Газета Завтра 323 (6 2000) - Газета Завтра Газета

— Эти, что ли, отошли? — спросил об открывших огонь снайперах кто-то из бойцов.

— Хрен его знает. Там тоннелей нарыто — не меряно. А может, уже другие. Этим-то не очень дали очухаться. Накрыли, когда те еще били по нам по полной!

Корректировщики тотчас начинают связываться с "цэбэу" — центром боевого управления, запрашивать огонь по новой цели. Комбат докладывает на "Динамо" — в штаб Трошева — обстановку. Штаб останавливает атаку. Приказ один: беречь людей!

В ожидании очередного артналета свободный народ разбредается по подвалу, устраиваясь кому как удобно. Закуривает, притыкается к углам, дремлет. Все это под аккомпанемент разгорающейся перестрелки. Сухо трещат выстрелы снайперов, заполошно захлебываются пулеметы, ухают разрывы "граников".

— Сейчас будут работать "Тюльпаны", — кричит сквозь стрельбу корректировщик. И все приникают кто к бойницам, кто к проломам. Выглядывают осторожно, хоронясь от снайперов. Но любопытство сильнее.

"Тюльпан" — сверхмощный миномет. В начале девяностых грачевская команда решила, что орудия большой мощности Российской армии не нужны. И все "Тюльпаны"... были отправлены на базы хранения. По логике "граченышей" они мешали мобильности "новой" Российской армии. Сегодня в Грозном глупость этого решения видна особенно явно. У армии не оказалось артиллерии, способной разрушать особо защищенные объекты противника. Бункеры, штабы, склады. И пришлось буквально заново создавать артиллерию особой мощности. Восстанавливать и вводить в строй.

Где-то далеко тяжело ухнули залпы. Через мгновение пол под ногами заходил ходуном от близких разрывов. Судя по мощи разрывов, это работает "Мста". Неожиданно откуда-то из зенита на крышу пятиэтажки стремительно упала жирная черная "капля". Она словно впиталась крышей. Прошло мгновение, полтора — и вдруг бетон под ногами буквально вздыбился от близкого взрыва. С потолка дождем посыпались штукатурка и куски лопнувшего бетона. А два средних подъезда пятиэтажки, как в замедленном кино, беззвучно лопнули и сложились до основания. Так работает "Тюльпан"…

К ночи 1-й батальон 506-го полка взял пятиэтажку и закрепился на другой стороне улицы. Очередные триста метров пройдены. За них отдали жизнь четверо бойцов и один офицер. Десять человек выбыли из строя по ранению…

Вечером я вдруг вспомнил, как на прошлой войне в брошенных на штурм в новогоднюю ночь частях офицеры вели свой календарь. “Это для кого-то сегодня 13 января, — объяснял мне тогда комбат вэдэвэшного "спецназа". — А мы Новый год не встречали. Мы дрались. И потому для нас он еще не начался. Вот когда вернемся — хоть в мае — елочку поставим, шампанского выпьем, родных обнимем — тогда и Новый год начнется. А сейчас, извини, у нас 44 декабря…”

2000 год многие части тоже встретили на передовой. И значит, для очень многих русских мужиков сегодня еще 56 декабря прошлого тысячелетия…

РАЙ ПОД ТЕНЬЮ САБЕЛЬ?

…Когда видишь, какая мощь стянута под Грозный, эти бесконечные поля, заполненные техникой, военными лагерями, рядами пушек и колоннами машин, когда видишь, как дивизион сверхмощной артиллерии выбрасывает в день по 800 снарядов и буквально засыпает позиции боевиков, но те стоят под огненным шквалом насмерть, поневоле начинаешь уважать этот народ. Стойкость его мужчин, мужество и терпение его женщин. Сначала я стыдился этого, казалось бы, запретного к врагу чувства, но когда я услышал эти же слова от солдат и офицеров, то понял, что в уважении к врагу нет ничего стыдного. Врага можно и нужно уважать. Иначе его невозможно победить.

Грачев, Ерин и Степашин не уважали чеченцев, не видели в бородатых дудаевских ополченцах достойных противников. Так — сброд, банда, которую разогнать можно "одним десантным полком", как это пообещал Грачев. Им казалось, что все будет, как в Москве в октябре 93-го: если танки выехали на улицы — значит, победа в кармане. За эту самоуверенность Грачева, за высокомерие Ерина и Степашина мы заплатили сотнями солдатских жизней в новогоднюю ночь кровавого 95-го.

Я уважаю этих врагов. Уважаю народ, бросивший вызов великой России. Не побоявшийся огромной военной мощи Империи, гордый, стойкий, злой. Когда я вижу видеокадры зверских казней, когда на экране режут глотки живым людям, рубят головы, отрезают пальцы, когда я вижу обезображенные нечеловеческими пытками тела солдат и офицеров, я понимаю, что ненавижу этого врага. Я пытаюсь понять и не могу понять логику их операторов, смакующих смерть и пытки безоружных пленников. Я пытаюсь понять, и не могу понять зверские убийства русских стариков, женщин и детей только за то, что они русские. Я пытаюсь понять, что заставляет чеченцев делать ни в чем не повинных людей рабами, гордиться и хвастаться жестокостью к беззащитным, смаковать зверства, культивировать ненависть и месть.

И когда я вижу глаза русского раба, семь лет гнувшего спину на семью Басаевых, когда вижу глаза русской девочки, у которой на глазах вырезали всю семью, а ее саму десятилетней кинули в бардак для арабских наемников, я понимаю, что все муки, которые приняла за эти годы Чечня, заслуженны, и все ее руины, все ее свежие кладбища и все ее горе — лишь слабая расплата за те богомерзкие преступления, которыми испоганена эта земля. И во мне умирает жалость... Да, я уважаю этого врага, но во мне нет жалости к нему, нет милосердия.

…Мне попался в руки интересный документ — отчет о сессии Верховного Совета с постановлением о возвращении репрессированных чеченцев из мест ссылки. Все чин по чину. "Слушали… Постановили…", и вдруг фраза "…Присутствовавшие в зале старейшины чечено-ингушского народа обратились к Верховному Совету Союза Советских Социалистических Республик со словами глубокой и искренней благодарности за мудрость этого решения и клятвенно уверили присутствовавших в вечной верности чеченцев и ингушей братской семье советских народов". Вот так. "Вечная верность…" Всего через сорок лет после тех "горячих клятв" дети и внуки тех "старейшин" устроят "братским народам" концлагерь в отдельно взятой республике.

Я пытаюсь понять, чего не хватало чеченцам в Советском Союзе? Чем были они притеснены или чего лишены? Видит Бог — уровень жизни на моей родной Смоленщине был куда ниже по сравнению с тем, как жили тогда в Чечне. Так что это, месть за события стопятидесятилетней давности? Но почему дагестанцы, так же храбро воевавшие против войск "Белого царя", сегодня мирно и спокойно живут в России? Кто завещал чеченцам месть? Шамиль? Но во всех своих письмах из плена он призывал соотечественников жить в мире и дружбе с Россией. Раскаивался в бессмысленной борьбе.

Тогда почему здесь сегодня идет война? Ведь, казалось бы, "де-факто" чеченцы получили свободу пять лет назад. Россия ушла из Чечни. И даже был подписан торжественный мир и с помпой объявлено об "окончании стопятидесятилетней войны". Почему тогда в августе этого года тысячные группировки Басаева и Хаттаба вторглись в Россию? Чего им не хватало?.. Вопросы без ответов.

…Рынок Урус-Мартана. Чеченки торгуются, спорят, таскают товар. На прилавках сахар, сигареты, конфеты, чай, консервы, макароны. В мешках мука и крупа. Все "завозное", импортное или российское. Чеченцы особняком стоят в стороне. Торговля на рынке — не мужское дело. Взгляды недобрые. Почти в каждом инстинктивно представляешь боевика. Конечно, это излишняя мнительность, но среди разглядывающих нас чеченцев наверняка есть те, кто по ночам достает спрятанное оружие и обстреливает нашу комендатуру. Последний такой обстрел был сегодня ночью.

— Знаешь, как переводится "Урус мартан"? — дергает меня за рукав молодой нахальный чеченец. — Русская смерть, русская могила.

И он вызывающе заглядывает мне в глаза. Взгляда я не отвожу. И с минуту мы буквально едим друг друга глазами. Потом он отворачивается, презрительно сплевывает и отходит. Сюрреализм! Захваченное село буквально упивается своей безнаказанностью. Попробовал бы кто-нибудь из русских сказать что-то подобное чеченскому боевику. Убили бы на месте. Голову отрезали. Но мы — "цивилизованные", и потому мы терпим и молча сносим оскорбления и нахальство. Только в глазах чеченцев это не доблесть. Это трусость и слабодушие. Здесь в почете только сила…

Во дворе у входа в комендатуру топчется пожилой чеченец. Он пришел узнать насчет пенсии. Денег он не получал уже года четыре. Только дочери помогали. Одна живет в Астрахани, другая в Полтаве. Но с началом войны все связи с ними прервались.

— Чеченцы никому не уэрят, — говорит он, составляя русское "в" из привычных чеченскому языку "у" и "э". — Ни боевикам, ни России, ни арабам. Нас все обманывали и бросали. Теперь каждый за себя. Вы думаете, здесь все за боевиков? Нет. Ваххабистов (так он почему-то называет ваххабитов) у нас не любили. Эти вообще выродки. У любого могли, что хотели, отобрать и убить. Для них свои — только такие же ваххабисты.