковному Спасскому монастырю, где Рублеву суждено будет монашествовать, писать иконы и фрески, умереть и здесь же быть погребенным.

В 1360 году на Руси неспокойно, и это неспокойствие происходит по случаю «замятии» — беспорядков в Золотой Орде. Ханы воюют между собой за право первенства в ордынском «царстве». Смена «царей» порождает княжеские смуты на Руси, ибо великокняжеский титул и с ним право владения престольным городом Владимиром князья Северо-Восточной Руси должны каждый раз заново получать у недолговечных ордынских властителей. Весной того же года «прииде на царство Волжское некий царь с востока именем Хидырь, седе на царство и дасть княжение великое князю Дмитрию Константиновичу Суздальскому… не по отчине, ни по дедине…». Это событие предвещает войну суздальцев с юным московским князем Дмитрием Ивановичем, имеющим родовое право на великое княжение. Люди ждут бедствий и разорений, которыми всегда сопровождаются усобицы. Дважды за этот год летописец отмечает небесные явления. Ранней весной «огнены зари явишася от востока, ходяши чрез небо к западу». А перед этим, в декабре, вспоминает книжник, воспитанный на символическом толковании разных природных явлений, был другой недобрый знак — луна соделалась «аки темною кровью покровена на чистом небе»…

Нелегкий год для рождения великого русского художника избрали позднейшие исследователи. Но не меньше ли скорбели бы и тревожились родители за судьбу беззащитного, крохотного существа, появись он на свет несколькими годами раньше? Однако и в 1350-х годах при благополучных отношениях русских «с добрым царем Чжанибеком» великая была «истома» от законных и самозваных ордынских «послов» и внутренних неустроений…

В 1361 году записано в летописях: «Велика замятия в Орде!» Хан убит своим сыном, который на четвертый день после убийства «сел на царство», а на седьмой день его царствования военачальник Мамай поднял мятеж и ушел едва ли не со всей Ордой за Волгу. Появился самозванец именем Кальдибек, выдававший себя за сына царя Чжанибека. В ордынских улусах начался страшный голод. Русские князья, бывшие в Орде по вызову тамошних властителей, ограблены и едва успели бежать на Русь. На следующий год московскому князю Дмитрию удалось получить Владимирское великое княжение, но, чтобы вступить во Владимир, ему пришлось готовиться к войне с суздальцами.

В 1362 году в местах, где жили родители Рублева, шла подготовка к военным действиям. Московское войско подступило к Переславлю, а затем ко Владимиру. К счастью, на этот раз усобица кончилась без кровопролития — Дмитрий Константинович, не приняв боя, оставил столицу и отошел к Суздалю.

После двухлетних тревог наступило время относительно спокойное, но в 1364 году разразилась страшная беда — в Нижнем Новгороде, а потом в Переславле, Коломне и на Москве началась чума. «Прииде сея казнь, — с чувством скорби повествует летопись, — и такое множество было мертвых, что не успевали живые погребать их», «был мор велик и страшен, везде бо мертвии в градах и в селах, в домах и у церквей. И туга и скорбь и плачь неутишим, мало было живых, но вси мертвии… дворы многи пусты быша, а в иных один остался или два, ли женеск пол, ли мужеск, или отроча мало…»

Какая сила сохранила тогда «малое отроча» — будущую славу русской культуры? Миновала ли смертная язва его родной дом, или малым ребенком пережил он смерть близких, нам уже никогда не узнать. Из летописей известно только, что в следующем, 1365 году в сильную засуху сгорела дотла вся Москва, за два часа «по-горе весь город — без остатка», а наступившее лето 1366-е отмечено еще одним великим мором — чумой «во граде Москве и во всех пределах его».

В конце 1360-х — начале 1370-х годов резко обострились давние враждебные отношения Московского и Тверского княжеств. Кровопролитные распри сопровождались разорениями, пожарами городов и сел, убийствами, захватом в полон мирных жителей. Взаимные обиды были столь велики, что эта междоусобица отмечена редкой жестокостью.

В начале зимы 1368 года в сторону московских владений двинулись ратью объединенные войска всех литовских князей: «Ольгерд собра силу многу и приде к Москве в силе тяжце», ибо к нему присоединились тверские и смоленские полки.

Перейдя московский рубеж — границы княжества, «нача воевати порубежные места, жещи и грабити, а люди сещи». За этими скупыми словами летописи открывается картина великих страданий беззащитного населения сел и маленьких городков — холодная зима, ограбленные и сожженные жилища, изрубленные тела людей. Местные князья с малыми своими силами не могли остановить огромное войско, но решительно выходили на битву. Литовцы разбили на реке Тростне московский сторожевой полк, уничтожив почти все войско. Ольгерд, не встречая уже никакого сопротивления, устремился к Москве и осадил город.

После безуспешной трехдневной осады литовцы и союзные с ними русские войска отступили от Москвы, предав огню посад и множество подмосковных сел, пограбив монастыри и церкви. Подмосковное население или безжалостно убивалось, или уводилось в плен. Правда, из сообщений летописи можно понять, что многие жители успели разбежаться, но их имущество, дома — все погибло. Это было разорение, подобного которому Московское княжество, по словам летописца, не знало сорок один год, со времени последнего крупного нашествия Орды в 1327 году.

Ответный поход москвичей на Тверь был не менее жесток и разорителен. Не один год длилась война двух княжеств. Временные затишья лишь подтверждали слова древнего летописца: «Мир стоит до рати, а рать до мира». А поскольку «война без падших мертвых не бывает», братья по крови и вере убивали друг друга, и невозможно было вырваться из кольца взаимных обид. Но тем трагичней сознавались братоубийство и разделенность русских людей.

Жизнь открывалась перед ребенком во всей своей тяготе. Одной из первых, непреложных реальностей была смерть. Моровые язвы и едва ли не ежегодные войны научили понимать, «каков есть мрак тени смертной». Сама действительность с ее неприкрытой и неприкрашенной данностью смерти и не могла не приводить к мысли о непрочности земного бытия, о тленности тех нитей, из которых соткана ткань жизни…

Чтобы понять тогдашнее отношение к «общедательному долгу» смерти, современному человеку нужно проделать некоторую мысленную «реставрацию», соотносящую жизнь и мировоззрение людей тех времен, Древние жития нередко пишут об удивительных изменениям во взглядах взрослого человека, пережившего смерть близких и утвердившегося в мысли о тщете Земной жизни.