Сулла - Франсуа Инар

Как всегда в таком случае, между двумя лагерями, позиции которых были непримиримыми именно потому, что приверженцы пострадали в имуществе и лично (Плутарх утверждает, в Риме Сульпиций приказал убить близких Суллы в ответ на то, что войска последнего забрасывали камнями его офицеров), в сенате образовалась «партия примирения», которая объединила всех тех, кто думал, что мирное решение было еще возможно, но не имел средств его предложить. В то время как Сулла и Помпей начали поход на Рим, а также пока сводились первые счеты и каждый смог подсчитать своих приверженцев и врагов, Сульпиций, опираясь на эту фракцию в сенате и опасаясь прежде всего столкновения, отправил двух преторов, Марка Юния Брута и некоего Сервилия, для убеждения двух консулов, чтобы они отказались от своих криминальных проектов.

Дело, правда, уже слишком далеко зашло: солдаты, убив двух офицеров Мария и боясь репрессий старого шефа, который слыл мстительным, уже не могли повернуть назад; они захватили обоих преторов, подвергли их грубому обращению: сорвали с них знаки магистратуры (разметали фасции, изодрали в клочья тоги с пурпурной каймой), нанесли оскорбления. Что касается Суллы и Помпея, те, поколебавшись один момент, теперь были полны решимости освободить Рим от тиранов, так они и сказали двум преторам. Сулла черпал уверенность из божественных знамений, которые обещали ему быстрый и полный успех: знаменитый прорицатель Гай Постумий, сопровождавший его в армии, исследовал внутренности жертвы, которую он принес до выступления в поход, и заявил, что он готов поклясться своей жизнью, что намерения, которые Сулла задумал, исполнятся. Кроме того, он сам видел во сне восточную богиню Ма, которая, представ перед ним, вложила ему в руку молнию и назвала одного за другим по именам его врагов, которых он должен разбить и независимо от порядка перечисления уничтожить. Эту богиню Сулла сам же ввел в Рим, где ее культ был приравнен к культу Беллоны.

В некотором роде это личная история, которая соединяет его с Ма; в противоположность тому, что обыкновенно полагают, это не войска, вернувшиеся из длительной восточной экспедиции с новыми азиатскими верованиями. В самом деле, не очень хорошо понятно, каким образом культ Ма мог быть интегрирован, как это и произошло, в официальную религию. В сущности, все проще и в то же время любопытнее: во время войны римляне полагали, что бог их противников не враг, который должен исчезнуть вместе со своим народом, но, наоборот, его можно вызвать при помощи ритуалов — римляне говорили «заклинаний», — давая ему торжественные обещания, что позволяло одновременно обогатиться божественным покровительством и лишить оного противника. «Заклинание» происходило в соответствии с ритуалом, требовавшим одновременно назвать город, к которому это относится, и божество, охраняющее его, к которому обращаются; это было причиной того, что римляне всегда ревниво хранили в секрете «религиозное» название Рима, а также имя божества, охраняющего их город: они опасались, как бы его не забрали заклинанием в случае конфликта. Религиозная история Рима отмечена такими «заклинаниями» чужих божеств, среди которых, несомненно, более всего известна Юнона Рейнская, захваченная в Вейях в 396 году; римляне были убеждены, что они смогли победить Карфаген в 146 году, не вызвав недовольства богов, потому что им удалось отнять у него всякое божественное покровительство.

Даже если нельзя найти никакого текста, который бы сказал об этом определенно (и даже если не существует никакого современного примера «заклинания»), можно считать, что Сулла в Каппадокии «заклинал» это грозное божество, чьи священнослужители, как мужчины, так и женщины, в темных одеждах предавались безумным действиям: они надрезали себе руки и тело и опрыскивали своей кровью культовую статую, как актеры, следуя громко звучащей музыке. И, вероятно, также потому, что был облечен в сан (скорее всего, авгура), Сулла использовал этот особый ритуал и по возвращении способствовал его посвящению латинской богине войны Беллоне. Таким образом он мог считать, что между нею и им установились особые связи, и решимость наказать врагов, которые разъедали Рим в его лоне, обнаруженную в нем послами, он черпал, конечно, из благословения Ма-Беллоны, ей он свято верил; к нему приходили еще три делегации от сената, и он давал неизменный ответ: «Нужно освободить Рим от его тиранов». Ответ, результатом которого стали горе и паника в Городе. Всеми средствами римляне готовились сопротивляться этой небывалой агрессии; но так как Сульпицию и Марию нужно было еще немного времени, они отправили еще одну делегацию, которая должна была представиться как имеющая мандат сената, чтобы предложить Сулле переговоры и даже сделать ему предложение о реституции командования экспедицией против Митридата при условии, что он не продвинет своих войск к Городу ближе чем на пять миль (около 7,5 км).

Сулла и Помпей почувствовали опасность: возможно, они знали, что сенат не дал никакого мандата подобного рода. Как бы то ни было, они снизошли к просьбам и сделали вид, что разбивают лагерь на указанном расстоянии. Но как только ушла делегация, Сулла отправил двух своих помощников, Луция Базила и Гая Муммия занять стратегические пункты на городской стене и, в частности, Эсквилинские ворота, которые открывались на восточную дорогу в Пренесте. Помпей и Сулла следовали с основной, спешно продвигавшейся группой своих войск.

Из-за существенного неравенства противостоящих сил операция не должна была длиться слишком долго. Задачей Помпея было войти в Рим через Коллинские ворота (на северной стороне); второй легион должен удерживать Целимонтанские ворота (на юго-востоке); третий находился на юго-западе на мосту Сублиция, самом старом мосту Рима, который соединял Форум Боарийский с районом Яникула на правом берегу Тибра; четвертый легион оставался в резерве у подножия городской стены; Сулла с последними двумя легионами проник через Эсквилинские ворота. Его два помощника должны были повозиться с войсками Сульпиция, хорошо подготовленными для уличных боев и стойко сопротивляющимися, занимая крыши, откуда они сбрасывали на солдат различные метательные снаряды. Он прибыл вовремя, чтобы предотвратить панику, которая проявилась в самом начале, распорядился поджечь дома, в которых закрепились его противники, и отдал приказ находившемуся в резерве легиону выступить на поддержку через Виминальские ворота, чтобы достичь квартала Субур. Марий и Сульпиций, боясь быть атакованными войсками, которые Сулла разместил на мосту Сублиция, отошли на мост Оппия. Марий, спрятавшийся в храме Телла, призвал на помощь рабов; он обещал свободу тем, кто согласится сражаться на его стороне. Но если верить Плутарху, таким образом он приобрел только трех рекрутов: хорошо было видно, что дело проиграно; и действительно, его без труда низложили и принудили к постыдному бегству — так же, как и его сторонников.

Чего и опасались, беспорядочное бегство противников спровоцировало у некоторых солдат Суллы желание грабить: узнав о грабежах, в частности, в районе Форума, где Марий построил себе дом, он приказал задержать и убить грабителей на месте. Имея прецедент, они во всех кварталах Города разместили посты охраны как для того, чтобы предотвратить осложнения, спровоцированные победителями и всеми, кто являл свою радость тем более разнузданно, чем больше был их страх раньше, так и для того чтобы подавлять, к слову, маловероятные, выступления тех приверженцев Мария и Сульпиция, которые остались в Городе. Затем они немедленно созвали собрание сената для принятия карательных мер к побежденным. На заседании не хватало людей: и тех, кто слишком открыто принял сторону Мария и Сульпиция, и тех, кто боялся, как бы победители не решились на чистку в больших масштабах. Однако хотя Сулла и, особенно Помпей, стремившийся отомстить за своего сына, и правда располагали убедительными аргументами, чтобы требовать головы своих основных противников, в высоком собрании было еще достаточно независимых лиц, осуждавших репрессии против Сульпиция и рассматривавших их как акт насилия, предпринятый со стороны Суллы и Помпея, чтобы устоять. Так, знаменитый старец Квинт Муций Сцевола, по прозвищу Авгур, дабы отличать его от родственника-тезки, по прозвищу Понтиф, — одного из великих юрисконсультов Республики, упорно отказывался голосовать за предложение Суллы объявить врагами народа Мария, Сульпиция и десятерых других видных деятелей, которые их активно поддерживалн. Нужно сказать, что у Сцеволы были некоторые личные причины выступать против этого декрета: его внучка вышла замуж на Гая Мария Евна, сына старого врага Суллы, также входившего в число тех, кого надо было уничтожить. Однако, надо думать, что представленные им аргументы не полностью относились к семейной солидарности, но имели более общий характер, поэтому могли быть поняты определенным числом сенаторов. Все же, несмотря на сопротивление человека, столь замечательного своей юридической и философской культурой и стоической строгостью, свидетельством чему является вся его жизнь, сенатское решение было принято.