Робот и бабочка - Витауте Жилинскайте

Блоха вынуждена немножко опустить свой хоботок и посмотреть, что происходит. А происходят странные вещи: покинув чванливую чемпионку, все, приплясывая и весело припевая, направляются следом за пиликающим на скрипочке кузнечиком. Стоит блоха на пустом стадионе, ждет, когда вернутся хотя бы блохи, начнут ее прославлять, хвалить, поднимут и отнесут домой, но никого нет. Только издалека, с края лужайки доносит ветерок все ту же песенку:

Лишь тот способен победить,

Кто проиграть не трусит!

— Чтоб всех вас ветром раздуло! — шипит чемпионка, в одиночестве упрыгивая с пустого стадиона. — Чтоб у вас у всех ноги подвернулись!…

Но ее проклятия не достигают цели, и не перестает звучать веселый припев:

Лишь тот способен победить,

Кто проиграть не трусит!

ПЕРВЫЙ ПОЛЕТ

Ауримас впервые летит на самолете. Дрожащими от волнения пальцами берет он леденец, который на подносе протянула улыбающаяся стюардесса; на фантике нарисован золотой самолетик. Сунув леденец в рот, мальчик прижимается лбом к круглому окошечку, стекло толстенное, его, наверно, и камнем не пробьешь. Внизу видны маленькие, бегущие назад домики, квадраты полей, паутинки железнодорожных путей; по рельсам как раз катится паровозик — крошечный, меньше игрушечного. Но вот внизу уже ничего не видно, самолет ныряет в тучу, и Ауримасу становится страшно.

— Мама, — спрашивает он, — а самолет не может заблудиться в облаках?

Но не успела еще мама успокоить его, как самолет выныривает из густого серого тумана, и они уже летят по залитому солнцем бескрайнему простору. Теперь мальчику кажется, что облака внизу — вовсе не облака, а снежные поля, из которых там и сям выступают ледяные торосы, и на них вот-вот может появиться семейка белых медведей. А вдали, до самого горизонта, запорошенные снегом равнины, и если бы, мечтает Ауримас, если бы к хвосту самолета можно было привязать санки и сесть на них — то понесешься по этой равнине быстрее ветра, даже в ушах засвистит!… Невиданно широкий и чистый мир открывается перед удивленными глазами малыша, мир золотистого холода, повисший над планетой Землей, которой и не видать за толстым слоем облаков. От восторга Ауримас даже проглатывает леденец.

— Мама! — кричит он. — Теперь я уже знаю!

— И я тоже знаю, — понимающе улыбается мама. — Когда вырастешь, будешь летчиком, да?

— Конечно, — кивает головой мальчик, щеки его горят от волнения. — Конечно, буду летчиком, и мой самолет потащит вслед за собой санки — сто санок! — а на них будет сидеть тысяча мальчиков и девочек, и знаешь, куда мой самолет повезет их?

— Уж не в Африку ли? — смеется мама.

— И откуда только ты все знаешь? — удивляется Ауримас. — Да, я прокачу их в Африку, чтобы они увидели настоящих крокодилов и настоящих львов.

— А разве в зоопарке живут не настоящие львы и крокодилы? — спрашивает мама.

— Конечно, не настоящие, — с видом знатока заявляет Ауримас. — Ведь они же в клетках. А в Африке бегают на свободе, значит, настоящие!

Мальчик не видит, что люди, сидящие рядом с ними, слушают и улыбаются. Он уже снова прижался носом к окошечку и думает о чем-то своем.

— Мама, — через некоторое время спрашивает он, — а птицы могут летать на такой высоте?

— Могут, — отвечает мама, — только не все…

Когда по утрам стало подмораживать и однажды трава на берегу даже побелела от инея, старый селезень закрякал, подавая уткам знак, что пора готовить крылья в дорогу. И вскоре поднялась в небо целая стая диких уток, а с ними и молодой утенок, которого ждало первое путешествие в невиданные теплые страны, в Африку.

В том году весна была поздней, утенок появился на свет, когда дело уже шло к лету, и крылья у него окрепли еще недостаточно. Мать-утка опасалась, что он не выдержит далекого пути. Однако зима обещала быть суровой, оставаться зимовать здесь, на родном болоте, никак нельзя, это означало бы верную гибель. Значит, хочешь не хочешь, а надо было отправляться в дорогу.

И вот, едва взошло солнце, длинная вереница уток поднялась в синее небо. Впереди опытный вожак селезень, а позади всех юный утенок, потому что в конце вереницы легче: ты летишь как бы в коридоре, сделанном для тебя передовыми, которым приходится рассекать воздух. Поэтому задний может даже поспать в полете, маши себе крыльями и спи — воздушный поток все равно будет нести тебя вслед за вереницей…

Выше и выше поднимается утиная стая, а мать-утка все оборачивается назад — волнуется, как там дела у ее сыночка.

— Мама, каким маленьким кажется сверху наше огромное болото! удивленно кричит он. — Меньше лужицы!

— Не верти головой, — запрещает мама. — Устанешь, а силы надо беречь, дорога в Африку долгая.

— Мама, а кто это летит внизу, такой курчавый, как барашек?

— Это облачко, — объясняет мама. — Ты лучше помолчи, больше сил сбережешь.

— Так мы над облаками! — гордо и радостно попискивает утенок.

Но есть облака и над ними — высоко-высоко, и как же славно, когда в просветы меж ними проглядывают золотые лучи солнца…

Через некоторое время вожак селезень, которому приходится труднее всех, устает и перебирается в конец вереницы, чтобы отдохнуть. Но он занимает место перед утенком, и тот снова остается последним.

— А скоро уже будет море? — нетерпеливо спрашивает утенок у вожака. Но вожак не откликается, он уже спит, едва помахивая крыльями — его несет воздушный поток.

«Когда я вырасту, — думает утенок, — когда стану крепким селезнем с могучими крыльями, то поднимусь над самыми высокими облаками, чтобы увидеть весь мир. Мама рассказывала, что в вышине белым-бело, что там всегда зимний холод, от которого мы бежим, и живут там звезды, указывающие нам путь. Мама говорила: звезды — это глаза уток-великанш, они смотрят на нас сверху, следят, чтобы мы не заблудились и не погибли. А облака, говорила мама, это пух уток-великанш, а дождь, говорила, это их слезы, они плачут, увидев, как гибнут от усталости, голода и охотничьей дроби пестрые утки, земные их сестры, говорила мама…»

И хотя мама запретила утенку вертеть головой, он все время глядел то в одну, то в другую сторону, всему дивился, все жадно старался рассмотреть. Так увидел он вдруг точку, приближающуюся к ним из далекой дали.

«Кто бы это мог быть? Орел, а может, коршун?» — раздумывал утенок, но спросить у старших не решился, а то снова станут ругать, что он вертит головой и понапрасну растрачивает силы.

Самолет немного сбросил высоту, сейчас он летел под перистыми облаками. Внизу снова зазеленели лоскутки лугов, зажелтели и закраснели рощицы осеннего леса. Ауримас не мог отлепить нос от окошечка. Голова у него кружилась от обилия впечатлений. «Вот, значит, какое оно, небо, какая земля и какой самолет», — думал он, а вслух сказал:

— Когда я вернусь домой…

— Знаю, знаю, — снова улыбнулась мама, — когда вернешься домой, сделаешь себе самолет и земной шар.

— Да! И к самолету привяжу санки из пустых спичечных коробков, а в санках будут сидеть сто веселых мальчиков, я вылеплю их из пластилина, и они…

Закончить Ауримас не успел.

Вожак, уже снова летевший впереди вереницы, с тревогой прислушивался. На стаю накатывался странный, грозный гул, от которого все вокруг дрожало. Повернув головы, утки увидели мчащуюся на них огромную железную птицу. Она летела с такой скоростью, что утки не успели ни сообразить, в чем дело, ни нырнуть в сторону. За окном кабины было видно побледневшее лицо пилота, его плотно сжатые губы: сидевший рядом с ним бортмеханик что-то кричал в ларингофон, видимо, сообщая на землю о приближающейся беде, миновать которую невозможно. Через мгновение самолетные турбины, как пасти дракона, принялись заглатывать уток, не успевших даже крякнуть. Три турбины одна за другой захлебнулись и заглохли, продолжала работать только четвертая. Самолет сразу потерял скорость, нос его уставился в землю, крылья накренились, и он стал падать…

В пассажирском салоне начался переполох. Только маленький Ауримас ничего не понимал. Мама, ни слова не говоря, крепко прижала его к себе.

— Мам, — весело спросил мальчик, — смотри, как быстро мы спускаемся! Внизу аэродром, да?

— Аэродром… — прошептала мама побелевшими губами, умоляя судьбу, чтобы она не дала погибнуть ее единственному сыну, который еще так мало успел порадоваться жизни.

Тянулись долгие секунды — самые страшные для тех, кто летел в самолете, секунды, которых им никогда еще не доводилось переживать. Катастрофа казалась неминуемой, но опытный пилот не растерялся, не выпустил из рук штурвала, он до последнего старался, пусть и на одной турбине, замедлить падение и плавно опуститься. И это ему удалось! С ревом и грохотом выровнялась огромная серебристая птица, приподняла нос и не упала — приземлилась на большой поляне. Самолет тяжело стукнулся о землю, трясясь, побежал по ней, но не разбился, жизнь пассажиров была спасена.