Космопорт, 2014 № 05 (6) - Александр Силецкий

В послесловии Лем отметил: ««Пикник на обочине» основан на двух концепциях. Первая — это (…) стратегия неразгадываемости тайны пришельцев. (…) Вторая — это реакция человечества на Посещение, отличная от обычной в научной фантастике. (…) Посещение в «Пикнике» — это не странность для странности, а введение исходных условий для мысленного эксперимента в области «экспериментальной историософии», и в этом заключается ценность этой книги». Лему не понравилось окончание романа: «Не авторский комментарий должен уводить нас от навязываемого структурально решения, а сами события в их объективном виде. Поэтому локально мощный эффект эпилога портит прекрасное целое книги». Впоследствии, отвечая на вопрос о советской научной фантастике, Лем отметил: «Собственно, кроме пары книг, таких как «Пикник на обочине», я не нашёл там ничего такого, что бы меня восхитило. Эта книга Стругацких вызывает во мне своеобразную зависть, как если бы это я должен был её написать. С повествовательной точки зрения она безумно увлекательна, хотя авторы немного и хватили через край».

Но в произведениях Стругацких важно и ценно ещё и другое — аллегорически-иносказательный подход, что особо отмечал и Лем: «Большинство их произведений — это беспощадные карикатуры на советский тоталитаризм и социальные отношения. Они говорят, что никто не может быть сделан счастливым насильно, осуждают злостные злоупотребления внутри системы и т. д. Их «Трудно быть богом», возможно, лучший пример подобного типа произведений. Тогда едва ли удивительно то, что с того момента, когда советская система развалилась, в работах Стругацких стали заметны любопытные и показательные тенденции. В прошлом писатели очень близко, насколько возможно, принимая во внимание инструкции советской цензуры, шли вдоль допустимых границ художественного творчества. Они должны были скрывать то, что находятся в социальной и политической оппозиции к режиму. Естественно, когда в какой-то момент в 1960-х годах эта сторона их творчества была замечена советскими литературоведами, разные осведомители и доносчики, конечно, в меру своих возможностей в качестве литературных критиков, причинили много вреда этим писателям (задерживая публикацию их работ и т. д.)».

Подобным подходом пользовался и сам Лем: «Вначале научная фантастика воспринималась как дурацкая литература. До тех пор, пока Советы не догадались, что братья Стругацкие являются идеологическими перебежчиками и до тех пор, пока это информация не была передана в Польшу, можно было себе очень многое позволить и ловко камуфлировать. (…) И если делались не очень прозрачные намёки, то это проходило». В связи с этим была проблема-опасность, которая не в полной мере осознавалась на Западе, но которую хорошо понимал Лем: ««Расшифровка» произведений Стругацких, когда они сидят в СССР и не пользуются большой любовью властей, кажется мне очень несоответствующей ситуации. Иначе обстоит дела с умершими авторами, как Адамов, ибо даже КГБ не сможет сделать ничего плохого покойнику, но выискивание мельчайших намёков у братьев Стругацких — это уже подобно доносу! Недавно я начал читать в «Знание — сила» их новый роман [ «Волны гасят ветер»], который представляется продолжением «Жука в муравейнике». Как-то меня это не очень увлекает, но считаю, что не следует указывать, «что авторы в действительности имели в виду», даже если намёки представляются невинными. Это очень деликатный вопрос. Я сам, когда пишу о Стругацких, осознанно воздерживаюсь, например, в послесловии к «Пикнику на обочине», и в письме старался отговорить одного американского профессора от публикации его лекции о Стругацких, потому что это может им навредить».

А в целом у Лема общее впечатление от творчества Стругацких сложилось очень положительным, ибо в одном из своих последних интервью, данном испанцам, на вопрос, как Лем относится к Брэдбери, Кларку и Азимову, Лем ответил: «Никак. Я думаю, что россияне, братья Аркадий и Борис Стругацкие, лучше».

Составление, перевод, комментарий и фото Виктора Язневича.

Виктор Язневич родился в 1957 г. в Гродно. Окончил Факультет прикладной математики БГУ, кандидат технических наук С 1999 г. переводчик философско-публицистических работ и рассказов Станислава Лема на русский язык. Составитель и переводчик многих изданных в Москве сборников таких работ С. Лема, автор более 30 опубликованных в разных странах статей о его творчестве. Живёт в Минске.

Станислав Лем

Три моих желания

Год назад мюнхенское издательство «Matthes & Seitz» обратилось ко мне с просьбой ответить на вопрос, который они задавали различным знаменитостям, главным образом из ФРГ: как бы я отреагировал на известие о высадке на Землю существ из космоса. Я отказался от участия в этом опросе, объяснив в письме, что считаю такое событие невозможным и не желаю выдумывать свою реакцию на невозможное. Издатель опубликовал копию моего письма в книге «Инопланетяне здесь», содержащей ответы на этот вопрос, и забавным оказалось, что все опрашиваемые дали ответ, а отказался только писатель, занимающийся фантастикой.

Краков, 11.04.79

Уважаемый господин Маттес!

Я благодарю за Ваше письмо, а также за предложение добавить в запланированную Вами книгу мою реакцию на приземление инопланетных существ. Я сожалею, что не могу принять за чистую монету предположение (о том, что дело дошло до выше указанного появления инопланетян на Земле), явившееся предпосылкой Вашей затеи. Факт мы можем воспринять или в случае непосредственного личного переживания, или доверяя сообщённой информации. В первом случае (если бы мне пришлось пережить что-то типа прямого контакта с гуманоидными космическими пришельцами) я бы считал себя душевнобольным, а во втором я бы придерживался мнения, что это сообщение неверно (поскольку вымышлено, искажено, ошибочно истолковано и т. п). Я хочу попытаться объяснить причину такого моего отношения на примере. По образованию я врач, и 28 лет назад я работал акушером в одной клинике. Если бы мне кто-то сказал, что он присутствовал при рождении ребёнка, который покинул лоно своей матери с маленькой электрической гитарой в руке, то я ни в коем случае не поверил бы этому; если бы мне пришлось лично пережить что-либо подобное, то я бы посчитал это переживание галлюцинацией. А именно потому, что я так много знаю о беременности, родах, новорождённых, что я не мог бы поверить в указанный случай. Теперь что касается инопланетян, в этой теме я также считаю себя (пусть и самопровозглашённым) экспертом. На моей шкале правдоподобности есть следующая градация вероятного: информационный контакт с «другими» я считаю возможным, хотя и маловероятным в нашем столетии; их появление на Земле я считаю почти невозможным, если бы речь шла о НЕ человекоподобных существах; но то, что они одновременно должны быть человекоподобными и появиться в наши дни, — это для меня уже явная «квадратура круга». В общем, как я не могу представить себе квадратные круги, так же я при всём своём желании не могу представить себе такой случай, когда эти гуманоиды находятся среди людей. И то, что мне кажется невозможным, я не могу рассматривать в качестве предпосылки, которая должна была бы определить мою реакцию на этот случай. Всерьёз не получится, а если это всего лишь шутка, то я не думаю, что смогу ответить на ваши ожидания остроумным замечанием.

С наилучшими пожеланиями

Станислав Лем

Так началось моё сотрудничество с издателем, который в начале весны 1979 года придумал очередную анкету. На этот раз опрашивалось множество людей уже за пределами Германии. Следовало описать три наиболее личных желания, игнорируя реальность их исполнения, словно ты ребёнок перед волшебником из сказки. Мой ответ был опубликован в книге «Острова в Эго. Книга желаний» [Inseln im Ich. Ein Buch der Wunsche. - Munchen: Matthes & Seitz Verlag, 1980, 339 s.]. Ответ был настолько искренним, что я решил опубликовать его в собственном переводе (оригинал был написан на немецком языке). Добавлю, что тем самым впервые в жизни мне довелось ощутить проблемы, которые, как правило, являются уделом переводчиков, мучающихся с передачей моих польских неологизмов на иностранные языки, теперь же я должен был изобретать польские эквиваленты того, что выдумал по-немецки.

Чтобы основательно воспользоваться предоставленным мне правом исполнить три желания, начну с обычной невозможности, чтобы последним желанием углубиться в то, что «наиболее невозможно». Это заявление может удивить, потому что обычно невозможному степень не приписывают. Но это ошибка, возникающая от фатального отсутствия общей теории удовлетворения всяких желаний, то есть теории, для которой граница между тем, что возможно, и тем, что невозможно, малозаметна. Покажу это в своих желаниях, охватывающих различные уровни невозможного.