Открытие Америки - Владимир Михайлов

Колумб. Огнедышащих гор?

Монах. Вот именно. И чтобы вы вспомнили, что видели их много.

Чернобородый. Не пойму, зачем ему понадобились горы.

Графиня. Помолчи, прошу тебя. Его преподобие лучше знает.

Погонщик. Ну да – без выгоды монах и рта не раскроет.

Колумб. Я не помню огнедышащих гор.

Монах. А между тем их там было сотни три.

Чернобородый. Уж это вы хватили, святой отец. Три сотни! Не много ли?

Погонщик. Сбавьте половину, может, его милость и согласится.

Монах. Сеньор капитан, разве вы не помните этих гор?

Чернобородый. Знай я, к чему они, может, и вспомнил бы.

Монах. Ваше легкомыслие поражает меня, сын мой. Подумайте: на поиски земель послана вторая экспедиция. Найдет ли она их?

Чернобородый. Черта с два! Их и нет вовсе!

Монах. Я тоже так полагаю. Но если земель не окажется, то не возвратятся ли наши, сеньор капитан, судьи к мысли о том, что мы, вместо того чтобы совершать открытия, просто-напросто грабили корабли вблизи Азорских островов?

Чернобородый. Клянусь веревкой, верно.

Монах. От нашего открытия тогда останется немного, а?

Чернобородый. Да и от нас с вами. (Дергает шеей.) Как душно стало. Не хватает воздуха.

Монах. Если же окажется, что в земле сей было множество огнедышащих гор и земля то и дело тряслась…

Чернобородый. Она и сейчас трясется, ей-богу.

Графиня. Будьте же мужчиной, Педро! Слушайте!

Монах. Говорю вам: тогда мы сможем заявить, что земля, открытая нами, волею божией потонула в море, расколовшись предварительно на множество кусков, подобно тому как это произошло некогда с Атлантидой, о чем свидетельствуют достойные доверия источники.

Чернобородый. Ну и голова у вас, отец мой! Остра, как топор.

Монах. Вот почему необходимо, чтобы вы, дон Кристобаль, подробно и со всей присущей вам выразительностью написали об этом в ваших дневниках. А если вы что-то забыли, мы напомним.

Чернобородый. Готов поклясться, что я и сейчас вижу множество гор, и из каждой вырывается огонь, словно в них жгут сразу по дюжине еретиков, а то и по две.

Монах. Радостная картина. Слышите, дон Кристобаль?

Колумб. Не позорно ли – так дрожать за свою шкуру? Сколько я вас знаю, вы только и делаете, что спасаете ее. Нет, я ничего не стану писать.

Монах. Почему же?

Колумб. Не люблю переделывать написанное: получается плохо.

Монах. Вот если не переделаете, будет и в самом деле плохо.

Графиня. Кристобаль, подумайте же обо мне!

Колумб. Много дней я только о вас и думал. Больше не могу.

Монах. Итак, вы отказываетесь?

Колумб. Если я и напишу, то лишь одно: что мы с вами не были нигде дальше тех самых Азорских островов, о которых вы только что вспоминали. Что мы разбойники и все заслуживаем петли.

Чернобородый. Рондо, Кристобаль, рондо!

Монах. Нет, в таком случае петлей вы не отделаетесь. Имейте в виду, что святая наша церковь уже признала эти земли существующими, поскольку в их открытии принимал участие и ее смиренный служитель. Конечно, не будь там меня, церковь, возможно, объявила бы все разговоры об этих землях ересью: Рим неохотно принимает новости. Но уж приняв, не отступает. И если вы станете опровергать признанные церковью факты, сразу же окажетесь еретиком.

Чернобородый. И уж тогда вспомните, как горели горы!

Колумб. Пусть. Но и вам не миновать веревки.

Графиня. Кристобаль, сжальтесь! Я не хочу!

Погонщик. Да не бойтесь, вас вздернет ваш супруг, а у него это ловко получается, сами говорили, и шея ваша ему знакома.

Чернобородый. Молчи, осел! Этим мне не откупиться.

Монах. В последний раз: вы отказываетесь, дон Кристобаль?

Колумб. Наотрез.

Монах (графине). В таком случае, возьмите. (Передает яд.)

Чернобородый. Кристобаль, ты оказался мерзавцем, право. А я еще принес тебе выпить!

Монах. Вы и дадите ему выпить.

Чернобородый. Этой свинье? Да ни за что.

Монах. Дадите, говорю я. А предварительно всыпьте это в вино.

Графиня. Что это?

Монах. Рецепт хранится в тайне. Это – средство от писательского зуда.

Чернобородый. А не придушить ли его? Как-то вернее.

Монах. Дайте ему выпить, и можете уходить. Так даже лучше для вас: дав узнику стакан вина, вы совершаете доброе дело, а о последствиях можете и не знать. Храни вас бог. (Уходит.)

Графиня. Если бог не видит иного пути, то я – тем более. (Наливает вино и бросает яд.) Выпейте, дон Кристобаль, и сразу исчезнут все мрачные мысли.

Колумб (не оборачиваясь). Поставьте в угол.

Графиня ставит на пол бутылку и стакан.

Графиня. Прощайте, дон Кристобаль.

Чернобородый. Будь здоров, старина.

Колумб. Прощайте.

Графиня и чернобородый уходят. Погонщик осторожно берет стакан и внимательно рассматривает на свет.

Погонщик. Ваша милость, они никак задумали отправить вас на тот свет. Я сам видел, как эта чертовка туда что-то сыпала.

Колумб. Спасибо, друг мой. Пусть стоит там, куда она поставила.

В камере появляется Хуана.

Хуана. Кристобаль! Где ты? Ты здесь, Кристо?

Колумб (оборачивается). Хуана!

Хуана. Кристо! Я уж и не думала, что увижу тебя. Но ходят слухи, что тебя запрятали сюда, я заплатила сторожу, и он впустил меня. Что с тобой, Кристо? За что тебя?

Колумб. По заслугам, Хуана. Я преступник.

Погонщик. Я думаю, он малость спятил, но не буйный.

Колумб. Расскажи лучше о себе. Как ты живешь?

Хуана. Хорошо, Кристо. Матросы добры ко мне, они меня жалеют.

Колумб. Ты…

Хуана. А что мне остается, Кристо?

Колумб. Это невыносимо! Если бы я мог помочь тебе…

Хуана. Ты помог бы, правда! Помоги, Кристо!

Колумб. Что я могу сделать?

Хуана. Напиши мне песенку, Кристо, или несколько. Я стану их петь под гитару и смогу зарабатывать деньги.

Колумб. Песенки? Написать песенки?

Хуана. Раньше они у тебя так славно получались!

Колумб. Увы, Хуанита, не могу. Я больше не могу писать песен. Талант покинул меня. Он не прощает измен.

Погонщик. Не может он, девочка. Ему не до того, видишь?

Хуана. Как жаль! Кристо, а когда сможешь, ты напишешь?

Колумб. Я дорого дал бы, чтобы когда-нибудь опять смочь.

Погонщик. Тогда он обязательно напишет, милая. А пока иди. Не то он совсем отчается.

Колумб. Скорей бы возвратилась экспедиция! Я вышел бы на волю. Жил бы в бедной хижине, и, может быть, умение слагать песни вернулось бы ко мне.

Голос СТОРОЖА. Быстрее, девчонка, сюда идут!

Хуана. Я буду надеяться, Кристо! (Убегает.)

Проходит несколько секунд, и в камеру входят уже знакомые нам люди Святого братства во главе с инквизитором.

Инквизитор. Сеньор адмирал, высокородный дон Кристобаль Колон! По воле их королевских величеств мы прибыли, чтобы объявить тебе, что посланная для проверки твоих утверждений экспедиция возвратилась!

Колумб. И что же? Ну? Что вы молчите?

Инквизитор (торжественно). Экспедиция нашла твои земли, сеньор адмирал, на месте, указанном тобою. Посетила их и привезла большой груз золота и драгоценностей!

Колумб. Значит, я был поэтом! Был…

Инквизитор. Их величества повелели в знак благодарности передать тебе убор из перьев, какой носят тамошние вожди, и отвести тебя во дворец, чтобы ты и дальше мог служить испанской короне и умножать их славу и могущество.

На Колумба надевают убор.

Колумб. Какое великолепие! Так это мне и представлялось. Что же сказал вождь, передавая нашей экспедиции этот дар? И приветствовали ли его также и от моего имени?

Ассистент. Может, он и сказал бы, но его приветствовали так крепко, что голова его не удержалась на плечах.

Колумб. Его убили?

Ассистент. Как и всех прочих. Золото – не собака, оно не тоскует о старых хозяевах.

Инквизитор. Позже ты узнаешь обо всем подробно, дон Кристобаль. Собирайся же поскорее и возвращайся на службу их величеств.

Колумб. Я не хочу возвращаться.

Инквизитор. Ты не забыл, сеньор адмирал, что грозит тебе за неповиновение?

Повинуясь его жесту, ассистент вынимает те же инструменты, что и в первой картине.