Красная луна - Бенджамин Перси

— Вот так? — шепчет карга себе под нос. — Да. Да. Вот так. Хорошо.

Девушка просит старуху проделать ту же операцию еще раз, и еще, пока рука ее не покрывается трехслойными доспехами.

Сверху Клэр натягивает рукав рубашки. Теперь импровизированный гипс почти не заметен — видно только краешек серебристой «митенки», из-под которой торчит белый кончик футболки.

— Ну вот, — кивает старуха, — неплохо получилось.

Клэр благодарит ее за помощь. Но женщина не спешит возвращаться на свою скамейку. Сидит рядом и таращится молочно-белыми глазами, чуть улыбаясь. Потом накрывает ладонь девушки своей, сухой и легкой, словно лист бумаги. Может, пытается подбодрить?

— Хочешь судьбу узнать?

— Что, простите?

— Я умею гадать. Предсказывать судьбу. По картам, на кофейной гуще, по ладони. Хочешь, прочитаю твою? Делать-то все равно нечего.

— Давайте, — соглашается Клэр.

— Да, судьбу все хотят знать. Все. — Старуха проводит пальцем вдоль линии на ладони Клэр. — Но учти: как только ты узнаешь судьбу, ее уже нельзя будет изменить.

Тут Клэр отдергивает руку, будто обжегшись, и прячет ее под мышкой. Нет уж, она передумала. Спасибо большое.

Будущего лучше не знать. Будущее — одна сплошная ловушка. И ее наверняка ждут только боль и утраты. Не собирается она ничего загадывать, гораздо разумнее смотреть прямо перед собой, думать о ближайшей миле, о предстоящих минутах, а не о годах. Что съесть, где переночевать, как укрыться от дождя. Прямо сейчас ее волнует только такое будущее.

Миссис Строухакер наклоняется ближе. На голове у нее настоящее воронье гнездо.

— Но хоть знак зодиака-то мне свой скажешь?

— Овен.

Старуха улыбается, встает, чуть пошатываясь, и похлопывает Клэр по ноге.

— Это славно. Хороший выдался месяц для Овнов. Нынче планеты расположены к тебе благоприятно.

И тут Клэр осеняет. Она горячо молится про себя: хоть бы ее догадка оказалась правильной! Линии на ладони и небесные линии. Линии созвездий! Девушка торопливо вытаскивает из кармана смятое письмо, расправляет его. Ум, подобно пауку, проворно плетет сеть — соединяет точки на бумаге. Созвездия, ну конечно. Как же она раньше не увидела? Наверное, из-за боли плохо соображала, из-за горя и усталости. И потом, созвездия так неуместно смотрятся на линованном листе — маленькие серые точки вместо ярких далеких светил.

Клэр поспешно вынимает из упаковки ручку и начинает их соединять. Индеец, Щит, снова Индеец, Малая Медведица. Что они означают, пока непонятно. Но это уже кое-что — в небе приоткрылся спасительный люк, и ей посчастливилось в него свалиться.

Клэр так обрадовалась, что совсем позабыла о миссис Строухакер. Та, прихрамывая, подходит ближе и машет скрюченной рукой:

— Милочка, что это ты такое рисуешь?

— Свое будущее.

Глава 7

Уолт отдергивает занавеску, наклоняется к самому стеклу и, поднеся ладони к вискам, вглядывается в темноту. Кто-то напугал скотину. Да, Уолт готов признать: слух у него уже не тот, что раньше. И это какой же шум и гам нужно было поднять, если он расслышал его даже при включенном телевизоре? От дыхания стекло запотевает, и старик проводит по нему рукой. Теперь не видно совсем ничего. Отсюда вообще мало что разглядишь, но там за хлевом и загоном в синем конусе света натриевого фонаря поднимается столб пыли. Уолт, кажется, даже различает, как дрожит земля, как в панике носится по выгону корова.

И вдруг — отрывистый лай. И еще раз, и еще. А потом кто-то принимается скулить. Койоты. Здесь, в центральном Орегоне, они не редкость. Их тут больше, чем людей. Уолт не очень беспокоится, разве что злится. Позади хлева — курятник с белеными стенами, а вокруг него — забор из крупноячеистой сетки, врытой в землю на три фута. Койоты частенько забредают на ранчо разнюхать что и как, но под такой забор им не подкопаться. Уолт представляет, как они серыми призраками кружат возле сетки, а наседки в ужасе кудахчут и хлопают крыльями, как курятник наполняется облаком из перьев.

Можно взять ружье, выйти на крыльцо и разика три пальнуть в ночное небо. Или сходить к курятнику и шугануть зверье. Но день выдался нелегким: пришлось загонять коров и быков, вкалывать им вакцину. Уолт отдыхал после трудов праведных в своем кресле, потягивая бурбон и вполглаза глядя по телевизору новости. Даже почти задремал.

Ему совсем не хочется натягивать сапоги, застегивать куртку и идти на улицу. У него и так от холода весь день немели пальцы и текло из носа. Вместе с наемными помощниками-мексиканцами Уолт загонял скотину и вкалывал в коровьи крестцы лекарства: одно — чтобы укрепить иммунитет, а другое — от печеночных двуусток и кишечных паразитов. Мексиканцы с покрасневшими от холода лицами размахивали руками, хлопали в ладоши и стегали коров электрохлыстами. А те с фырканьем разбегались по грязному полю и сбивались в кучу у ограды.

Нынче, кроме мексиканцев, никого и не сыщешь. Раньше-то у него на ранчо жил в трейлере свой рабочий. А потом, десять лет назад, Уолт решил принять участие в выборах в городской совет. Как раз шестьдесят ему тогда стукнуло. Продал четыре сотни акров и почти столько же голов скота. Оставил себе лишь двадцать акров и небольшое стадо — так, чтобы скучно не было. Когда коровы телятся, когда приходит пора делать им прививки или собирать люцерну, он дает объявления в газету. Но те, кто звонит, словно бы не говорят, а поют в трубку, растягивая гласные. Ему трудно понять их тягучий выговор. «Не понимаю, можно помедленнее?» — так Уолт теперь все чаще повторяет.

Стекло снова запотело. Старик задергивает занавеску. Гостиная внезапно кажется ему невероятно темной, сосновые стены поглощают свет. Уолт зажигает лампу, потом еще одну. Садится в глубокое кресло и укрывается звездно-полосатым пледом. Допивает бурбон. Стакан почти пуст, на дне осталось лишь несколько кубиков льда. Лицо Уолта раскраснелось. Он чуть оживляется, когда по телевизору снова показывают те самолеты, а потом президента. Этот поганец опять толкает очередную речь, видно, только это и умеет. Лучше бы сделал что-нибудь.

Уолт знает, что сделал бы на месте президента он сам. Сразу после терактов он выступил в городском совете с предложением обнародовать данные обо всех ликанах. Опубликовать их списки в газетах. Выложить в Интернете. И, если уж на то пошло, ввести специальную графу в удостоверении личности. Нарушение демократических норм? Да какие там, к черту, нормы! О чем тут думать? Сколько лет уже обсуждают, и все без толку. А так очень удобно: глаза голубые, волосы русые, ликан.

«Нужно знать, с кем мы имеем дело» — так он сказал. Само собой, это блеф. Абсолютно противозаконно. И Уолт знал: этот недоносок-мэр наверняка станет его стыдить. Но нужно же было заявить о том, что у всех остальных кишка тонка признать: люди отдельно, звери отдельно. Пришла пора вновь построить забор, вернуться к старым порядкам. В местной газете, в «Орегониан», напечатали разгромную статью об Уолте и поместили его фото. На редкость неудачное — и где они только такое откопали: глубоко запавшие глаза с темными кругами и распахнутый провал рта.

Снаружи доносится пронзительный вопль. Так кричит корова, когда ей подпиливают рога или ставят клеймо. Кричит, поднимая к небу черную морду и закатывая вытаращенные глаза. Душераздирающий звук пробирает Уолта до мозга костей, он замирает в кресле, будто и его вот-вот настигнет страшная боль.

Крик стихает. Уолт долго и с чувством ругается, с трудом отпихивает подставку для ног, встает и едва не падает, запутавшись в пледе. Тянется к пульту, лежащему на дальнем конце стола, жмет на кнопку. Картинка в телевизоре сменяется чернотой. Старик смотрит на свое отражение в померкшем экране. Пульт в руке похож на пистолет. Глубоко посаженные глаза, опутанные сеткой морщин. Нос напоминает молоток. Серебристый ежик волос. Да, он стар, но отнюдь не безобиден. Есть еще порох в пороховницах.

Бросив пульт в кресло, Уолт отправляется в кухню. Он так и не женился, а когда его об этом спрашивали, всегда отвечал: не нашел достойную женщину. Но дома у него полный порядок: никакой тебе сваленной в кучи грязной одежды, выстроившихся на столе пустых пивных бутылок или немытой посуды в раковине. Вокруг и так полный бардак, поэтому свою собственную жизнь Уолт предпочитает содержать в порядке. Для каждой вещи найдется свое место, и все должно быть на месте. Так он любит говорить.

Поэтому Уолт всегда точно знает, где что лежит. И сейчас без труда находит нужное. По всему дому припрятано разнообразное оружие: пистолет двадцать второго калибра, три револьвера и даже отцовский штык времен Второй мировой. Заряженный «смит-вессон» лежит в кухонном шкафу, за пакетом с кукурузными хлопьями. Старик взводит курок и распахивает входную дверь. Ну и гвалт: воют койоты, кудахчут куры, ржут лошади и мычат коровы.