Яма - Борис Акунин

Никто ему не ответил. Я обратил внимание, что парни, державшие нас с господином, смотрят только на мсье Бриллиантина – как хорошо обученные собаки на хозяина.

– Кто они? – спросил щеголь.

– Выясним.

Нас обшарили. Аспен с любопытством повертел в руках «герсталь». Мой нунтяку, пожав плечами, швырнул на пол. «Браунингом» тоже не заинтересовался.

Мне ужасно не понравилось, что эти двое, Аспен с французом, так свободно и открыто беседуют. Совершенно не заботятся о том, что мы можем узнать лишнее.

Мое опасение немедленно подтвердилось.

– А что с ними делать? – небрежно показал на нас своим сверкающим пальцем Бриллиантин. – Сразу или сначала хотите допросить?

Аспен насупил лоб, о чем-то сосредоточенно поразмышлял.

– Заприте обоих, поврозь. Сначала нужно выяснить…

Он не договорил.

Француз повернулся к своим.

– Десять два. Помните инструкцию?

Мне сзади на голову натянули матерчатый мешок, вывернули руки, защелкнули наручники, толкнули в спину.

– Маса, – услышал я голос господина. – Иси!

Совет был подан вовремя, а то я уже хотел драться ногами. Слово «иси» господин употреблял всякий раз, когда я мог совершить необдуманный поступок, продиктованный горячим чувством. В те годы я иногда бывал несдержан и совершал промахи. Господин учил меня, что во всякой чрезвычайной ситуации есть три типа поведения: «огонь», «вода» и «камень». Первый означает лобовую атаку, второй[5] – отступление или обходной маневр, третий – недвижность. Главное не ошибиться с выбором.

Поведение «огонь» со скованными руками и мешком на голове, да против нескольких хорошо обученных противников было бы безрассудством. Ну сшиб бы я ударами ног одного или двоих, а дальше что? Отступать и маневрировать в замкнутом пространстве тоже было некуда. Оставалось только превратиться в камень.

Я дал протащить себя по коридору, получил пинок, споткнулся о порог и чуть не упал. Сзади захлопнулась дверь. Где-то неподалеку еще одна – туда несомненно заперли господина.

Прежде всего я нащупал животом ручку на двери, присел, зацепил край мешка и стянул его с головы. Потом осмотрел дверь. Крепкая, но не металлическая, а деревянная. Если бы господин не сказал «камень», я такую запросто вышиб бы.

Оглядел свою темницу. Вообще-то она была не темная, а вполне светлая. Под потолком в углах горели электрические лампы – так называемые «свечи Яблочкова». Я очень гордился любыми достижениями России, поэтому всегда обращал внимание, какие где используют лампочки – американские Эдисона или наши.

Больше ничего приятного или утешительного в комнате я не увидел. Это было какое-то рабочее помещение, используемое строителями метрополитена. На столе лежали чертежи и графики, стены были обклеены всякими скучными объявлениями. Чтобы успокоиться, я все их одно за другим прочитал. И указ Парижского муниципалитета от 30 марта 1898 года о начале строительства «метрополитеновой железной дороги», и подряд, выданный «Companie de Chemins de Fer» на произведение землеройных работ, и приказ главного инженера Ф. Бьенвеню о стандартизации платформ, и мандат компании «Gnom GMBH» на рекрутирование и обучение строительных бригад, и прочую подобную чепуху.

Чтение всегда действует на меня умиротворяюще, даже усыпляюще. Я стал прикидывать, где бы мне полежать камнем, пока не наступит момент обратиться в огонь. Русская пословица гласит, что утро умнее вечера, и это очень хороший совет. Тем более что умнее такого паршивого вечера быть нетрудно.

Пол был замусоренный, и я решил, что устроюсь на столе. Только сначала сжался в комок и вывернулся вьюном, чтобы скованные руки оказались впереди. Иметь короткие ноги иногда очень полезно.

Теперь я мог улечься на спину, с относительным комфортом. Сказал себе: «Я камень, я камень, лежащий на дне глубокого темного омута» и сразу стал видеть сны. Их было много, но я запомнил только самый последний.

Будто я герой русской сказки Емеря-сан, ловлю на реке рыбу и вытащил большую-пребольшую щуку. Она просит отпустить ее, обещает выполнить любое мое желание. Глаза у щуки зеленые, ресницы длинные, щеки румяные, и я вдруг вижу, что это русалка, довольно упитанная и прекрасная собой. «Если я выполню свое желание, ты не захочешь, чтобы я тебя отпускал», – шепчу я, красивая щука смеется и мотает головой.

К сожалению, сон у меня очень чуткий. Раздался негромкий стук металла о камень, и я пробудился на самом интересном месте.

Сначала я просто послушал мерное «тук-тук-тук», еще окончательно не проснувшись и продолжая думать про волшебную щуку и желание, которое я не успел выполнить. Потом сообразил, что постукивают с той стороны, куда затащили господина. Догадался: это Фандорин бьет по стене наручниками. Я уловил, что звук не такой уж мерный, и вспомнил о русском тюремном телеграфе.

Россия – очень большая страна, в которой много очень больших тюрем. В них сидят как плохие люди, так и хорошие, причем в основном вторые. Это всегда так бывает: когда страной правят хорошие люди, в тюрьму попадают плохие, а когда правят плохие, то наоборот. Россия – страна прекрасная, но власть там, к сожалению, почти всегда скверная, иначе мы с господином не находились бы в изгнании. Впрочем я уклонился в сторону, а при описании приключений делать этого не следует, как не следует и углубляться в политические темы, потому что читатели начинают зевать или сердиться. Ведь если бы они хотели почитать про политику, то купили бы газету. Я всего лишь желал рассказать, что хорошие и умные русские арестанты изобрели отличный способ общения между разными камерами: отстукивать буквы по определенной системе. Алфавит делится на ряды по шесть букв в каждом. Сначала выстукивается номер ряда, потом номер буквы.

Я ударил по стене три раза подряд, чтобы дать понять: я слушаю. Схватил со стола огрызок карандаша, стал записывать ответ: 4–2, 4–1, 1–6, 1–2, 6–3… Написал на краю объявления таблицу: все 35 русских букв шестью строчками.

Перевел. Получилось: «У тебя есть часовой?».

Подошел к двери, приложил ухо. На той стороне никто не кряхтел, не сопел, не переминался с ноги на ногу. Вернулся, отстучал: «Нетъ».

«У меня тоже. Былъ, но полчаса назад ушелъ. Огонь».

И я перестал быть камнем, стал огнем.

Прежде всего избавился от наручников. Придвинул стол к стене, под одну из ламп. Ножки громко скрежетали, но часового-то снаружи не было. Влез, разбил стекло. В комнате стало немножко темнее – лампа погасла. Яблочковская «свеча» состоит из двух угольных блоков, соединенных металлической проволочкой. Она-то мне и была нужна. Я завернул конец крючочком, минут пять повозился и освободил руки.

С дверью поступил просто: разбежался, да вышиб ударом ноги. В следующее мгновение точно