С крестом или с ножом - Ярослав Галан

В 1917 году желто-блакитным немецким агентам Зализняку, Донцову и Назаруку посчастливилось наконец выплыть на широкую арену. Им казалось, что настало их время. В Берлине внимательно читали их отчеты о выступлении Михновского на армейском съезде в Киеве. Читали и строили свои планы.

Эти планы встали перед миром во всей своей наготе на Брестской мирной конференции. С легкой руки генерала Гофмана за столом этой конференции оказались и украинские севрюки.[2] Выпущенные из берлинской клетки желто-блакитные попугаи послушно повторяли то, чему их учили долгие годы немецкие хозяева, и услужливо кивали, слыша требования немецкой делегации, предъявленные советскому правительству. Когда же немецкий генеральский кулак стукнул по столу, и советским делегатам был предъявлен ультиматум в отношении Украины, и перед украинским народом во весь рост встала опасность австро-германской оккупации, националистические статисты на радостях запели «Осанна в вышних…» Вильгельму. Наконец, как им казалось, настало их время, а с ним возможность сменить лакейскую ливрею на министерский фрак.

Но жестокая судьба и на сей раз разочаровала лакеев, лишний раз показав им, что значительно легче надеть ливрею, нежели сбросить ее. В то время как украинский народ делами своих воинов начинал новую книгу своей славы, когда вся Украина поднялась на борьбу с немецкими оккупантами, подражатели Мазепы из Центральной рады не осмеливались выйти на улицу из приемных немецких столоначальников. Огни восстаний, вспыхивавших то в одном, то в другом конце нашей страны, тревожили и беспокоили испытанных в боях прусских генералов, а киевских «министров» приводили в ужас. Люди без родины теперь почувствовали, что значит ненависть великого народа, ненависть, которую нельзя было погасить никакими репрессивными мерами, потому что каждая пуля, выпущенная оккупантом или его гайдуком в жупане, была только лишней искрой, приближавшей минуту взрыва великого всенародного восстания.

Когда на смену политиканам из Центральной рады пришел новый немецкий фаворит — Павел Скоропадский, положение от этого нисколько не изменилось. Украина клокотала, Украина хотела жить по-своему. Она с одинаковым ожесточением уничтожала карательные экспедиции генерала Эйхгорна и синежупанников Скоропадского.

Всю силу народного ожесточения почувствовал Скоропадский осенью 1918 года, когда ему пришлось бежать в немецком санитарном поезде, бежать по тем же дорогам, по которым вскоре после этого улепетывали и его наследники из петлюровской школы.

Напрасно желто-блакитники пытались потом вырвать из истории эти черные, позорные для них страницы, напрасно националистические фальсификаторы слагали потом за границей легенды про свои «фермопилы» под станцией Круты, факт остается фактом: в те грозные годы их влияние никогда не выходило за круг, очерченный штыком интервента.

Еще одну попытку сесть на шею украинскому народу они предприняли в 1919 году. На этот раз вследствие временного бессилия берлинского протектора они заключили союз с Пилсудским, который тогда как раз готовил свой поход на Киев. Симон Петлюра, тот самый Петлюра, который зимой того же года патетически заявил, что его спор с поляками о Западной Украине можно решить только мечом, через несколько месяцев после того не только спрятал меч в ножны, не только поспешно признал претензии Пилсудского на Западную Украину, но и тайным договором отдал ему всю территорию по правому берегу Днепра, оставляя за собой лишь скромное право руководить Левобережной Украиной, да еще и под строгим контролем Варшавы…

Между тем Пилсудскому счастье сопутствовало еще меньше, чем Вильгельму II. Через несколько недель после начала своего наступления он думал уже не о Киеве, а о том, как бы удержать в своих руках Варшаву. «Правительство» Петлюры успело и на сей раз спастись бегством, перенеся свою столицу на колесах в Западную Польшу. Салон-вагоны с изображением трезубца навсегда застряли в глухом тупике станции Тарнов, а их пассажирам оставалось лишь одно: стареть на чужих хлебах и, старея, ожидать очередной конъюнктуры, искать новых меценатов политической проституции, достаточно сильных, чтобы наполнить разочарованные сердца «ботокудов»[3] новой надеждой на выполнение бредовых мечтаний.

Ждать пришлось довольно долго. Но в этом антракте между двумя действиями — первой и второй мировой войнами — люди без родины не били баклуши. С одной стороны, они вновь сучили разорванную событиями нить, связывающую их с Берлином, с другой — они продолжали спекулировать на ягеллонской великодержавной мании Пилсудского. Чтобы не потерять формы, они подвизались одновременно во всех возможных контрразведках. Ольга Басараб самоотверженно работала для немецкой, Петро Певный — для польской, Онацкий и Островерха — для итальянской. Одни, кандидаты в желто-блакитные мандарины, как Скоропадекий и Коновалец, ждали лучшей поры под черными крыльями немецкой псевдореспублики, другие, как Андрей Левицкий и Дмитро Левицкий, — под белыми крыльями орла из-за Вислы.

Через своих агентов, которые были также агентами их хозяев, они и дальше пытались «стучать в сердца» украинского народа. Стучали обрезами и револьверами, стучали шпионством, саботажем и диверсионными актами, стучали живой пропагандой. Когда в ответ на это народ стукнул их под Базаром, стукнул их на процессе нового варианта Союза освобождения Украины — так называемой «Спілки визволення України», они подняли бешеный вопль о «красном терроре на Украине». Карлики с заплеванными от бессильной злобы бородами разбежались по Европе и карабкались на трибуны, с которых они призывали к «крестовому походу» против Страны Советов, в частности против Украинской Советской Социалистической Республики.

Эта шумиха не случайно совпадает во времени с приходом Гитлера к власти. Не случайно Милена Рудницкая облюбовала для своих антисоветских «крестоносных» выступлений трибуну женевского «Конгресса национальных меньшинств», руководимого матерым гитлеровцем. Пенсионеров из желто-блакитной малины Гитлер благословил на свою службу, а Геббельс дал им путевку в политическую жизнь.

Нужно заметить, что в то время желто-блакитники показывали пример «дисциплинированности». Как известно, так называемая Организация украинских националистов, пытаясь обмануть народ Западной Украины своей суррогатной «революционностью», с самого начала существования применяла тактику индивидуального террора против отдельных представителей польской администрации. Но достаточно было Гитлеру договориться с Беком, чтобы вожаки этой организации внезапно прекратили свой «террор». Больше того: когда некоторые дезорганизованные этой неожиданной переменой тактики члены организации отважились протестовать, они расплачивались жизнью. Трупы юноши и девушки, найденные с простреленными головами на берегу одного из львовских прудов, весьма убедительно свидетельствовали о том, что для верховодов ОУН (Организация украинских националистов) интересы фашистской Германии были дороже, чем кровь и жизнь их товарищей по организации.

Но только в июне 1941 года люди без родины показали, на что способна каналья, превратившая политический бандитизм и предательство в свою профессию.

Еще танки гитлеровских псоглавцев не успели взять разгон, как желто-блакитники Западной Украины уже повытаскивали ножи из-за голенищ.

Едва оккупанты успели войти во Львов, как вся шайка повылезла из нор и бросилась убивать советских людей, соперничая в зверствах с фашистской солдатней. Почему? Прежде всего потому, что таков был приказ гестапо…

Польский писатель Жеромский, мечтая о будущей Польше, написал когда-то «Сон о шпаге». Желто-блакитники оказались значительно скромнее. Им снилась не рыцарская шпага, а обыкновенный шпицрутен немецкого полицмейстера.

Однако даже и этот их сон продолжался недолго, его прервала та самая рука, что вложила в их руки бандитский нож. Два вооруженных отряда, которые в первые дни войны немцы разрешили организовать галицийским «ботокудам», были разогнаны немецкими офицерами раньше, чем солдаты этих отрядов успели освоить прусский парадный шаг. Только изрядно постаревшим и беззубым ренегатам Гиммлер разрешил еще играть в политику, которая заключалась главным образом в перепечатывании материала из «Фелькишер беобахтер» на страницах «Краковских вестей»…

Двадцать пять лет советской власти — двадцать пять лет украинской государственности. Фашисты не считают нас за народ, они заклятые, неутомимые враги Украины, враги ее государственности. С ними мы ведем борьбу не на жизнь, а на смерть. За их смерть, за нашу жизнь.

В жестокой борьбе объединился весь наш народ. В героизме боевых будней он строит себе памятник бессмертной славы. И чем ближе подходит день нашей победы, тем сильнее бьются простые и великие в своей простоте сердца советских людей.