Силайское яблоко - Вячеслав Назаров

Шан захрипел. Его бросили на кровать с вывернутой рукой и рассеченной губой. Он ничего не понимал. Голова гудела и кружилась. Отдышавшись, он освободился от скрученного одеяла и сел. По комнате метались яркие пятна фонарей. Вывернутое из чемодана белье. Кожаную папку драли на узкие полосы. Вывертывали карманы мундира. Разбили графин с водой, вода полилась со стола на ковер. Вывернули платяной шкаф и простукивали углы. Что-то делали в ванной, время от времени пуская воду. Судя по шуму, в комнате Сипа творилось нечто подобное.

– Эй, кто вы такие? Я – септ-капитан полицейской гвардии!

– Очухался?

Свет снова уперся в лицо Шану.

– Слушай, милок, и думай, пока жив. Если ты сейчас не выложишь нам эту штуку, то сам понимаешь... А мы уйдем как пришли. Понял?

– Далеко не уйдете. У министра государственного милосердия высшего Тираса длинные руки. Мы здесь по его приказу.

В темноте раздались смешки и откровенный хохот. Щелкнул выключатель. В комнате было человек пять в голубых комбинезонах и странных зеркальных шлемах, скрывающих верхнюю часть лица. Тот, что стоял против Шана, отогнул лацкан куртки. Сверкнул золотой топорик.

– Марш в машину!

– Может быть, лучше в брюках?

«Топор» ткнул под горло вроде не очень сильно, но дыханье вернулось к Шану только возле зарешеченного оконца, на деревянной лавке, в душном фургоне.

Где-то близко застонал Сип. Шан нашел его ощупью – с товарища почему-то текла вода. Шан вспомнил странные звуки в ванной. Сип ободряюще похлопал его по руке.

Они долго ехали, временами включая сирену и пугая город. Потом долго стояли. В зарешеченное оконце ничего видно не было. Их растолкали поодиночке. В узком – метра на два – бетонном блоке не было ничего,кроме откидного брезентового стула. Прошло часа три. Выпустил Шана очень чистый и очень вежливый человек в штатском, перед которым охранник в коридоре тянулся, как пружина.

– Я прошу простить нас, септ-капитан. Произошло досадное недоразумение – эти остолопы перепутали номера. От имени министра и Великого Кормчего прошу забыть инцидент. Моральный и физический урон будет вам компенсирован. Я прошу вас пройти в комнату. Там вы можете привести себя в порядок. Прошу вас.

Шан мог бы и поверить. Но он заметил на сгибе пальца вежливого штатского перстень, печать которого чувствовал на разбитой скуле.

В комнате был стол, аккуратно выглаженный и развешанный на плечики шанинский мундир, горячий чай с орешками, умывальник и Сип, который разглядывал себя в зеркало.

– Принесли извинения?

– Да. Тот же тип, что...

Сип приложил палец к губам,

– Одевайся и прихорашивайся. Если мне не изменяет интуиция, скоро мы будем беседовать с министром милосердия.

Он оказался прав. Еще один штатский, уже не просто вежливый, а источающий благожелательство, попросил, если они не очень устали, немного подождать. Сам высший Тирас, с раннего утра пребывающий на посту, хочет удостоить их личной беседой. Они, конечно, могут отказаться, но министр так занят! Иное время для беседы найдется у него не скоро.

– Пожалуй, мы подождем немного, – серьезно сказал Сип. – Нам тоже хочется поскорее увидать высшего Тираса... И у нас тоже времени в обрез – дела, дела...

Ждать пришлось недолго, не больше получаса. Но путь к Тирасу оказался непрост. Гостей из Силая конвоиры передавали, как ценную посылку, из рук в руки, расписываясь в сдаче и получении. Тайные и явные лифты то загоняли их под землю – там в коридорах ощутимо попахивало плесенью, то возносили на высоту – в окнах синело.

Шан давно потерял ориентацию в пространстве и удивлялся Сипу, которого охватило непонятное возбуждение. Сип то норовил выглянуть сквозь неплотные створки в лифтовой ствол, то, к неудовольствию сопровождающих, прилипал к какому-то вполне ординарному углу, то подскакивал к бойницам-окнам коридора. Раза два он принимался что-то считать, загибая пальцы. И непонятные его расчеты, видимо, шли удачно. Сип повеселел.

Их вели неофициальным ходом, через огромные залы технических служб с телетайпами, похожими на станковые пулеметы, и счетными машинами, обрабатывающими сверхсрочные материалы... Здесь почти не было мундиров – черные тройки, серые пиджаки, белые халаты. И закончили они путь не в приемной с секретарем и телефонами, а в белой игривой комнатке с цветами, низкими креслами и софой, накрытой шкурой песчаного тигра.

Здесь Шана и Сипа оставили вдвоем.

Сип, едва сопровождающий вышел, «полез» на стенку. Стены были обиты белым бархатом и не простукивались. Сипу пришлось отодрать часть обивки, но он нашел то, что искал. Одна из стен звучала явно глуше других, словно за звонким бетоном был войлок.

– Башня Кормчего, – прошептал он зачарованно. – Триста восьмой распор девятого яруса...

Шанин понимал, что Сип обнаружил что-то важное, но вопроса задать не мог. И боялся, что несдержанный силаец вызовет подозрение, – в том, что за ними следили, не было сомнения. И он постарался попасть в тон Сипу:

– Вечный Дворец... Утес бессмертия и справедливости, который вырос вокруг Башни Правителя на благо Свиры... Здесь можно стать поэтом...

– Можно. – Сипом совсем некстати владело веселое бешенство. – Нужен только дефект, совсем маленький дефект. Под левой грудью. В сердце...

И Сип снова «полез» на стену – на ту самую стену, на которой был выложен цветной мозаикой портрет Великого Кормчего.

– Приятно видеть гвардейца, увлеченного чем-то вечным, – пропел грустный низкий голос. – Ты давно интересуешься живописью. Сип?

В проеме маленькой потайной двери стоял Тирас. Его благородное открытое лицо без морщин, печальные серые глаза и аккуратно зачесанная назад шевелюра снежной чистоты как нельзя лучше подходили к титулу «министр государственного милосердия». Он был очень похож на портретные изображения Кормчего. Возможно, художники, лишенные натуры, безотчетно вносили выразительные черты Тираса в абстрактный облик правителя. А возможна и другая причина... Нет, это было бы слишком просто. И все равно не объяснило бы главного.

– Ты давно интересуешься живописью, Сип?

– С детства, высший.

Да, Сип явно переменился за последние дни. Он никогда не был трусом, но раньше в его смелости была угрюмая обреченность. А сейчас в нем была уверенность и вызов. Для простого сержанта это было чересчур необычно. И самое главное, что эта уверенность в своей Тайной власти смущала и пугала имеющих явную власть. Они терялись перед нахальным сержантом. Вот и сейчас Сип не отскочил от мозаики, не вытянулся в струнку перед вторым человеком Свиры, не затрепетал под его ледяной улыбкой – и Тирас, поколебавшись, уступил, даже замечания не сделал.

– Наверное, любовь к живописи у тебя наследственная?

– Возможно. Я не знаю своих родителей. Как многие в Силае.

– У всех сирот Свиры есть один великий родитель. Благодаря ему они не знают горя, а только радость от служения обществу.

– Да, на Свире многого не знают благодаря Великому Кормчему...

Тирас счел возможным пропустить мимо ушей опасную дерзость.

– Чудесный портрет... И какое сходство! Но это копия! И к тому же с дефектом. Вот здесь идет трещина. Я залил ее эпоксидным клеем, и она теперь почти не видна. Но дефект есть дефект! Оригинал у меня в кабинете. Он больше по размеру – в полный рост и совершеннее по колориту. Полный эффект присутствия. Постоянное ощущение, что за твоей спиной не портрет, а сам правитель. Вот что делает искусство... Кстати, Сип, ты знаешь, кто автор этих шедевров?

– Знаю.

– Знаешь... Воистину неисповедимы пути знания! Даже всемогущая воля бессильна преградить их, если честно признаться. Имя таланта – пусть запретное, пусть грешное – ведомо избранным. А Кокиль Уран был талантлив, чертовски талантлив... Ты где учился, Сип?

– В Силае, высший. В «Гнезде Кормчего».

– В Силае? Странно. Такая эрудиция, такая интеллигентность – и Силай. Впрочем, возможно, голос крови... Великая вещь – голос крови... Тебе, конечно, известно, что государственный преступник Канир Уран по прозвищу Бин – внук Кокиля Урана, великого художника и великого преступника?

– Его казнили?

Тирас словно не замечал Шанина. Был он не в мундире, а в строгом сером костюме с голубым галстуком, и вел себя так, словно решил отдохнуть от дел, поболтав со старыми знакомыми. Пока, правда, он обращался только к Сипу, но Шанин чувствовал, что каждое слово этой странной беседы направлено рикошетом в его сторону.

Шанин ждал встречи с Тирасом и готовился к ней. Она должна была решить многое, если не все. Тайна Кормчего, тайна Свиры обитала где-то здесь, рядом с Тирасом, и Тирас владел этой тайной – иначе быть не могло. Надо было приручить Тираса. Любой ценой.

Но пока все шло наоборот. Инициативой владел Тирас. Он вел какую-то свою игру, цель и смысл которой открывать не спешил.