Небо начинается с земли. Страницы жизни - Михаил Водопьянов

В другой раз он все-таки самостоятельно поднялся в воздух, минут двадцать летал, но при посадке так плюхнул машину на летное поле, что у нее лопнула крестовина тележки шасси.

Незадачливый пилот понес тогда наказание: его отчислили из части и направили в резерв, откуда он к нам и прибыл.

– Не повезло мне тогда, – вспоминал об этом эпизоде Леша. – И не случайно это. Летал я в понедельник – в тяжелый день, и, когда шел на аэродром, повстречался с попом – знаешь, какая это дурная примета?.. Не надо было лететь.

У Леши Сибиряка молодой задор и желание летать оказались сильнее здравого смысла, и в нашем отряде он принялся за старое. Он так долго надоедал командиру с просьбами о разрешении полетать и тем самым доказать, что он летчик, что тот не выдержал характера и дал согласие; правда, с одним условием: в первый полет идти вместе с Шадриным.

Это было в воскресенье. В понедельник подниматься в воздух Леша не решался и договорился идти в полет во вторник, в девять часов утра.

Едва рассвело, сияющий Леша уже готовил «вуазен» к полету. Вот и девять часов. Мотор работает, самолет на старте. Шадрина нет. Десять часов – летчика нет. Силов сидит в пилотской кабине, нервничает. Он знает, что достаточно движения руки, и машина пойдет в воздух. Летчика все нет. Забыл он, что ли! Ждал, ждал его Силов и не утерпел, взлетел один.

Дул сильный порывистый ветер. На взлете самолет, управляемый неопытной рукой, развернуло, и он черкнул землю крылом. Леша, однако, сумел быстро выровнять машину и стал набирать высоту.

Наш аэродром был расположен на небольшой поляне, окруженной лесом, тянувшимся на многие десятки километров. Над лесом всегда побалтывает, а тут еще, как назло, – ветер. Болтанка была сильная, с большим трудом Леша управлял машиной одной рукой, а другой вцепился в борт.

Как Леша потом сам признавался, несколько минут полета вконец измучили его. Он уже сам был не рад, что взлетел один. Когда же решил идти на посадку, оказалось, что высота еще большая, а граница аэродрома уже под крылом. Леша сбавил обороты мотора, но он совсем остановился, и машина камнем пошла вниз.

Мы, наблюдавшие за полетом Силова с аэродрома, очень волновались за жизнь товарища. Всем было ясно, что самолет будет разбит. Примчалась санитарная двуколка. Шадрин, нервничая за своего моториста, чертыхался беспрерывно. Однако Леше здорово везло. Каким-то чудом он сумел сесть позади аэродрома на мелколесье.

Верхушки деревьев смягчили удар, самолет чуть не развалился, а сам незадачливый пилот отделался испугом и незначительными ушибами.

К «летчику» подошел командир отряда.

– С точки зрения спортивной я вас вполне понимаю. Но вы нарушили приказ. За это десять суток гауптвахты… И чтобы больше не заикаться о том, что умеете летать!

Леше ничего не оставалось делать, как снять ремень и последовать за конвоиром.

Отбыв наказание, обескураженный, переставший даже чистить свои сапоги, Леша Сибиряк с помощью товарищей взялся за ремонт разбитой машины.

Вскоре самолет был исправлен, и Шадрин с Лешей снова начали вылетать на разведку.

В один из тусклых осенних дней их самолет не вернулся с задания.

«Погиб, наверное, наш Леша», – думали мы и в память о нем даже почистили свои порыжевшие, старые сапоги.

Сообщить родителям моториста о его гибели мы, конечно, не могли, так как они находились на территории, занятой врагом. Мы частенько вспоминали Сибиряка, и однажды кто-то сказал:

– А знаете, ребята, из Леши обязательно бы вышел хороший летчик!

И все с ним согласились.

Прошло недели три. За это время мы потеряли два самолета. Погибло еще несколько хороших товарищей. Мы уже перестали надеяться, что когда-нибудь увидим Лешу Силова.

Но война есть война! Странные события случаются на ней. Одно из них и произошло с Лешей Сибиряком.

Полетел он в хмурое октябрьское утро с Шадриным на разведку. Машина в порядке, баки заправлены полностью, летай сколько вздумается. Шадрин то снижал машину, то вновь поднимал ее в высоту. Временами самолет обстреливали с земли, а Шадрин все летал, часто смотрел на карту, записывал что-то. Разведывательный полет продолжался намного больше обычного.

Уже бензина было, как говорится, кот наплакал, когда Шадрин пошел на посадку. Он удачно посадил самолет и стал рулить к палаткам. Но что-то Леша не узнал свой аэродром. Вдруг видит: бегут к ним солдаты с погонами.

– Товарищ командир! – закричал Силов не своим голосом. – Мы ведь к белякам попали!

– Какой я тебе, свинья, товарищ! – рявкнул Шадрин. – Я был, есть и буду господин поручик!

Тут Леша сообразил, что Шадрин – предатель, перелетел к белым, и решил действовать по-другому. Он отдал честь и заискивающе произнес:

– Слушаюсь, ваше благородие!

Самолет окружили офицеры, Шадрин спрыгнул на землю, снял фуражку, перекрестился и восторженно воскликнул:

– Господа офицеры! Вы не можете представить, как я сейчас счастлив. Наконец-то я свободен! Теперь вместе с вами буду беспощадно драться за спасение единой, неделимой России.

«Вот артист! – подумал Леша. – Вчера только на собрании распинался за Советскую власть и тоже счастливым себя называл».

Тем временем Шадрин рапортовал подошедшему седоусому толстому полковнику:

– Я привез для вас важные сведения о расположении красных войск и этот трофей.

Шадрин презрительно кивнул в сторону Леши, стоявшего по стойке «смирно», с безмятежной улыбкой на круглом лице. Он решил не терять ни секунды и, взяв под козырек, со слезой в голосе прочувственно произнес:

– Премного благодарен вам, господин поручик, что вы перебросили меня на сторону людей, с которыми живут мои родители. Я – сибиряк, отец мой – георгиевский кавалер, у нас хозяйство: лошади, коровы, землишки порядочно. Так что я тоже счастлив, что попал наконец к своим… Спасибо, ваше благородие!

У Шадрина среди офицеров оказалось много друзей, а Лешу сразу же арестовали.

На следующий день его привели к полковнику – командиру особой эскадрильи. В кабинете сидел еще один офицер – подполковник из контрразведки, как позднее об этом узнал Силов.

– Ты большевик? – спросил подполковник.

– Так точно, ваше благородие, сочувствующий. Мы вместе с господином поручиком подавали заявления в партию. Только ему сказали, что примут, когда он проявит себя в бою, а меня сразу взяли.

– Говори, большевистская зараза, сколько у вас на аэродроме самолетов? Кто командует отрядом? – заорал полковник.

Леша сразу смекнул, в чем дело. Говорить неправду нельзя, а сказать не хочется: может быть, Шадрин в чем-нибудь и ошибся. И он нашел выход: