Карта Хаоса - Емец Дмитрий Александрович

Закономерность связной света удавливал, но вот с методами обучения был категорически не согласен.

Прогромыхав по лестнице с два пролета, они уткнулись в узкую вертикальную шахту, выложенную кирпичом. Вежливо посоветовав Корнелию «убрать бошку», Варвара вскинула фонарь. Луч поднялся метров на десять, рассеялся и заблудился. Шахта казалась бесконечной. По стенке шахты стекала тонкая струйка воды.

Варвара сплюнула сквозь зубы.

– Блин! Засада! Бывают же такие уроды! – сказала она, пиная кирпич ботинком.

Корнелий непонимающе покосился на нее. Заметив железные скобы, он подпрыгнул и, повиснув на одной, убедился, что они прочные. Вскарабкаться по скобам можно было без особых хлопот. На всякий случай он проверил еще несколько.

– Полезли! Давай скорее! – бодро крикнул он, глядя вниз на смотревший прямо ему в глаза круг фонаря.

– Вот сам и шустри куда хочешь! – с досадой ответили ему из темноты.

– Ты чего?

– А своя голова не работает? Мой пес весит сто четырнадцать килограммов. Взгромоздить его на плечи? Или, может, затолкать в сумку?.. Придется возвращаться и искать другой заныр. Я Добряка не брошу!

Корнелию стало неловко. Он разжал руки и спрыгнул на битый кирпич.

– Извини, я болван! – сказал он.

Варвара кивнула.

– Извиняю тебя, болван! – сказала она, явно провоцируя.

Корнелий подавил в себе сильное желание шарахнуть ее маголодией.

– Ну что, идем обратно? – спросил он преувеличенно бодро.

Пес насторожил уши и негромко зарычал в темноту, точно предупреждая о чем-то. Черные губы вновь поползли вверх. Варвара нахмурилась и непроизвольно коснулась ладонью рукояти тесака.

– Нет! Ни за что! – сказала Варвара.

Теперь она смотрела то на свою сумку, то на Корнелия, словно проверяя, насколько они достойны друг друга.

– Что нет? – не понял связной света.

– Со мной ты не пойдешь!

– Почему?

– Без тебя я выберусь скорее!

Как ни печально Корнелию было в этом сознаваться, он ощутил, что так и есть.

– Ты полезешь здесь! – решительно продолжала Варвара. – Скоро будет проход в бетонную такую будку. Они обычно торчат где-нибудь у шоссе посреди газона. Вентиляция шахт. Двери там нехилые, их не откроешь, но можно попытаться сковырнуть решетку. Я дам тебе гвоздодер. Он у меня лучше любого лома. Если с гвоздодером не получится, начинай тупо орать жалобным голосом! Рано или поздно тебя освободят, но уже с неприятностями.

Корнелий машинально взял гвоздодер и стал заправлять его под ремень.

– Это еще не все! Не вертись!

Луч фонаря съехал влево. Корнелий ощутил, как на плечо ему повесили сумку. Ту самую, за попытку прикоснуться к которой ему не так давно едва не отсекли кисть. Она оказалась неожиданно тяжелой.

– Если ты уж увязался, сохрани это! Только попробуй где-нибудь бросить или потерять – я заставлю тебя слопать твои очки! Натурально слопать, со стеклами! – без тени юмора предупредила Варвара.

Корнелий благоразумно предпочел не акцентироваться на гастрономических подробностях.

– А что в сумке?

– Неважно. Главное: пока она у тебя, мне они ничего не сделают. Ну я, во всяком случае, так думаю.

– А как я тебе это верну?

– Я сама тебя найду! Скажи только где.

Корнелий продиктовал адрес квартиры Эссиорха. Варвара повторила.

– Если придешь и откроет такой здоровенный в кожаной куртке – это мой слабоумный старший брат. Будет глупо улыбаться и интересоваться насчет телефончиков – можешь ему сразу врезать. Он по-хорошему все равно не понимает, – сказал он.

Варвара рассеянно кивнула. Она запоминала адрес. Убедившись, что память держит его цепко, она подтолкнула Корнелия к скобам и опустила луч фонаря в самую землю, чтобы он не был заметен издали. Секунду спустя она и черный пес исчезли во мраке. Корнелий услышал, как звякнула лестница и всё стихло.

Он остался в кромешной темноте. Неосторожно шагнул, стукнулся лбом и панически стал ощупывать стены. Корнелию чудилось, что он погружен в банку с маслянистой черной краской. Хоть бы искра где-нибудь брезжила! Ничего и нигде.

Это была не та условная, нервозно-уточенная темнота, которая бывает ночью в комнате – с серыми неясными тенями, шорохами и кружевными призраками тюлевых штор. Тут царил иной мрак – глухой, равнодушный и пожирающий мрак Верхнего Подземья. Лишь капли воды с равномерными интервалами разбивались о бетон.

Даже представить было жутко, что испытывает диггер-одиночка, случайно разбивший фонарь или оставшийся без запасных батарей. Вот он стоит и понимает, что за ним сюда никто не придет, а вокруг километры каменного лабиринта, ям и трещин.

Вспомнив о флейте, Корнелий достал ее и поднес к губам. Он немного нервничал, и маголодия получилась только со второго раза. Забрезживший слабый свет окутал его, разгоняя мрак примерно на метр в каждую сторону. Различив скобу, он подпрыгнул и быстро полез наверх.

Корнелий карабкался и считал скобы. К тридцать пятой он начал слегка задыхаться. К пятидесятой закружилась голова. Он остановился, перестал лезть и с минуту отдыхал, пытаясь не представлять, на какой он высоте. На семьдесят второй скобе он потерял туфлю. Зацепился, сам себе наступил на носок и не успел подхватить. Туфля сгинула совершенно без звука. Спускаться за ней Корнелий не стал, хотя и было жалко.

Еще скоб через двадцать лестница закончилась, и Корнелий животом выбрался на ровную площадку. Здесь он обнаружил гниющий матрац, несколько расплывшихся в цветную кашу журналов и молодую, с розовым хвостом крысу, смотревшую на него без страха и любопытства. Корнелий топнул на нее ногой. Крыса не испугалась, но всё же на всякий случай удалилась, часто оглядываясь, как отрешенный от житейской суеты интеллектуал при встрече с буйным и беспокойным дураком. Сверху двумя ручейками втекал слабый и синеватый ночной свет, и шло пролета четыре лестницы без перил.

Где-то рядом мерно гудел вентилятор, однако дуло не сказать чтобы очень сильно. Моргать, правда, приходилось часто. Глаза пересыхали. Их забивало непрерывно сыпавшимся сверху мелким мусором.

Поднявшись, Корнелий некоторое время безуспешно провозился с гвоздодером, прищемил себе палец, сдался и прибегнул к помощи флейты. Шагнув наружу, он прищурился от яркого света.

Грязный и потный, с поцарапанными ладонями, без одной туфли, с штанинами мокрыми выше колена, он стоял у бетонной будки недалеко от моста. Внизу, в нескольких метрах, проносились машины. Позади, через узкий асфальтовый перешеек, тянулся длинный, сталинской постройки дом. Во всем доме горело окна три, не больше.

Сумка, врученная Корнелию на хранение, оттягивала плечо. Он с легкой досадой толкнул ее коленом, и тотчас услышал раздавшийся из сумки негодующий звук. Корнелий некоторое время поколебался, но, вспомнив, что не давал клятвы, открыл ее.

В сумке он обнаружил большой пакет с сухарями, порезанными крупно и довольно неаккуратно, но зато круто посоленными; длинную веревку, плоскогубцы, ручную дрель, пару зажигалок, фляжку с водой, набор отмычек и толстые рабочие рукавицы. Одна из рукавиц была значительно тяжелее другой. Перевернув ее, Корнелий осторожно вытряхнул на ладонь что-то круглое. Поднес к свету и присвистнул.

На ладони у него лежала отбитая мраморная голова.

Размером голова была примерно с кулак взрослого человека. Скол наискось проходил по шее и захватывал часть ключицы. Короткий нос, впалые виски, четкие завитки каменных волос – все это было почти прекрасно, но по непонятной причине мраморная голова произвела на Корнелия отталкивающее впечатление.

Он напрягся, пытаясь сообразить, что вызывает у него такое чувство и вдруг понял. Рот. Длинный, тонкогубый, старческий, он провисал краями вниз, придавая голове сходство с лягушкой.

Внезапно веки поднялись, и Корнелий увидел стылую пустоту. Точно смотришь в темный колодец и понимаешь, что камень никогда не долетит до дна.

Жабьи губы разомкнулись.

– Назови мне своё имя, незнакомец! – произнесла мраморная голова пограничным голосом, который мог принадлежать как взрослой, чуть охрипшей женщине, так и юноше-подростку.