Детектив Шафт - Эрнест Тайдиман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они были недалеко от Бродвея, когда Шафт решил, что пора посвятить Буфорда в свои планы. Он остановились. Шафт с удовольствием отметил, что Буфорд пыхтит гораздо тяжелее, чем он сам, и под мышками у него темнеют пятна от пота.
– Эй, приятель, у тебя есть жетоны на метро? – спросил он отдуваясь.
Буфорд стал рыться в карманах. Потрясение и длинный кросс без подготовки сделали его тупым и послушным. Шафт улыбнулся. Какой он все-таки живучий. А Буфорд? Горазд только языком молоть. Он так задыхается и дрожит, что рассыпал всю мелочь по тротуару. Шафт забрал у него мелочь и сам отыскал среди монет два жетона.
– Сейчас мы поедем к одним моим друзьям, – сказал он, – и если ты посмеешь в их присутствии вякнуть какую-нибудь гадость о белых, я тебе яйца отстрелю.
Он вел Буфорда на угол Бродвея и Седьмой авеню. Было, наверное, около пяти часов. Их вполне можно было принять за гуляк, возвращающихся с вечеринки, или за уборщиков, которые идут мыть полы в офис. Если бы ему сейчас дали швабру, думал Шафт, он взобрался бы на нее и проспал не меньше суток.
* * *Шафт спал как дитя. Во сне его лицо было безмятежным, открытым и добрым. Оно казалось скорее круглым, чем овальным, а его черты – плоскими, как у азиата. Глаза и нос были словно вырезаны в нем, а не вылеплены на поверхности. Оно напоминало полинезийскую маску из подкрашенной бальзы или другого темного дерева. Губы были полными, но и они растянулись в улыбке. Впрочем, как бы его лицо ни походило на маску, но даже во сне оно дышало жизнью и силой. Его обрамляла рамка черных африканских кудрей с врезанными в нее ушами неожиданно тонкой работы.
Большие, широко поставленные глаза Шафта открылись около полудня. Он отлично выспался, хотя проспал всего шесть часов. Он лежал, наслаждаясь теплом, тишиной и покоем, как белый человек. Это удовольствие было знакомо ему с того дня, когда он познал цену собственной силы. Он до сих пор смаковал ощущения, дарованные ему силой, как бродяга смакует достоинства стодолларовой купюры, которую нашел в куче мусора. Тишина. Из кучи простыней и подушек на другом конце комнаты доносилось ровное дыхание Бена Буфорда. Его длинные костлявые ноги торчали из-под простыни и свешивались с края детской кровати, служившей ему ложем.
Шафт тихо поднялся и под звон ключей и мелочи натянул свои брюки, которые висели на спинке кровати. Буфорд не проснулся. Шафт зашлепал к двери. Приятно босиком походить по чистому паркету. Он дал себе слово, что первым делом, когда вернется домой, наведет порядок. А то девицы, выходящие из его постели, чувствуют, должно быть, под ногами пески Сахары.
В сияющей чистотой ванной на вешалках висели разноцветные детские полотенца. Сидя на унитазе, Шафт разглядывал желтую пластиковую уточку, которая сушилась у края ванны. Когда он был маленьким, ему нечасто доводилось мыться, тем более запускать уточек. Он смутно помнил, что кто-то его намыливал, драил мочалкой, вытирал, но кто – забыл. Которая из воспитательниц приюта? Миссис Иглстон? Миссис Джонсон? Мисс Кронланд? Нет. Наверное, миссис Андервуд. Старуха часто напивалась, но зато была доброй. Она единственная не жалела мыла и горячей воды для черных сирот.
Шафт отвернул оба крана и взглянул на себя в зеркало: глаза красные. Шесть часов – это все-таки мало. На полочке под зеркалом стоял стакан с несколькими детскими щетками. Нужно почистить зубы. Ребенок никогда не узнает. Шафту стало немного стыдно. Еще он опасался подцепить какую-нибудь заразу, вроде свинки или коклюша. Все его женатые друзья говорили, что первые десять лет дети только и делают, что болеют. Который же из этих заразный? Да ладно, будь что будет – он выбрал самую аккуратную щетку, надеясь, что у ее хозяина нет ничего серьезного. Интересно, можно ли заразиться кариесом? Скорее всего, нет. Иначе каждый раз, когда он засовывает язык в рот какой-нибудь шлюхи... Нет, кариес не подхватишь от другого человека. Да и потом, если в доме такой порядок, то дети, наверное, тоже в порядке. Он с отвращением выплюнул зубную пасту в раковину. Ужасный вкус, но, говорят, она полезная. Надо спросить у Хелен – так, между прочим, – не болеют ли дети. Поставив щетку на место, Шафт поплескал воды себе в лицо и вытерся ближайшим из полотенец. Бритву Марвина он возьмет позже. Выйдя из ванной, Шафт заглянул в детскую: Буфорд спал и слегка похрапывал. После вчерашнего его отношение к Буфорду никак не изменилось. Он был и остался к нему равнодушен. Что толку любить или ненавидеть революционера? Шафт прикрыл дверь и пошел по устланному дорожкой коридору туда, откуда доносился плеск воды и звон посуды.
– Привет, детка, – сказал он молодой женщине, стоявшей у раковины спиной к нему, – в вашем заведении подают кофе?
Хелен Грин с улыбкой обернулась:
– Через минуту будет готово, – она кивком указала на плиту, – я слышала, что ты пошел в ванную. Как спалось?
– Хорошо, – ответил Шафт, зевая и потягиваясь. Кончиками пальцев он почти касался потолка кухни. Его ребристый, как стиральная доска, живот влип в позвоночник, из-за ремня выглянули шрамы.
– Тебе не следует шутить так со взрослыми женщинами рано утром, – сказала она, наливая ему кофе.
Он засмеялся и опустил руки.
Шафт сидел на табурете, положив локти на стол, и рассматривал кухонную утварь. Он делал так каждый раз, когда приходил сюда. На полке стояли голубые банки с сахаром, солью и специями, часы. Миксер пыхтел рядом с тостером. К буфету у окна был прикреплен консервный нож на веревочке. Возле дверей – доска для меловых записок. Все было по делу и на месте в этом образцовом хозяйстве, и Шафту это нравилось.
Хелен взяла со стола карандаш и начала своим детским, круглым почерком составлять список покупок. Шафт смотрел на нее, потягивая кофе. Из всех цветных женщин, которых он знал, она была самой белой, самой красивой и самой женственной. Марвину Грину повезло, что она стала его женой и матерью его детей. А ему, Джону Шафту, повезло, что они его друзья. В их доме он всегда отдыхал от беготни по грязному вонючему городу. К ним он притащил Бена Буфорда, когда больше некуда было его девать. Но хоть сколько-нибудь долго оставаться здесь он не мог. Семейный уют начинал раздражать Шафта. Это была защитная реакция. Проживи он подольше в тишине и спокойствии, он сам притих бы и успокоился, что противоречило его профессиональным принципам.
Хелен перестала писать и взглянула на Шафта серьезно и нерешительно:
– По радио только об этом и говорят.
– О чем?
– Об убийстве пятерых человек. Троих нашли, кажется, на крыше, а двоих – на земле.
Шафт так и предполагал, но цифры все равно потрясли его.
– Жаль, что только пятерых.
Ее глаза расширились, а рот приоткрылся от изумления. Шафт, конечно, жестокий человек – такая уж у него работа. Но он же не изверг?
– Ну-у, – протянул он, встав, чтобы налить себе еще кофе, – пятеро их людей за пятеро наших. Это еще куда ни шло.
Она смотрела на него круглыми глазами, ушам своим не веря. Неужели это говорит ее друг у нее на кухне?
– Черт возьми, Хелен! Если мы собираемся устроить революцию и все размахиваем пушками, то почему мы не учимся стрелять? Почему пять человек должны умирать просто так? Справедливость, я считаю, это когда все поровну.
– Джонни, ты не заболел?
– Да, да! Я свихнулся! Но и весь мир свихнулся тоже.
Он хотел объяснить, как он благодарен ей за то, что есть место, где он может спрятаться от своего безумия и забыть сумасшедший мир. Как он счастлив, что есть она, Марвин, их дети, дом, кухня. Но что-то мешало ему, слова отчего-то застывали в горле, и даже обжигающий кофе не помогал растопить их. Он избегал тревожного, неотступно следящего за ним взгляда ее карих глаз. Лучше пойти разбудить Буфорда. Он взял из буфета еще одну чашку и налил туда кофе.
– Джон, кого они хотели убить? Его или тебя?
Шафт и сам хотел бы знать. Шестифутовый маньяк, скорчившийся на детской кроватке, проснется в твердой уверенности, что он был единственной целью этих выстрелов. Слишком просто. Вопрос Хелен пришелся очень кстати. Шафт, укутанный ватным одеялом домашнего уюта, вспомнил, что есть над чем поразмыслить.
Он вернулся к плите и вылил кофе из чашки Буфорда обратно в кофейник. Необходимо сделать пару звонков, прежде чем допрашивать революционера, ведь на некоторые вопросы и он не знает ответа.
– Когда дети приходят из школы?
– В половине четвертого.
– А Марвин?
– Примерно в половине шестого. Сегодня, наверное, пораньше, потому что ты здесь. Он всегда звонит.
– Скажи ему, чтобы не беспокоился.
Хелен снова нахмурилась.
– Нет-нет, – Шафт положил руку ей на плечо, – не думай, что за нами кто-то гонится с пушками. Я хотел сказать, что не стоит ради меня ломать расписание. Мы уйдем не раньше десяти – одиннадцати. Будет еще время поговорить.
Хелен дотронулась до его ладони, лежавшей у нее на плече.