Начальник райотдела - Галия Сергеевна Мавлютова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
— Анна Семеновна, не плачьте. — Коваленко наклонился над Карповой. Анна Семеновна заливалась слезами, громко сморкаясь и перхая. Именно это перханье и вывело из равновесия Виктора Дмитриевича. Он брезгливо подергивал носом, что означало высшую степень душевного волнения. — Анна Семеновна, возьмите ручку и напишите, что ваш сын реально захоронен на Серафимовском кладбище. А ваша невестка, то есть жена вашего безвременно умершего сына, очень хорошая женщина, порядочная жена и любящая мать. Пишите, Анна Семеновна, мне некогда с вами возиться.
— А Гюзель Аркадьевна сказала, что вы разберетесь, — укоризненно прошептала Карпова.
— Гюзель Аркадьевна у нас ба-альшая фантазерка, — с преувеличенным восхищением сказал Коваленко, — она и не такое может сказануть.
В каждом слове Виктор Дмитриевич делал ударение на «а», отчего фразы растягивались и делались безразмерными, какими-то резиновыми. Анна Семеновна испуганно покосилась на него и схватила шариковую ручку, лежавшую на чистом листе бумаги.
— Что писать-то? — сквозь зубы спросила она.
— А так и пишите. Я вам продиктую. «Начальнику отдела Юмашевой от заявительницы такой-то», как там ваша фамилия, написали? Дальше — «мне показалось, что… приношу извинения и прошу считать мое заявление необоснованным», написали? Затем надо написать так — «дальнейшую проверку заявления прекратить и списать в архив отдела». — Виктор Дмитриевич сел напротив Карповой, вытянув ноги под столом, его ботинки проехали по бурым сапожкам Карповой. Она тут же спрятала ноги под стул, словно Коваленко мог пнуть ее. — Да не тряситесь вы, Анна Семеновна, у нас в отделе никого не бьют. Что вы дергаетесь? Пишите быстрее, а то мне срочно уехать надо.
Виктор Дмитриевич шумно зевнул, оскалив тонкогубый рот. Он развалился на стуле, закинув руки за голову, искоса поглядывая на заплаканную Карпову. «Жалко бабку, — думал он, борясь с внутренним раздражением, — вечно эта Юмашева приголубит кого попало. Отшила бы ее сразу, чтобы даром время не терять. Старая женщина из ума выжила, а Юмашева ее жалеет. Причем жалеет за мой счет. Вот и сидела бы сама с ней, утешала бы, слезы ей тут промокала».
В оглушительной тишине неожиданно раздался телефонный звонок. Виктор Дмитриевич снял трубку и прижал ее к уху правым локтем, второй рукой он поглаживал едва отросшие волосы на затылке, торчащие редкой щетинкой.
«Чего-то это он себя гладит, — подумала Анна Семеновна, опасливо косясь на Коваленко, — волос-то на голове совсем нет, молодой еще, а уже плешивый. Господи, а что делать-то, ничего не вижу, буквы расплываются, даже очки не помогают, придется на ощупь писать. Чего писать-то? Наташка не позволяет с внуком встречаться, запрещает на кладбище ездить, домой не пускает, какой-то мужик все к ней ездит, соседи видели, как она с этим мужиком разъезжает на “мерседесе”».
Карпова натужно вздохнула и вывела первое слово — «Начальнику отдела».
— Привет, Фима! — бойко выкрикнул Коваленко в трубку. — Куда пропал? Как дела в Главке? Нет, не занят, сейчас освобожусь, минуты через две. — Виктор Дмитриевич зажал трубку рукой и зашипел на Карпову: — Пиши-пиши, бабка, только быстро!
Анна Семеновна сквозь расползающиеся буквы посмотрела на Коваленко. Весело осклабясь, он снова прижал трубку к уху и размашисто кивал головой, соглашаясь с невидимым абонентом. Карпова насухо вытерла слезы клетчатым платком и задумалась.
«Что же это такое? Видимо, придется снова идти к Юмашевой. Она же сказала мне, что этот, — Карпова покосилась на Коваленко, — мне поможет. Разберется во всем, а он развалился на стуле, сидит, как новый русский, наглый, плешивый. Еще издевается надо мной. Не буду отказываться от заявления. Пусть кричит на меня, ругается, а я не буду писать под его диктовку. Говорил, что у него дела, а по телефону болтать у него время есть, трепло несчастное. Никакой управы на таких людей нет. Почему в органах хороших людей мало? А где их много-то? Хороших людей везде мало, на всех не хватает», — Анна Семеновна решительно поднялась со стула, разорвала недописанное заявление на мелкие кусочки и, не обращая внимания на окрик Виктора Дмитриевича, стремительно помчалась к выходу, прижимая мохеровую шапочку к груди.
— Фима, повиси секунду, — Коваленко прижал трубку к плечу и заорал, вкладывая в голос мощный заряд раздражения: — Анна Семеновна, вы еще пожалеете!
Но Анна Семеновна уже скрылась в дверях. Замок звонко щелкнул, наступила тишина. Виктор Дмитриевич с сожалением посмотрел на дверь и спросил трубку:
— Фима, ты на проводе? Да от меня бабка сбежала. Сейчас Юмашева вой подымет. Да и хрен с ней, с Юмашевой. Фима, давай встретимся? Где? Идет.
Виктор Дмитриевич положил трубку на рычаг, провел рукой по столу, будто Карпова могла оставить какой-нибудь невидимый предмет. Убедившись, что на поверхности ничего не осталось, проверил сейф, ящики, потрогал наплечную кобуру, проверяя ее на прочность, похлопал по карманам и лишь после этого вышел за дверь. Дверь он притворил тихонько, без стука, чтобы не привлечь внимание коллег из соседних кабинетов.
* * *
«В одиночестве есть своеобразное очарование, — думала Юмашева, внимательно разглядывая телефонный аппарат, — в нем можно пребывать, как в раковине или скорлупе. Своего рода маленький монастырь, в котором можно укрыться от непогоды и житейских бурь. Раненое животное прячется от собратьев в глубокой норе, зализывая свои раны и, если это животное сильное, оно выздоравливает, выходит из норы и продолжает битву за существование. А слабое существо погибает от боли, у него нет сил выбраться из норы, и оно не в состоянии справиться с бедой. Не верю тем, кто утверждает, что человеку нужно выговориться, рассказать всему миру о своем одиночестве, нет, не верю. Выговориться и поделиться своей бедой может слабый человек, сильный не нуждается в утешении и поддержке. Ни за что в жизни не стану звонить Андрею. Это не в моих правилах. Почему мент всегда побеждает во мне женщину? Где оно, мое женское начало? Может, в этом и заключается моя сила духа. И нет необходимости изводить себя никчемными размышлениями».
От пристального взгляда телефонный аппарат вздрогнул, затем затрясся и лишь после этого разразился оглушительной трелью. «Мистика какая-то, даже техника не выдерживает, реагируя на мой энергетический магнетизм чересчур нервно», — Юмашева осторожно сняла трубку, будто боялась обжечься и приложила к уху.
— Гуля, вы меня узнаете?
Она сразу узнала этот низкий тембр. «Такие голоса бывают только у потрясающих мужчин. Особи среднего рода разговаривают противно и нудно», — думала она, слушая далекий голос. Так слушают воображаемую мелодию гениальные композиторы. «Мелодия возникает в глубинных недрах мозга, постепенно превращаясь из духовной материи в материальную. Мелодия может обладать материальной энергией, да-да,
