Сны Сципиона - Старшинов Александр

В ответ я издал какой-то дикий клич, больше похожий на хрип раненого животного, где отчаяние мешалось с яростью. Мне хотелось ринуться в воду и напасть с мечом на эту живую машину смерти. Но я понимал, что это будет всего лишь еще одна бессмысленная смерть глупого мальчишки. Так что я повернул коня и помчался назад в лагерь, обгоняя немногих беглецов, — доложить отцу и узнать, что делать.

Консул выслушал меня молча. Он сидел недвижно в своем походном кресле (рана все еще не давала ему свободно передвигаться) и, казалось, не ведал, что предпринять.

— Нам надо навести переправу, — предложил я. — Если Семпроний вернется на восточный берег…

— Он не вернется, — перебил отец. — Он наверняка ушел в Плаценцию. Я бы так и сделал. Надеюсь, и Лонгу хватит для этого ума.

— Значит, нам надо переправляться следом и присоединиться к нему. У нас слишком мало людей, чтобы удержать лагерь, если здесь появится Ганнибал.

Отец согласно кивнул, приказал сниматься с лагеря и наводить переправу. Тем временем прибыло еще несколько солдат из союзников, замерзших до полусмерти. Раненых среди них уже не было — покалеченным попросту не хватило сил перебраться через реку. Беглецы подтвердили то, что мы и так знали: пока Семпроний прорубался через центр Ганнибаловой армии, Пуниец уничтожил наши фланги.

Потом прискакал посланец от Семпрония с кратким донесением: консул одержал грандиозную победу над врагом и ушел с легионами в Плаценцию. Также Семпроний сообщал, что уже отправил донесение об этой победе в Рим.

— Победа?.. — только и сказал отец.

Мы погрузили все, что могли, на повозки — оружие, продовольствие, казну, раненых, палатки, а лагерь подожгли. Погода нам благоприятствовала: дождь прекратился, зато туман висел плотной пеленой, укрывая нас от вражеских глаз. Через Требию мы переправились беспрепятственно.

После краткого роздыха снова хлынул дождь, быстро сменившись снегом, началась настоящая буря, погода буйствовала.

Иногда ничего не удавалось разглядеть даже в нескольких шагах впереди. Мы опасались сбиться с дороги, я велел своим конникам каждому привязать веревку к седлу и кинуть товарищу, что ехал сзади. Мой плащ покрылся толстым слоем снега, а руки так замерзли, что я не ощущал повода.

Внезапно я увидел впереди странного вида холм. Я не сразу понял, что передо мною лежащий слон. Видимо, ужасная снежная буря оказалась для этого теплолюбивого животного роковой. Однако когда мы приблизились, то поняли, что слон еще жив — он еще дышал, бок время от времени вздымался, а сам зверь издавал судорожные сиплые звуки. Мы обошли его стороной и двинулись дальше.

Когда мы добрались до Плаценции, то обнаружили, что город переполнен — маленькая колония не могла вместить четыре легиона пехоты. Вновь прибывшим пришлось размеситься во дворах и на улицах, только раненым нашли места для ночевки под крышей. Мы простояли здесь несколько дней в невероятной тесноте, терпя во всем лишения, пока не удалось выяснить, что дорога на Кремону свободна. При первой же возможности отец увел своих людей во вторую нашу крепость.

Много позже я узнал, что в снежную бурю после битвы Ганнибал потерял почти всех своих слонов, что перевел через Альпы. Остался один-единственный.

* * *

Зимовка в тот год была ужасной — даже потом в Канузии мы так не бедствовали, как на берегах Пада. Мы сидели в лагерях как в осаде — повсюду рыскали неуловимые нумидийцы, ведь Ганнибал точно так же пока не мог сдвинуться с места: он дожидался весны, чтобы вторгнуться в Италию. Так что и думать нечего было, чтобы отправить за зерном и сеном фуражиров. Мы наладили подвоз припасов по реке, но Ганнибал атаковал пристань, и только чудом нам удалось ее сохранить. Бывали дни, когда есть приходилось раз в день, да и то одну жидкую кашу и хлеб. Многие легионеры припрятывали что-нибудь про запас — сухари, кусок сыра, горсть полбы. В те дни мне доводилось наблюдать, как разнятся люди. Одни старались отдельно от других приготовить на углях похлебку и съесть в сторонке. Другие объединялись — и весь контуберний[36] ссыпал в общий котел свои сокровища: кто крупу, кто ошметок сала, кто овощи, если таковые удавалось достать. Сополаточники ели вместе и сообща, и казалось, что тем, кто делится с товарищами по палатке, достается больше, нежели одиночкам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Точно так же, как и мы, Ганнибал испытывал нехватку провианта. Но ему не к кому было послать за припасами, неоткуда ждать корабли с зерном. Он поступал проще: пока псы-нумидийцы держали нас в Плаценции и Кремоне почти что в осаде, его ливийцы рыскали по ближним селениям и грабили галлов. Какое разочарование: прежде варвары встречали Ганнибала как освободителя от власти Рима, теперь он лишал их последнего. Селения, которые пробовали сопротивляться, сжигались до основания. Местные вожди так возненавидели карфагенского полководца, что стали подсыпать к нему в лагерь лазутчиков-убийц. Даже внутри частокола Пуниец не чувствовал себя в безопасности: он менял одежду, спал каждый раз в новом месте, носил накладные волосы, чтобы подосланные убийцы не смогли его отыскать. Ему надобно было как можно скорее уходить из этих мест — промедление грозило гибелью от голода и рук варваров. Первая попытка миновать Апеннины не удалась — было еще слишком холодно (а зима в тот год выдалась на редкость суровая), морозы и снежная буря пригнали Пунийца назад.

Но едва-едва дохнуло весной, как Ганнибал снялся с лагеря и ушел, и мы не могли этому помешать. Ему ничто в те дни не могло помешать: ни горы, ни покрытая водой долина Арно. Река разлилась так сильно, что превратила все поля в округе в настоящие болота. Уже много позже я слышал рассказы о том переходе: вьючные животные мерли сотнями, ночами люди могли спать только лежа на их трупах, что возвышались над водой вместе с поклажей. Четыре дня и три ночи длились эти странствования по болоту, когда ноги вязли в тине и надо было следовать строго за проводниками, потому что невозможно было понять, где поля под водой, а где русло настоящей реки. От мерзких испарений и грязной воды у Ганнибала воспалились глаза, и он вскоре ослеп на один глаз. Но казалось, чем больше препятствий вставало у него на пути, тем сильнее росли его дерзость и упорство.

Надежды, что его остановят дожди, морозы и варвары, нам пришлось оставить.

Тем временем командование над легионами приняли новые консулы[37], и мы с отцом вернулись в Рим.

* * *

Я не стану здесь описывать еще одно страшное наше поражение у Тразименского озера, где несчастный Фламиний погиб, забрав с собою в Аид почти всю свою армию. Как прежде Семпроний, он попался в ловушку Ганнибала, легионеры вынуждены были сражаться на узкой полосе озерного пляжа. Бежать было некуда, а тот, кто пытался спастись вплавь, беспомощный, тонул, не имея сил переплыть озеро в доспехах. Никто так точно потом не смог сказать, скольких же мы потеряли в тот день. Называют пятнадцать тысяч. Возможно, наши потери были даже больше. Я не стану здесь порочить Фламиния лишь за то, что он был плебеем и все время ссорился с сенатом. Прежде он уже командовал армией и одержал блистательную победу над инсурбами, которую после поражения у Тразименского озера стали спешно преуменьшать. Спору нет, Фламиний умел говорить красиво, очаровывал плебс своими дерзкими выпадами в адрес знати и прославился тем, что запретил сенаторам и их сыновьям владеть большими кораблями, то есть вести морскую торговлю и богатеть. Закон был глуп и не нужен ни тогда, ни потом, зато подобные уступки черни позволили набрать голоса кандидату от плебеев. Но там, на берегу злосчастного озера, Фламиний бился храбро, и пока он был жив, армия тоже сражалась из последних сил. Он пал — и его люди обратились в бегство.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Поначалу об этом новом бедствии просочились лишь смутные слухи. Как промозглый туман с болот, они текли вместе с беглецами и достигали Города. Спасшиеся и сами толком ничего не могли рассказать, что же на самом деле случилось и почему консульская армия опять разбита.