Вторая жена - Анджела Арни

Ага! — подумала довольная Фелисити. На ловца и зверь бежит!

— У нас нет такого количества родственников, — напомнила она матери. — И с этим ничего не поделаешь.

Однако Айрин не могло смутить ничто.

— Глупости. Еще как поделаешь. У тебя ведь много деловых знакомых. И у меня тоже. Они сойдут за друзей. А родня… Можно пригласить даже тех, кто далеко живет. Например, дядю Гарольда и тетю Эдну из Йоркшира. Они с удовольствием приедут.

Фелисити вздрогнула. Она видела Гарольда и Эдну всего несколько раз, но эти встречи навсегда врезались ей в память.

— Может, лучше не надо? Он пьет как лошадь, а она ругается как портовый грузчик.

— Дорогая, они делают это только потому, что состоят в браке. Действуют друг другу на нервы, — безмятежно ответила мать. — Но я всегда считала, что с ними стоит поддерживать связь. У них чудесный домик, а детей нет. Если найти к ним подход, они могут завещать дом тебе.

— Когда рак на горе свистнет, — ответила Фелисити.

— На Бога надейся, а сам не плошай. Так сказал Кромвель, — загадочно ответила мать.

Фелисити не могла понять сложные расчеты матери и не хотела их понимать. Она слишком устала. День свадьбы опускался на нее как огромное черное грибовидное облако с загибающимися краями, давящее и уничтожающее любую жизнь, в том числе и ее собственную.

— Не знаю, как насчет спуска на воду. Ужасное предчувствие подсказывает мне, что я утону, — пессимистически сказала она.

Свадебное утро выдалось таким ярким и чудесным, что Фелисити, к собственному удивлению, почувствовала себя счастливой. Крошечный садик, разбитый на заднем дворе, расцвел так, словно хотел сказать: «Пришла весна!» Заполонившая его куманика (ни Фелисити, ни ее мать не были заядлыми садоводами) покрылась мелкими листочками. Ярко-зеленые флаги в честь моей свадьбы, подумала Фелисити. А на нескольких кустиках чистотела, росших в дальнем влажном углу сада, вспыхнули желтые звездочки.

Фелисити смотрела в окно и грезила. Сегодня я могла бы начать писать книгу, думала она. Если бы для этого было время. И тут зазвонил телефон, напоминая что времени у нее действительно нет. Во всяком случае, сегодня.

Это был Тони.

— Я люблю тебя. Я люблю тебя, — сказал он, а затем внезапно запел: — Какое прекрасное утро!

В комнату ворвалась Айрин и выхватила у нее трубку.

— Кончай болтать и поторопись, — выпалила она, — иначе опоздаешь на собственную свадьбу!

— Айрин! — свистящим шепотом произнес Тони. — Фелисити нас слышит?

— Нет. — Она повернулась спиной к дочери и подошла к окну. — Я думаю, Саманта и дети все-таки придут на свадьбу. Как вы думаете, это нормально? Можно сказать об этом Фелисити?

— И да и нет, — ответила Айрин.

— Но Фелисити об этом не говорить?

— Вот именно, — ответила Айрин. — Но вы уже не успеете. Я возьму это на себя. А теперь поторопитесь, иначе опоздаете.

— Я люблю вас, — сказал Тони.

— О чем это вы? — поинтересовалась Фелисити, надевая новый темно-синий летний костюм. Она застегнула молнию и посмотрела на себя в зеркало. Неплохо, а если не кривить душой, то совсем неплохо. Яблочно-морковная диета, на которой она сидела последние две недели, оправдала себя. Она сбросила вес, результат был налицо. Странно, что потеря нескольких килограммов добавляет человеку уверенности в себе.

Мать подошла и встала рядом.

— Синее идет тебе, милая, — сказала она. — Оно в тон твоим глазам. Тебе следует чаще надевать этот костюм. А теперь заканчивай одеваться. Время не ждет.

Фелисити села на край кровати, рядом с коробкой с аквамариновыми туфлями на высоченном каблуке. Они были очень элегантными, но Фелисити знала, что к концу дня с наслаждением сбросит их. Однако, как заметила ее мать, когда они покупали эти туфли, замуж выходят не каждый день.

— Ты так и не сказала, о чем вы говорили с Тони, — напомнила ей Фелисити, доставая из упаковки новые колготки.

— Да так, о всяких мелочах, которые возникают в последнюю минуту, — уклончиво ответила Айрин, а потом сказала: — Надеюсь, Тони еще не напился. Он только что сказал, что любит меня.

— Это называется щедростью души, — хихикнула Фелисити, осторожно натягивая колготки.

— Чего нельзя сказать о твоей дочери, — ответила Айрин. — Она внизу. Одетая в черное с ног до головы. Более того, она воспользовалась белой пудрой и стала похожа на привидение, разрисовала глаза, как индеец, и накрасила губы темно-пурпурной помадой. Как будто собралась не то на похороны, не то на шабаш. Во всяком случае, не на свадьбу.

Фелисити фыркнула. В этом момент никто, даже Аннабел, не мог испортить ей настроение.

— Не обращай на нее внимания. У нее трудный возраст.

— Это в тринадцать-то лет? — воскликнула Айрин. — Типун тебе на язык! Если такое творится сейчас, что же будет, когда ей исполнится шестнадцать?

Об этом Фелисити и думать боялась. Во-первых, потому, что журнальные статьи, посвященные проблемам современного воспитания, рекомендовали не форсировать событий и проявлять терпение. Во-вторых, потому, что Аннабел раздражала ее до безумия. Ей все чаще хотелось задушить собственное чадо. Но она решила, что, если на ум не приходит ничего, кроме слов «я тебя убью», лучше всего молчать.

Однако позже, во время приема с пастушеским пирогом и шампанским, который (судя по скорости, с которой исчезало и то и другое) проходил с большим успехом, она сумела по достоинству оценить поведение дочери. Поводом для этого стало знакомство с тринадцатилетней дочерью самого Тони. Если Аннабел была трудным ребенком, то Хилари — просто малолетней преступницей.

Все началось со шляпы. Когда новобрачных провели в церковный сад в облаке конфетти, разбросанного приглашенными (к ужасу смотрителя церкви, тщетно пытавшегося исправить ущерб с помощью совка и веника), Фелисити сначала заметила шляпу, а потом женщину под ней. Та была высокой и такой стройной, что Фелисити тут же захотелось записаться в клуб следящих за своим весом. В бледно-лимонном наряде незнакомки чувствовалась рука модного дизайнера.

— Ради Бога, кто это? — прошептала Фелисити мужу. — Она явно не из моих гостей.

Все ее гости были людьми обыкновенными, за исключением дяди Гарольда, который изрядно налегал на шампанское и уронил на галстук кусок пастушеского пирога. Тетя Эдна до поры до времени держалась скромно, но в какой-то момент ее шляпа, которая могла бы получить приз на ежегодной выставке цветов в Челси, начала сползать набок. Признак этот, насколько могла судить Фелисити, был зловещий.

Тони повернулся туда, куда указала Фелисити, и побагровел. Он молился, чтобы Айрин рассказала Фелисити о Саманте, но сомневался, что она это сделала, поскольку начал уже понемногу узнавать деловой стиль новообретенной тещи. Он кашлянул, проглотил слюну и быстро сказал, стараясь держаться как можно непринужденнее: — Вот эта? О, это Саманта. Фелисити ахнула, подтвердив худшие опасения Тони.