Мечтатели - Гилберт Адэр

Мэттью отвернулся. Зажегся зеленый свет, и такси тронулось с места.

В тот вечер он поужинал вместе с Teo и Изабель в одном из рыбных ресторанчиков на площади Бенвеню в районе Монпарнаса. Пир этот устроил Мэттью, чтобы отблагодарить друзей за то, что они пригласили его пожить у них. Они заказали колоссальный поднос с устрицами, мидиями, раками, креветками, крабами и шипастыми омарами, лежащими на подстилке из колотого льда и морских водорослей, похожих видом, цветом и запахом на промасленную штормовку рыбака. Шумно орудуя молотками, щипцами и клещами, они оставили после себя на подносе нечто, напоминающее стоянку древнего человека.

Домой они вернулись в начале первого ночи. Кошки бесшумно рыскали по темным комнатам. Поэт и его супруга уже отошли ко сну, поскольку с первыми лучами солнца собирались выехать в Трувиль.

Довольно часто, а начиная или заканчивая очередную книгу — практически всегда, поэт перемещался в свой летний дом на нормандском побережье. Раньше, когда дети были еще маленькими, жена оставалась в Париже, но теперь ее благотворное присутствие требовалось стихотворцу постоянно на тот случай, если капризная муза откажется явиться к нему в положенный час и пролить свою амброзию на чистый лист бумаги.

Дети, настаивал поэт, теперь должны быть предоставлены самим себе. Они уже взрослые и достаточно сообразительные. Кроме того, сестра жены, старая дева пятидесяти с лишним лет, должна была время от времени присматривать за порядком в квартире.

Первые же опыты показали, что он был абсолютно прав. Вернувшись, они с женой находили квартиру в идеальном порядке, а отпрысков — прилежно склонившимися над тетрадями с домашним заданием, погруженными в перевод Вергилия или в разгадывание очередной бессмысленной математической головоломки, как всегда связанной с трубами, кранами и сообщающимися сосудами.

Родители так и оставались в полном неведении о том, какие метаморфозы претерпевало жилище во время их отсутствия. Поскольку после отъезда взрослых дети оказывались предоставлены самим себе, они пользовались щедро отпущенной им физической и духовной свободой на полную катушку. Словно заядлые игроки, которые, оставшись без карт и игральных костей, начинают делать ставки на номерные знаки автомобилей, на то, какая из капель, стекающих по оконному стеклу, достигнет быстрее подоконника, они не нуждались ни в чем, кроме безоговорочной взаимной поддержки для того, чтобы наполнить событиями свою затворническую жизнь.

Выходя в большой мир, они снижали интенсивность накала, как автомобилисты, мчащиеся по шоссе, переходят с дальнего света на ближний, завидев встречную машину, но, когда двери квартиры снова закрывалась за ними, накал страстей вновь ослепил их.

Но сейчас их ожидало не просто повторение пройденного. На этот раз их ждали куда более неустанные и рискованные безумства, ибо в Мэттью они, похоже, нашли наконец невинного младенца, чтобы уложить его в свою кровосмесительную колыбель.

Первые несколько дней, однако, они провели достаточно бесцветно. Каждое утро на завтрак они ели мюсли, не обращая ни малейшего внимания на образовавшуюся вскоре на краях мисок корку из засохших кукурузных хлопьев. Затем Teo отвозил Изабель на своем mobylette в lycée{53}, который они оба посещали, а Мэттью отправлялся на метро в свою киношколу, расположенную в пригороде. Каждый вечер они возвращались и, разбросав в беспорядке куртки, плащи и шарфы по полу прихожей, удалялись в le quartier des enfants, чтобы играть весь вечер напролет во все более и более усложнявшийся «Кинотеатр на дому», причем теперь они уже начали записывать счет.

Для Мэттью это были замечательные дни. Иногда, возвращаясь с занятий, он выходил из метро на Вавэн или Данфер–Рошеро, а затем упругой походкой проходил все оставшееся расстояние до дома, приятно возбужденный перспективой провести еще один вечер в обществе своих возлюбленных учителей и мучителей.

Но, разумеется, подобное положение дел не могло длиться вечно. Ибо все наркотики берут свою жертву в плен одним и тем же способом, аналогичным тактике картежного шулера, который позволяет своей жертве слегка отыграться перед тем, как окончательно обчистить ее. Teo и Изабель были прирожденными наркоманами, и свои ненасытные аппетиты они удовлетворяли при помощи единственных известных им опиатов — кинематографа и самих себя. И Мэттью — который, останься он в родном Сан–Диего, со временем, после непродолжительного флирта, терпеливого, полного улыбок и взаимопонимания и закончившегося первой сексуальной победой, неизбежно женился бы на одной из своих одноклассниц, — Мэттью отважно и бесповоротно, испытывая одновременно желание и страх, отдал себя на произвол этих переменчивых страстей.

Первая, первобытная фаза игр в «Кинотеатр на дому» продлилась недолго. Изабель быстро наскучило ждать, когда подвернется возможность нанести решающий удар, и она форсировала ход событий.

Как–то вечером она появилась в белом халате, импровизированном белом тюрбане и черных очках в белой оправе, словно голливудская кинозвезда тридцатых годов, растянувшаяся в расслабленной позе на веранде своего особняка где–нибудь в Бель Эр. В этом виде она заглянула в комнату Teo, где он и Мэттью читали друг другу вслух отрывки из старых номеров «Кайе дю Синема». Ее блестящие глаза юрко скользнули по сваленным в кучу журналам, книгам, разбросанному нижнему белью, недоеденным сандвичам и шелухе от арахиса. Улыбнувшись хитро, Изабель взяла одну из своих сигарет и начала отбивать ее концом по пачке злобное, мелкое стаккато. Затем она все же закурила и, не переводя дыхания между затяжками и пережевывая каждое слово так, словно это была жевательная резинка, промолвила краешком рта:

— Ну и помойка!

Teo, не отрывая глаз от страницы, которую читал, механически откликнулся:

— Элизабет Тейлор в «Кто боится Вирджинии Вулф?»

Изабель торжествующе воскликнула:

— Неправильно!

— Нет, правильно!

— Нет, неправильно!

— В первой сцене Элизабет Тейлор… — Внезапно Teo остановился, осознав свою ошибку. — Боже мой, конечно же! Она подражает Бетт Дейвис, разве нет? В…

— В какой картине, драгоценный мой братец?

— Боже, я должен помнить! Я вообще видел этот фильм?

— Мы смотрели его вместе.

— Разве?

Он задумался.

— Дай подсказку.

— Не дам.

— Ну, будь другом! Скажи хотя бы, кто режиссер.

— Не скажу.

— Скажешь!

— Нет.

— Сколько слов в названии?

— Ни за что!

— Неужели тебе трудно? Голос Teo стал заискивающим.

— S'il te plaît{54}, Иза, s'il te plaît!

— Нет.

— Первая буква первого слова?

— Боже, как он жалок! — хмыкнула Изабель. — Не правда ли, Мэттью? Просто жалок!

— Мэттью! — возопил Teo. — Ты–то наверняка знаешь!

Но Изабель потребовала от Мэттью, чтобы тот молчал. Разве сфинкс подсказывал ответы Эдипу?

Вскоре Teo был вынужден признать свое поражение.

— «По ту сторону леса», — сказала Изабель. — Режиссер — Кинг Видор{55}. С тебя штраф.

— Сколько?

— Нисколько, — ответила она по–прежнему тоном Бетт Дейвис. — На этот раз будешь платить натурой.

— Как это — натурой?

Изабель сдвинула черные очки на кончик носа, бросила на него взгляд поверх оправы и холодно изрекла свой приговор:

— Я хочу, чтобы ты сделал сейчас перед нами то, что ты делал перед ее портретом, не зная, что я за тобой слежу.

На последних словах она сняла очки совсем и указала ими в направлении овального портрета Джин Тьерни.

Просьба звучала загадочно — по меньшей мере, для Мэттью, который тем не менее почувствовал, как в комнате сгустились какие–то новые тени — тени, которых пока что не отбрасывал ни один предмет, — и ответом на нее было столь глубокое и напряженное молчание, что его можно было услышать, несмотря на все посторонние, а вернее сказать, посюсторонние звуки. Напрасно голос Трене пытался побороть его:

Ce soir c'est une chanson d'automne

Devant la maison qui frissonne

Et je pense aux jours lointains.

Que reste–t–il de nos amours?

Que reste–t–il de ces bon jours?

Une photo, vieille photo

De ma jeunesse.

Que reste–t–il des billet–doux,

Des mois d'avril, des rendevouz?

Бросив взгляд на Мэттью, Teo вновь повернулся к сестре, чувствуя в горле тоскливый комок.

— Не имею ни малейшего представления, о чем это ты говоришь.

— А я уверена, что имеешь, лапочка, — ответила Изабель вкрадчиво. — Имеешь, да только не знал, что я это тоже знаю. Как–то ты пришел домой из школы и запер дверь, а затем заскрипели пружины матраса — ради всего святого, ты что, думаешь, я совсем дура, чтобы не догадаться, чем ты там занимался? Кроме того, замочная скважина прямо напротив кровати.

Bonheurs fanés, cheveux au vent,

Baisers volés, rêves mouvants,