Мастер гендзюцу: проснись, если сможешь - Эпсилон Тукана

Он искал знакомую чакру.

Чакру Саи.

Итачи прекрасно сознавал, что он не сенсор, и вся эта затея изначально была бредовой. Но Шисуи ясно дал понять, что больше не позволит ему рисковать, а значит, этой ночью сторожить сон ему, Итачи.

Шисуи был прав. Он все рассчитал и правильно распределил роли, но Итачи все равно затаил легкую обиду.

Слабак. Неопытный слабак. Как же мне далеко до Шисуи…

Как только мама вышла из комнаты, он завалил его вопросами, но друг устало отмахнулся и сказал, что ему нужно самому поразмыслить надо всем этим. Он обещал рассказать все вечером.

И, тем не менее, Итачи не собирался оставаться в стороне. Если Шисуи не позволит отправиться с ним в гендзюцу, он поможет ему из реальности. Пускай он не сенсор, пускай в толпе чакру Саи различить практически невозможно, но стоит хотя бы попробовать. Итачи рассчитывал на чистую случайность. Что убийца столкнется с ним в толпе, невольно или осознанно, и он узнает ее.

Или его. Это было еще не ясно. За образом хрупкой девочки мог скрываться кто угодно.

— Эй, ты меня слушаешь?

Голосок Изуми вернул Итачи к реальности.

— Что, прости?

Изуми немного смутилась.

— Ты ведь не слушаешь, — грустно заключила она. — Думаешь о чем-то.

— Извини.

Итачи вдруг заметил, что они двигаются к детской площадке. Внутренние механизмы застопорились и отчаянно скрипели, искря и выпуская клубы дыма: «Не иди туда!»

Точно, как во сне. Та же площадка. Только Изуми все еще оставалась собой. Теперь уже она провалилась в свои мысли и задумчиво брела по направлению к качелям. Итачи понял, что она хочет сделать, и дернул ее за руку. Подруга остановилась и удивленно проронила:

— Ты чего?

Нет, если бы она начала раскачиваться на качелях, как Сая, Итачи бы этого не вынес.

— Просто давай посидим.

Он кивнул на лавочку. Изуми растерянно пробормотала:

— Ладно. Если ты так хочешь, Итачи-кун.

Они присели рядышком.

— О чем ты думаешь? — спросил Итачи.

Подруга помрачнела.

— Про убийства, — Изуми взглянула на него с тревогой. — Мне страшно, Итачи-кун. Я… я боюсь засыпать.

Она отвернулась. А Итачи понял, что теперь он тоже боится. Не только за родителей, Саске, Шисуи. А еще и за Изуми. Чистая добрая девочка не заслуживала смерти, а ведь Сая могла прийти во сне и к ней.

Имя «Сая» за последние сутки прочно сплелось в его сознании со словом «смерть». Теперь это были почти синонимы. Итачи сглотнул и уставился в песок детской площадки. Крошечные дюны напоминали ему пустыни Деревни Скрытого Песка.

— Твоя мама сегодня дома?

— Нет, она на дежурстве.

Итачи немного поразмыслил.

— Изуми. Приходи ночевать ко мне.

Изуми покраснела и выдавила, заикаясь:

— И-итачи-кун…

Но Итачи был серьезен и наблюдал ее замешательство с искренним недоумением.

— Ты ведь боишься, что к тебе ночью придет убийца. Ведь так?

— Да, но…

— Тогда приходи. Я присмотрю за тобой.

Изуми покраснела еще сильнее.

— Но твои родители…

— Шисуи тоже придет ко мне, — продолжал Итачи, не обращая внимания на смущение Изуми. — Мы должны держаться вместе. Я не хочу, чтобы пострадали близкие мне люди.

— Близкие люди…

Изуми была готова провалиться сквозь землю.

— Эй, ты в порядке? — с беспокойством осведомился Итачи

В отличие от Шисуи он время от времени не понимал чувства людей. Он беспокоился об Изуми от чистого сердца и не видел в этом ничего неприличного, ведь она была одной из немногих, кого он мог назвать своим другом.

— Не знаю, — честно призналась Изуми. — Просто это странно.

«Чего в этом странного? — недоумевал Итачи. — Это же естественно».

Но вслух сказал:

— Мне пора идти. Встретимся вечером.

Изуми растерянно проводила его взглядом.

****

— Кику-чан! Ты выйдешь сегодня?

Под домом стояла Хоши и кричала ей, сложив руки рупором. Кику выглянула из окна на улицу и недовольно отозвалась:

— Нет.

И захлопнула окно. Прислонившись к стене, она краем глаза наблюдала, как подруга опускает руки, некоторое время наблюдает за неподвижным окном и разочарованно уходит.

В другом конце комнаты сидела в инвалидном кресле старшая сестра. Ее сгорбленное тело было закутано в серый шерстяной платок покойной матери. Подножка кресла с одной стороны пустовала: левой ноги сестра лишилась во время нападения Кьюби. Как и левой руки, но этого увечья не было заметно под шарами шерстяного платка.

Ущербное полубезумное существо смотрело на мир волчьим взглядом, не скрывая своей ненависти ко всему, что ее окружало.

«Черт, — с досадой подумала Кику. — Из-за нее я не могу выйти к Хоши и ребятам».

Мэйса приходилась ей не родной, а единокровной сестрой. Мать Мэйсы погибла тогда же, во время трагедии с Девятихвостым. Девочка-инвалид осталась с отцом, который вскоре женился на матери Кику.

Кику полагалось присматривать за сестрой. Мать относилась к падчерице без особой нежности, но с должной заботой, и приучала к этому дочь. Однако Кику не испытывала к неполноценности сестры ни сочувствия, ни снисхождения. Она не считала себя злой. Будь на месте Мэйсы любой другой человек — она бы пожалела его и заботилась бы о нем по своей воле, а не из-за приказа матери. Но сестра не вызывала у нее никаких положительных эмоций.

Комок концентрированной злобы. Мэйса никогда никого не благодарила за заботу о ней. Она вообще не разговаривала. Кику была более чем уверена, что сестрица вообще не осознает окружающий ее мир в полной мере. Из-за травмы и стресса, смерти матери она замкнулась в себе еще в раннем детстве. Но почему от этого должны были страдать окружающие? Кику тратила свое время и свою молодость на заботу о сумасшедшей калеке. Вместо того, чтобы пойти с Хоши, обязана была сидеть дома и присматривать за сестрой. Угадывать ее прихоти. Мыть ее, помогать справить нужду. Убирать за ней. Кормить ее. Мэйса без уговоров даже отказывалась есть.

«Ну и не ешь, — со злостью думала Кику. — Это ведь не мне надо. Это тебе надо, чтобы не отбросить копыта».

В последнее время она все чаще ловила себя на жуткой мысли, что, если бы Мэйса умерла — было бы гораздо лучше. Для всех. Эта идея вызывала у Кику ужас, и ей становилось стыдно за свои нехорошие мысли. Но раз