Все хотят - Анастасия Благодарова

раздражение. Естественно, выступил рыцарем. Прикрыл собой, как сегодня прикрыла подругу Тася.

Через двор по гравийной дорожке бежал пёс. Дикая помесь лабрадора и, кажется, непознанного науке страшилища. К своим годам достигла роста, с которыми легко катать верхом маленьких детей. Чёрная пасть раззявлена, язык хлопает на бегу, как и единственное ухо. Любители четвероногих узнали бы искреннюю собачью радость. Тася видела не что иное, как стремительно приближающуюся мучительную смерть.

Остап не отвлекался на пламя страха, колышущееся за его спиной — сосредоточился на животинке. Присел на корточки, и зверь замедлился. Когтистые лапы взрыхляли каменное месиво, точно водяную гладь. Шорох гравийной россыпи заглушал бешенный пульс девушки. Напрочь забыла обо всём на свете. О путях спасения, о добре и зле — всё забыла. Как во сне ситуация перевернулась с ног на голову, утратила логику и похерила роли. Остался только кто-то храбрый между ней и её детским страхом.

Дворняга покорно отдалась грубой ласке мужских рук. Остап гладил по всклоченной шерсти, трепал, будто щупал собачий череп на предмет повреждений. Бесстрашный, недовольный, приговаривал:

— Ну что? Что? Чего?

Тася смотрела зачарованно. Внезапно захотелось в туалет, но на сей раз стерпела. В возрасте пяти лет так не получилось. Тогда такая же огромная собака напала на приятеля, с которым игрались в песочнице. Дворняга размером с взрослого козла рвала орущего от боли мальчика как тряпичную куклу. Не перегрызла горло только потому, что отвлеклась на бегущую со всех ног прочь Тасю. Садовый работяга, которому и наказали последить за детьми «буквально пять минут», подоспел в последний момент. Дед пнул псину и без всякой жалости заколол старой доброй косой.

Остап почесал собаке горло. Изуродованные шрамами пальцы на секунду напряглись, будто в последний момент удержались, чтобы не сомкнуться на шее. Недобро, властно заглянул зверю в глаза, и тот верно стушевался. Бас вызвал полчище мурашек:

— Тупая тварь. Сгинь.

И тварь послушалась. На мгновение задержалась, убедиться — ей, в самом деле, здесь не рады. Без пищи и любви, сгинула за поворотом ближайшего дома. Очнувшись, Остап обернулся к Тасе.

— А-а, — с трудом выдохнула она. — А, это твоя?

Ошейника не было. Но то, как обращался с псиной, не говорило ни о чём другом. Ему вопрос не понравился.

— Впервые вижу. Испугалась?

И без дара распознавания оттенков ауры ясно как день — очень.

— Ничего не бойся со мной. Мне гопников защемить, чтоб убедилась?

— Не… не надо.

Тасе не хватило духу для примитивных острот. Аж подурнело. От недавней новости о нападении бродяжки на мужчину не было так плохо. Но эта собака… эта собака так похожа на ту, из детства! Один в один, если не считать отгрызенного уха. Или сказалась общая нервозность? Настолько, что упырь привиделся островком спокойствия в бушующем море безумия. Упасть бы ему в объятия, и путь делает, что хочет. В конце концов, он со своими заманчивыми предложениями может дать ей желаемое и даже больше.

«Позор, твою мать! — откликнулась психика. — Позор! Позор!»

Тася оскалилась от бурления в душе. Сунула руки в карманы, обошла спасителя по ступенькам вниз. Отправила к облакам невысказанную молитву:

«Боже, если Ты есть, если Ты помогаешь, помоги ещё раз. Я одна не вывезу».

«Молись, молись» — умилялся тот, кто не умеет читать мысли.

Блеск глаз, устремлённых в небо, вкупе с бледными искрами надежды по периферии биополя упырь не перепутает ни с чем. Редкое явление его прошлых жертв, очаровательное в своей трагичности. Только именно сейчас обидно.

«Я же паинька. И что этим жирухам надо?!»

Глава 6 — На костях науки

Остап забыл про горение огня и течение воды. Про работу другого человека, отмеченную в пословице, также благополучно забыл. Единственное, на что мог смотреть вечно — Тася. Но его девочка, бывшая недавно личным учителем, на сей раз решилась примерить роль экскурсовода. Не смел отказать ей в таком удовольствии, да и себе, что греха таить? Это гораздо проще, чем пытаться разобраться в их студенческой галиматье. Потому теперь со всей ответственностью глазел по сторонам.

Университет, куда стратег Остап меньше месяца назад отправился искать, и где в итоге нашёл, который год разваливался на улице никому не известного деятеля, в городе никем не уважаемого труда. Двухполосная автомобильная дорога с одряхшими тополями по краям, не срубленными лишь потому, что отвлекают внимание от карагачей, кои обкорнали до самого ствола. Окостенелые вязы, покрытые круглыми спилами, как язвами, напоминали огромных жирных червей, вырвавшихся из сырой плоти земли. Ровные ряды административных зданий, техникумов по правую и левую руку — всё перестроенные мелкие фабрики, детские сады. По плану советских градостроителей здесь должен был жить и процветать совсем другой город, во славу Первомая. В итоге же он остался куковать несчастной сиротой убиенной девяностыми страны. Беспризорный, никому, кроме соседнего металлургического комбината, ненужный, город пурхается, карабкается в своей болотной низине, отсрочивая бесславную смерть. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтоб догадаться о его скорой неотвратимой гибели. Настроение угнетения сквозило в каждой детали, в каждом бестолковом взгляде прохожего. Да даже в падении пьянчуги, шлёпнувшегося у продуктового супермаркета.

Тася ничего не рассказывала ни о городе, ни о местных достопримечательностях, кои и не нуждались в представлении. Щели блочных домов замазаны по чуть-чуть и давно. Местным вандалам ещё недоставало наглости причинять художества лицевой стороне зданий, но кто-то уже рискнул. На витрине строительного магазина, в углу заклеенной скотчем, кто-то размашисто кроваво-чёрным написал строчку из песни. «Проститутка-любовь никому не откажет»6. Понимай Остап буквы — непременно воодушевился бы.

От луж по асфальту ползли трещинки. Осколки бутылок, некоторые старше Остапа, постепенно обращались в сверкающую мозаику тротуаров, какой не может похвастаться та же рекламная Португалия. Парню стало бы тоскливо от неутешительного вывода — никогда ему не побывать за границей. Без документов — никак. Такому, как он, опасно демонстрировать себя, опасно ввязываться в социальные игры. Остаются ему только эти хмурые провинциальные города, до которых можно добраться автостопом. Не слишком большие, чтоб камер видеонаблюдения поменьше, и не деревни, чтоб местные глазастые тут же приметили чужого. Незавидная участь, а Остап, покорившийся своей судьбе, был довольнее многих.

— Куда идём, дорогая?

Тася сбросила ласковое обращение с плеч, как скользкую змею. Не покидая убежища души, ответила:

— Я — в общагу. Ты — не знаю.

— Что, — усмехнулся он, — даже на чай не пригласишь?

Она