Невинные - Джеймс Роллинс

Она улыбнулась, чувствуя, как боль навевает воспоминания.

Сильные руки подняли ее из гроба с вином, вырывая из забытья, пробуждая. Как любое животное, чувствующее угрозу, она оставалась вялой, понимая, что скрытность — главное ее преимущество.

Как только зеницы отверзлись, она узнала своего благодетеля и по белому воротничку-колоратке, и по темным глазам и суровому лицу.

Отец Рун Корца.

Тот самый человек, каковой обманом упек ее в эту домовину.

Но сколько времени утекло?

Когда он ее поднял, Элисабета позволила руке упасть на землю. Тыльная сторона кисти легла на валяющийся камень.

Она улыбнулась Руну. Он улыбнулся в ответ с сияющей в глазах любовью.

Со сверхъестественной быстротой она ударила камнем ему в висок. Другая ее рука скользнула в его рукав, где Рун всегда держал свой серебряный нож. И схватила его прежде, чем Рун выронил ее. Еще удар — и он рухнул.

Она быстро перекатилась поверх него, отыскивая зубами холодную плоть его белого горла. И как только пронзила его кожу, участь его оказалась в ее руках. Ей пришлось силой сдержать себя, чтобы перестать пить, не доводя его до смерти, и собрать волю, чтобы вылить половину вина из гроба, прежде чем запереть Руна внутри. Но она должна была так поступить. Потому что, полностью погрузившись в вино, он бы просто спал, как она, пока не пришло бы спасение.

Вместо того она оставила лишь толику вина, понимая, что вскоре он очнется в своем одиноком узилище и будет медленно умирать от голода, как она, когда была заточена в башне своего замка.

Убрав палец с похищенного креста, Элисабета позволила себе на мгновение предаться холодному упоению. Переместила руку, ведя пальцами по потрепанной туфле поверх другой груды.

Эта кожаная безделка знаменовала ее первое убийство в этом новом веке.

Она смаковала этот момент.

Когда она бежала из темных катакомб — не представляя, ни где она, ни когда, — грубые камни иссекли кожаные подошвы ее туфелек и порезали ей стопы. Она не обращала внимания. У нее был единственный шанс бежать.

Она не ведала, куда бежит, но узнавала стопами священную землю под ногами, ослаблявшую мышцы и замедлявшую шаг. И все же Элисабета чувствовала себя могучей как никогда. Пребывание в вине укрепило ее силы — и насколько, оставалось лишь догадываться.

А затем звук биения сердца остановил ее безрассудное бегство по темным тоннелям.

Человек.

Сердце билось ровно и спокойно, еще не ощутив ее присутствия. Обессилев от голода, она прислонилась спиной к стене туннеля и облизнула губы, чувствуя горечь крови сангвиниста. Она жаждала отведать чего-нибудь более сладостного и горячего.

Тьму озаряло мерцание дальней свечи. Элисабета услышала приближающийся перестук каблуков.

Потом прозвучало имя.

— Рун?

Она распласталась спиной по холодному камню. Значит, кто-то ищет попа.

Украдкой двинувшись вперед, Элисабета углядела сумрачную фигуру, ступившую из-за дальнего угла в ее сторону. Свеча в подсвечнике, поднятая одной рукой вверх, осветила коричневую монашескую сутану.

Не заметив ее, монах двинулся вперед, не ведая об опасности.

Как только он оказался достаточно близко, она выскочила, повергнув его теплое тело на пол. Не успел он и охнуть, как ее зубы уже отыскали его соблазнительное горло. Кровь хлынула в нее волна за волной, умножая ее силы еще более. Она упивалась блаженством, как каждый раз с самого первого. Ей хотелось смеяться от радости.

Рун пытался заставить ее променять это могущество на опаляющее вино, на жизнь, отданную служению его Церкви.

Ни за что.

Истощив источник, Элисабета выпустила бренную оболочку, с любопытством задержав пальцы на ткани его одеяний. На холстину не похоже. Ткань скользкая, наподобие шелка, но не шелк.

Она ощутила всколыхнувшееся беспокойство.

Когда монах упал, свеча погасла, но уголек на кончике фитиля еще тускло рдел. Она раздула его свечение до бледно-оранжевого.

При этом призрачном свете обшарила остывающий труп, снова чувствуя отвращение от скользкости материи. Обнаружила серебряный наперсный крест, но тут же отдернула руку от его обжигающего прикосновения.

Дойдя до ног, стащила туфлю с мертвой стопы, ощутив нечто странное и здесь, и поднесла ее к свету. Потрепанный кожаный верх был ничем не примечателен, а вот подошва оказалась сделана из толстого губчатого вещества. Подобного она еще не видела. Ущипнула материал большим и указательным пальцами. Тот поддался, а потом распрямился, как юное деревце.

Она присела на корточки, задумавшись. Такого диковинного материала не существовало, когда Рун заманил ее в гроб с вином, но теперь он достаточно распространен, чтобы его носил даже смиренный монах.

Элисабета вдруг едва сдержала вопль, ощутив пропасть, отделившую ее от прошлого. И поняла, что пробыла в забытьи не дни, не недели и даже не месяцы. А годы, десятилетия, а то и века.

Она приняла эту жестокую истину, тотчас уразумев и другую.

В этом странном новом мире нужно проявлять особенную осмотрительность.

И она не зевала. Оставив туфлю, взяла со стола белый мячик с красной звездой. Поверхность как человеческая кожа, только глаже. Несмотря на вызванное мячом омерзение, Элисабета заставила себя удержать его, подбрасывая в воздух и ловя снова.

Покинув катакомбы, она была ужасно напугана.

Но вскоре пугаться стали ее.

Она пробиралась по туннелям, предполагая наткнуться на других монахов. Но так и не нашла ни одного, следуя все выше, навстречу шепоту отдаленных сердцебиений.

В конце концов, добравшись до толстой деревянной двери, без труда проломила ее — и ступила на вольный воздух. Он ласкал ее тело, осушая вымоченное в вине платье и донося знакомые ароматы людей, благовоний, камней, реки. Но еще и запахи, не чуянные дотоле, — едкое зловоние, приличное, пожалуй, только мастерским алхимиков. Смрад толкнул ее обратно к двери, едва не заставив попятиться через порог, в укрытие темных тоннелей.

Чуждый мир ужасал ее.

Но графине не пристало выказывать страх перед чем бы то ни было.

Выпрямив спину, Элисабета шагнула вперед горделиво, как надлежит благородной даме, сложив руки перед собой, насторожив взор и слух.