Гарем ефрейтора - Евгений Чебалин

Дальше было легче. Они перешагнули через три проволоки, засыпанные листьями. Две тянулись к спусковым крючкам карабинов, настороженных сбоку тропы. Третья неприметно ныряла в сплошную чащобу лозняка, за которым провисла гирлянда пустых консервных банок. К пещере вел лишь один путь. Он был непроходим для чужака.

Тропа вела к подножию скалы. Здесь, упираясь ветвями в отвесную стену, стояла могучая, в два обхвата, груша. Шершавые удавы ее корней, раздвинув камни, впивались в землю, заваленную прелым листом и почерневшими катышками прошлогоднего дичка. Со скалы почти до земли стекал водопад бурых стеблей — плети дикого винограда, перевитые хмелем, сплелись в плотную завесу.

Исраилов поднырнул под завесу, нащупал над головой веревку, потянул вниз. Вверху зашуршало. Цепляя за стебли, упал конец веревочной лестницы с деревянными перекладинами. Вожак поймал подошвой нижнюю перекладину, со стоном подтянулся, полез вверх, отталкивая спиной жесткий занавес из лозы и хмеля.

В черном пещерном гроте его долго рвало — страхом и блевотиной исторгались мучительные сутки.

Они не разделись и не разожгли огня. Втянули лестницу наверх, ощупью, на четвереньках добрались до ниши в глубине пещеры, устланной слежавшимся сеном. Рухнув на него, натянув бурки на голову, канули в обморочный, наконец-то безопасный сон.

Долгими вьюжными ночами, лежа в бараке без сна, Хасан Исраилов грезил своей пещерой. Вокруг клубилась, дико вскрикивала, стонала, храпела спертая тьма. Ухайдакавшись за день, ватага зэков маялась в душном желе снов: дралась, отнимала и прятала пайки, валила кедры, исступленно грезила женщиной — продолжала жить тем, чем нещадно терзал день. А Хасан думал о своей пещере. Чтобы ныряла потаенным уютным лазом в глубь скалы, чтобы ни одно чужое рыло не поганило ее настоянную на веках отрешенность.

Он в деталях представлял, как обезопасит подступы к ней и запасной лаз, как оборудует и заполнит ее просторное чрево коврами, оружием, топливом и едой. Он блаженно перебирал сотни вариантов, как обжить и связать с внешним миром свое главное убежище на Кавказе, оставаясь для всех невидимым и недосягаемым. Это помогало выжить.

Уже тогда, в Сибири, он твердо знал: не светит ему теперь семья и покой среди людей в городах, пока держат власть большевики.

Страна ставила на гусеницы трактора и танки, нещадно пробовала на излом людскую совесть, терпение и веру в необходимость революции, тянулась к наукам и хлебному изобилию. Государство, сколоченное железной дисциплиной, с хрустом шагало по судьбам, готовилось к защите собственного многоликого и безликого «мы» от ползущей с Берлина коричневой заразы. А Исраилов вынашивал думу о своей пещере.

Но нужно было выжить. Это удалось: он бежал. Где тенью, где кабаном ломился через всю лесистую Россию, добывал фарт и пропитание, оставляя после себя свернутые замки, разбитые головы, пустые крестьянские погреба.

Через год добрался до Кавказа. Залег в схороне в глухом ауле у дальнего родича по отцу. Отъедался, отсыпался, выводил вшей, наводил справки. Тогда-то и встретился с ним Джавотхан. Старик ярился в бессильной немощи. Хищный разум, привыкший к борьбе, ссыхался в простое: не было достойных исполнителей.

Встретив Исраилова, прослезился: наконец-то фортуна поворачивалась к нему лицом. Тощий, хлебнувший черного лиха беглец не хотел долго сидеть в бездействии, люто дымилась в глазах ненасытная злость. Он потребовал у старика денег и адреса надежных людей в Грузии, Азербайджане, Ингушетии. Кое-какие явки имелись и у самого.

Отоспавшись, прихватив с собой несколько тысяч Джавотхана, Исраилов исчез на месяц. Колесил по городам, восстанавливал связи, сколачивал боевые пятерки, посулами, угрозами, кипящей речью вербовал сторонников подполья.

В Чечню вернулся вымотанным, но клокочущим нетерпением: теплился, не загас еще под пеплом репрессий антисоветский жар. Предстояло умело и быстро раздуть его, ибо громыхала и чадила пока за горами, наползала на западные границы долгожданная война.

Списки агентуры и боевиков Исраилов, как самое ценное, носил с собой: не было еще в Чечне надежного убежища. Хлева, амбары, пастушьи сакли, сырая яма под вывороченной ветром чинарой — все эти временные схороны выматывали, изнуряли тело и мозг постоянным напряжением. Тогда и возродилась лагерная задумка о своей пещере. Он начал поиски в Шароевском и Чеберлоевском районах. Именно здесь издревле сложилась нужная ему система разобщенных горами глухих аулов, где предстояло сколотить костяк своей организации и править — страхом и подачками.

Идея организации давно оформилась: своя, особая кавказская партия, председателем ЦК которой станет он, Исраилов. Он достаточно поднаторел в московском институте, изучая историю ВКП(б) и зарубежных партий. Там же, в Москве, удалось познакомиться нелегально с переводом «Майн кампф». Воспаленный ефрейторским опусом мозг тотчас предложил Хасану столь же воинственный плагиат. Между тем никак не отпускала, засасывала кровавая стихия подполья, терактов. И идея своей партии ушла в запасники памяти.

И вот здесь, на Кавказе, она вновь всплыла, подхлестывала день и ночь, требовала воплощения. Но нужны были условия: надежное убежище и хотя бы временный покой. Подступало лето сорок первого.

Он шастал по ущельям и распадкам с автоматом и гранатами, готовый к любой встрече. Осматривал гроты, земляные норы в обрывах. Но все это не годилось. В поисках прошли полмесяца. Уже сформировался костяк его штаба, под началом которого действовало двенадцать банд. Наиболее свирепые из них возглавляли Расул Сахабов и Майрбек Шерипов. Джавотхан был духовным теоретиком штаба, Иби Алхастов возглавил боевиков. В телохранителях ходили сыновья Джавотхана. Всех их Исраилов разослал по горам с той же целью: искать потайную удобную пещеру-резиденцию.

Она открылась ему неожиданно: черный лаз в скале на вполне безопасной высоте. Дыру перекрывала могучая, голая по весне крона дикой груши. Снизу, из каменного прорана, который выгрыз за века в скале ручей, пещера скорее угадывалась, чем просматривалась.

Задыхаясь от нетерпения, он продрался к скале по узкой тропе через кусты и дрогнул в счастливом предчувствии. Слева от скалы в сизую мглу пропасти уходил обрыв, справа на крутизне щетинилась непроходимая стена шиповника. Подход к скале был один — тропа, которую пробили кабаны и козы, чтобы полакомиться грушевым дичком-падалицей.

Забросил в дыру железную кошку и забрался внутрь. Засветил фонарь, который взял с собой для такого случая. В лицо пахнул застоявшийся веками покой, где-то едва слышно журчала вода. Природа сотворила длинный глубокий грот с нишами и боковыми ответвлениями, с подземным родником. Кое-где потолок поднимался, видимо, к поверхности скалы: сквозь толщу гранита в трещинах смутно брезжил дневной свет.

Хасан вернулся ко входу, сел, свесил ноги. До земли было около трех метров. Скала нависала над ним козырьком — спуститься в пещеру сверху было почти невозможно. Он закрыл глаза и отдался блаженному покою. Наконец нашел то, о чем грезил в Сибири. Теперь предстояла большая работа: нужно было сделать налет на сельмаг, почту и несколько квартир. В двух из них жили военком и прокурор района. У них стояли в квартирах телефоны.

Через три дня к нижнему руслу ручья в километре от пещеры стали стягиваться тяжело вьюченные лошади. Хасан и Иби Алхастов принимали поводья и отсылали владельцев лошадей вниз. Вдвоем они повели груженый караван в дикий каменный хаос вверх по руслу. Лошади с трудом переставляли ноги, бились вьюками о валуны, пугливо всхрапывали.

До ночи разгружали и втаскивали в пещеру брикеты угля, карабины и патроны, листовое железо и доски, ковры, посуду, утварь, постели, цемент и известь в мешках, бидоны с керосином, лампы, сухой кизяк, оружие, телефонные аппараты, аккумуляторы, полевой кабель. Были у них и железная печь, бинокли, примус, одеяла, бумага, чернила, топоры, столярный инструмент и еще множество вещей.

Почти месяц ушел на оборудование грота. Прежде всего они обезопасили подходы к нему и замаскировались. На козьей тропе теперь стояло три настороженных самострела, потом к ним прибавились мины между каменными зубцами. Они заполнили выемку над пещерным лазом тремя ведрами лесного перегноя и высадили туда несколько лозин дикого винограда и хмеля. Скоро сеть лесных плетей полностью прикрыла пещерный лаз. Его невозможно было различить даже вблизи. Спускались вниз по веревочной лестнице, которая свисала над лозой.

Развели цемент с песком и известью, выложили стену из каменных обломков и наглухо отгородили от сырой полутьмы грота самую просторную нишу — бункер. Вход и стены бункера завесили коврами, разровняли пол, застелили его сеном и шкурами медведей. Развесили лампы, в углу сложили запас свечей. Установили железную печь, надставили трубу и подвели к щели в потолке.