Семья - Гектор Шульц

мама сейчас встанет и накажет меня. Однако она промолчала и задумчиво глотнула кофе.

– Мужиков там своих хватает, – буркнул он. – Хрен сгонишь оттуда. Мясо таскать можно, зарплату вроде платят без задержек. Да и устроиться туда сложно, если у тебя пизды нет.

– Пизды нет, – хохотнул Матвей, проливая суп на пол. – А Настя – блядь. У Насти есть.

– Мотя, ну что ты, – пожурила его мама, а потом повернулась ко мне. – Вытри. Отец дело говорит. Туго нам сейчас, доча…

Я поперхнулась и вытаращила глаза, когда до меня дошел смысл сказанного. Нет, меня не удивило, что меня гонят на работу. Удивило другое. Мама уже давно не называла меня дочей. Кажется, она и сама поняла, что сболтнула лишнего, потому что поджала губы и зло посмотрела на меня. Вздохнув, я отвернулась и продолжила мыть посуду, чувствуя кожей прожигающие меня взгляды. Я, как обычно, не понимала, что за меня уже всё решили. Слова, сказанные отчимом, заставили маму задуматься.

Сначала намеки были прозрачными. То утром на кухонном столе обнаружится газета с объявлениями, раскрытая на странице «Работа». То отчим невзначай обмолвится, что в ПТУ нужна уборщица на полставки. То мама начнет тяжело вздыхать, подсчитывая оставшиеся в кошельке деньги. Прямо мне никто и ничего не говорил, но я знала, чего они хотят добиться. Сопротивляться помогала лишь усталость. Я понимала, что если буду работать после школы, то скоро сдохну. Свернусь калачиком в своей постели и больше не проснусь. Только мама этого не понимала. Хотя бы поняла, что одними избиениями своего не добьется.

В девятом классе стало полегче. Может виной всему дефолт, а может мама просто постарела, но била она меня не так часто. Только за серьезные проступки, а за мелочь ограничивалась подзатыльниками и оскорблениями. Но я, на самом деле, была благодарна судьбе за это.

Вдобавок к этому я наконец-то стала самостоятельно делать домашку. Мама сосредоточилась на Матвее, который учился абы как, отчиму на меня было плевать, поэтому я спокойно решала уравнения, готовила доклады или читала книги, не боясь, что на затылок опустится мамина рука и раздастся ругань. Я не знаю, как она не отбила у меня тягу к знаниям, хотя, как мне всегда казалось, очень старалась это сделать.

Больше всего я не любила математику, а потом пришел черед и алгебры. Не потому, что ничего не понимала. Потому, что мама контролировала, как я решаю примеры и задачи. Стоило сделать одну ошибку, как сразу же следовал подзатыльник. Сильный и неожиданный. На тетрадный лист черновика капали первые слезы, а к концу вся тетрадь размокала. Даже чистовику доставалось, если я случайно делала ошибку или помарку.

Объяснять мама не умела. Задачи она находила смехотворно легкими и ожидаемо бесилась, когда я не могла их решить. Вместо разбора и объяснений следовал удар. К концу занятий с мамой я уже ничего не понимала. Казалось, что дай мне детскую задачку, я и её не смогу решить.

Мама злилась, когда я начинала плакать. От боли, от обиды, от отчаяния. Удары становились такими сильными, что я буквально билась головой об стол.

– Икс в квадрате минус четыре равно нулю, – зачитывает мама. Затем делает паузу. Я чувствую горячее дыхание на своей шее, тупо смотрю в учебник и пытаюсь решить. Но боюсь. Боюсь, что сделаю что-то не так и получу подзатыльник. – Ну!

– Нужно… – язык гуляет по пересохшим губам, а голова занята не уравнением, а ударом, который обязательно случится.

– Ну? Что нужно? – мама начинает терять терпение. Но это только цветочки. Мы только начали делать домашку. Дальше будет хуже и я знаю это.

– Нужна формула?

– Какая формула?

– Для нахождения корней?

– Ты меня спрашиваешь или ты знаешь?

– Знаю… – мямлю я, втягивая голову в плечи. И прилетает подзатыльник. За то, что я трачу мамино время.

– Господи, да решай ты уже! – рявкает она. – Простое же уравнение, сука!

Я записываю на листочке решение, с надеждой смотрю на маму и вижу, как в её глазах бесятся черти. Неправильно… Удар, боль, обида и слезы, падающие на листок бумаги.

– Неправильно, бестолочь! – кричит мама, заставляя меня скукожиться. В висках пульсирует боль, закушенная губа кровоточит, наполняя рот железным привкусом. – Ты тупая, сука?

– Нет, – дрожа, отвечаю я.

– Тупая! Все же просто! – отвечает она и, схватив ручку, подвигает к себе листок. Затем, нервно чиркая ручкой, решает уравнение. – Вот! Просто! Поняла?

– Да, – вру я, но мама на этом не успокаивается. Она кивает на учебник. Осталось еще пять уравнений, которые мне надо решить.

Закончив с алгеброй, я достаю из рюкзака другие учебники. Русский язык, физика, химия… А мама сидит рядом и ждет, когда я решу, чтобы все проверить. К концу занятий голова раскалывается, глаза болят, а сердце неровно бьется в груди. Но я понимаю, что это еще не конец.

Когда мама уходит укладывать спать братьев, я снова открываю учебник по алгебре и пытаюсь понять тему. Несмотря на боль, слезы и раскалывающуюся голову. Потому что знаю, если не пойму, то завалю контрольную и получу двойку. А если получу двойку, то буду зубрить весь учебник алгебры наизусть, а потом меня отлупят ремнем и привяжут на ночь к батарее. Потому что я – тупая сука, неспособная понять «простые» уравнения.

В девятом классе мама оставила меня в покое и уроки проверяла изредка. Разве что по-прежнему орала, если я получала тройку. Ну а если двойку… то меня ждал кошмар. Мама не делала различий по предметам. Я должна была хорошо учиться по всем. Включая музыку, труды и физкультуру.

Если же я вдруг получала двойку, то сразу же бежала к учителям и со слезами на глазах просила дать мне шанс исправить прямо сейчас, пока двойка не попала в дневник. Кто-то шел мне навстречу и позволял её исправить, а кто-то занимал принципиальную позицию и дома меня ждал Ад. Лишиться ужина и простоять в углу всю ночь – это было самым легким наказанием. Обычно к этому добавлялась боль.

За первую двойку меня отлупили ремнем. Мама специально намотала его на руку так, чтобы свисала бляшка. До сих пор помню эту бляшку, как и мое тело, на котором красовались шрамы, оставленные ей. Металл рассекал кожу, оставлял уродливые гематомы и ломал мою душу. Смешное, как и грустное, было в том, что двойку я получила за залитую слезами тетрадь. Поэтому мама так злилась, если я плакала во время работы над домашкой.

Потом к ремню добавились и другие наказания, о чем