Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером - Александр Бородыня

Без лишних проблем сонный администратор заполнил анкеты и выдал ключ от комнаты (в отличие от Гудауты, на счастье, это был мужчина, все-таки мужчины не так любопытны, у них не так сильно, как у женщин, развита фантазия). Монастырь-турбаза еще не проснулся. В узкое окошко, выходящее во внутренний двор, была видна половина храма. На гладких камнях внизу лежали собаки — шевелящиеся рыжие и черные пятна. Два года он мечтал вот так опять увидеть из высокого окна этих безмятежных южных собак.

Ли разбирала рюкзак, заправляла постели, ходила куда-то за водой.

Он вспомнил, как два года назад стоял здесь у окна, и удивился, что находится он в том же месте и видит то же, тот же двор, но теперь идет война. Может быть, не в полную еще силу, может быть, она только началась, но уже давно убивают людей на этой войне. Он хотел понять, что же переменилось в картине. Камень чуть отблескивал влагой. Солнце, стоящее за куполом, делало облик храма черным графическим монстром. Ничего не переменилось. Ни одного человека во дворе, те же камни, те же чувства, те же собаки… Ему очень хотелось спать.

«Кто же управляет? — спросил он себя. — Ведь ничего не изменилось…»

Зашелестело покрывало, снятое с постели, он услышал, как открылась книга, этого нельзя было услышать, но Ник услышал. Он испугался. Он подумал, что сейчас обернется и увидит, что Ли прилегла с книгой, подобрала под себя ноги, она послюнявит палец и перекинет толстую рыжую страничку Писания.

«Кто управляет?»

По двору прошел человек. Высокая прямая фигура медленно проплыла из конца в конец, срезав угол по храмовой тени. Нога в старом сапоге пнула одну из собак. Собака заскулила, поднялась, постояла на тоненьких лапах, чуть отошла и улеглась опять. Ник повернулся.

Ли действительно лежала на постели, подобрав под себя ноги и кутаясь в одеяло, она подтягивала его рукой, но никакой книги не было. В другой руке Ли держала стакан. Стакан отражал льющееся в окно прямое солнце.

— Голова болит, — сказала она. — Как ты думаешь, если я немного выпью…

— Поможет, — сказал Ник и стал стягивать с себя куртку. — Будет как снотворное. — Он подвинул стул и присел рядом с ней. — Составить тебе компанию?

Ли глупо фыркнула в свой стакан. Все-таки она устала, устала за эту ночь. Он не имел права подвергать ее всем этим мучениям. Он негодяй.

— Ты что? — спросил он.

— Мы сопьемся… — глядя на сына сквозь проступившие слезы, выговорила она. — Как ты думаешь?

Она лежала на спине. Глаза ее были закрыты. Не встречая сопротивления, Ник гладил ладонью волосы матери, расправлял их тонкой кисеей по вздутой желтой подушке. От матери пахло чачей.

— Спишь уже?

Солнце заполняло комнату. Предметы вокруг черные и белые, контрастные.

— Нет. Скажи, Коля, зачем мы гонимся за этой девушкой?

Не подумав, он ответил правду. Он очень хотел спать:

— Я люблю ее, и я не хочу, чтобы ее убили…

Лицо Ли было будто нарисовано жидкой белой масляной краской. Ни грамма черного, ни грамма розового. Казалось, она не дышит.

— Что она делает? За что ее могут?..

— Точно не знаю. Кажется, помогает привозить сюда оружие… Здесь какая-то война, ты же знаешь. Они здесь играют в войну. Ты знаешь?

— Конечно… Я хочу тебя попросить.

— Проси.

— Давай не будем больше за ней гоняться… Пусть ее убьют!

Ему показалось, что последнюю фразу Ли сказала уже во сне. Она громко задышала и инстинктивно повернулась на бок. Губы порозовели, приоткрылись. Или она хотела, чтобы он подумал, что это было сказано во сне?

2

Проснувшись во второй половине дня, Ник решил, что опять будет гроза. Он заправил в фотоаппарат пленку с большой чувствительностью. Ник ожидал сильного похмелья, но оказалось вполне терпимо. Позавтракали и спустились с холма. Ноги были еще тяжеловаты, но сознание постепенно прояснилось.

— Ма, я снимаю, посмотри в дырочку!

Послушно она смотрела в объектив.

При таком свете он был вынужден полностью закрыть диафрагму, поставить аппарат на самую короткую выдержку. Он не любил минимальной выдержки. Он любил, чтобы на снимке оставалась хоть какая-то, хоть самая малая часть человеческого дыхания, движения. При такой выдержке снимок выходил четким и мертвым.

— Пойдем поищем место?

Ветерок водил в разные стороны ее тонкое белое платье, подбрасывал длинный подол. Она хваталась рукой за сумку. Ногти были обработаны пилочкой, покрыты лаком. Когда она успела сделать маникюр?

— Или здесь будем? — она показала острой ладошкой вниз, в направлении пляжа.

В тесноте на пляже пахло сладкой водой, бензином, корицей, женским потом и мазью от загара, пахло перезрелыми фруктами, казалось, в воздухе повсюду разбрызгано крепкое вино. Шевелящаяся человеческая плоть, неровным розово-коричневым ковром полностью застилающая пляж между двумя серыми треугольниками огромных волнорезов, напомнила один летний сюжет, снятый на овощебазе. На фотографии «лежбище» будет похоже на огромный металлический лоток, переполненный гнилыми бананами.

Ли закинула сумку подальше через плечо (это была ее любимая плетеная старая сумка, она ездила с ней к морю уже много лет) и пыталась удержать растопыренной ладошкой надутую юбку.

— Ну так мы идем купаться?

Что-то в очертании губ матери напомнило губы Тамары. Может быть, всего лишь сходный цвет помады. Ли красилась неярко и если делала это, то всегда со вкусом. Теперь она умудрилась наложить густую бордовую помаду таким толстым слоем, что жирные губы поблескивали на солнце. Как следует намазалась, с аппетитом. Наверное, она проделала с собою все это, пока он, завернув руки в одеяло, заправлял в кассеты пленку. Занятие не из приятных.

Она уродовала себя с похмелья прямо у него под носом, а он не видел ничего, смотрел в окно на синее небо, сосредотачиваясь только на движении пальцев, надежно укрытых вчетверо сложенным одеялом.

— Ты голышом, что ли, хочешь искупаться?

Ник опустил фотоаппарат на бедро, отодвинул за спину.

— По-моему, не нужно искать никакого места. По-моему, здесь этим никого не удивишь…

Он не хотел, но взглянул на ее ноги, ноги были, как и всегда, красивые. Ноги были только чуть тронуты загаром, ноги Ли никак не походили на ноги Тамары.

— В Гуд ауте они до сих пор скромничают. А здесь, ты посмотри… Здесь они уже ничего не боятся… — с трудом поспевая за матерью, он спускался по крутой лесенке вниз, на пляж. Ноги утонули в горячем песке. — Если тебе неловко, мы можем ночью сюда прийти. Только ночью я не смогу тебя сфотографировать.

Она остановилась неожиданно. С разгону он налетел на холодный взгляд.

— Что ты сказал, извини, я не расслышала? — она поправила прядь волос, убирая ее за ухо. — Ветер! Что ты сказал?

Я сказал, что не смогу тебя сфотографировать мочью…

С закрытыми глазами лежа на песке и чувствуя, как под солнцем растаивают желания, Ник придумывал и in поминал следующую запись для красного дневника.

«Я расслабился, пока шел к конкретной цели. Каждый шаг, каждый поворот слова, интонация, каждое движение были просчитаны. Каждый вздох был миниатюрной провокацией, работающей на цель. Ли не должна была тать, куда мы идем, она сама должна была предложить пойти в дом скульптора. Была тонкая, хитрая игра, оставляющая пространство для чувств. Теперь цель потерялась. Теперь я просто ем, просто сплю, просто лежу на пляже лицом вниз, чувствуя, как раскаляет череп вечернее солнце. Потерялась задача (скучно же вот так просто, как все, отдыхать у моря, пошло!). Нужно сосредоточиться и понять, что же дальше?

Большая цель сохраняется, но Большая цель так расплывчата, любое действие работает на Большую цель.

Нужна какая-то конкретная задача. Я не могу себе позволить вот так взять и высосать из пальца новую задачу, подобные штучки я себе давно запретил. Задача должна появиться снаружи, а пока она не появилась, нельзя дать чувствам поглотить себя. Плохо кончится, если дать поглотить себя. И не важно, какой из женщин».

Приподняв голову и отряхнув с лица налипший песок, Ник поискал глазами Ли. Пошарил по пляжу. Он удивился, сколько же кругом оказалось голых женщин… До войны это было опасно — здесь, в Абхазии, женщине на пляже открыть грудь, теперь они все раскрылись… Он отметил, что либо женщина стара и нехороша собой, либо находится под постоянной охраной сразу нескольких мужчин, это насмешило. Ли он нашел довольно далеко от берега в море. Ее синяя резиновая шапочка точкой подпрыгивала на волне. В отличие от него Ли была хорошей пловчихой и не боялась глубины.

Обегая глазами пляж, путаясь в раскаленных ярких зонтиках и медленно движущихся голых женских телах, постоянно нарываясь взглядом на отсверкивающее серебро брошенных ручных часов, на блеск накатывающей волны, Ник заставил себя смотреть долго, что-то не понравилось ему, было какое-то не то настроение вокруг, не пляжное, было что-то нехорошее в лицах, он пытался разобраться и даже пристроил голову на поднятой ладони, локоть глубоко ушел в колючий песок.